Юлия Латынина - Сазан
– А Федя сегодня будет? – спросил Сазан, когда старушка разлила в тонкие, мейсенского трофейного фарфора чашечки ароматный чай.
– Не знаю, – покачала та головой. – Он теперь редко дома ночует. С тех пор, как он уволился от Саши, целыми днями пропадает. Саша, вы не сердитесь, что он ушел?
«Ушел! – чуть не вскричал Александр. – Да его выкинули мордой об стенку!»
– А вы сами как думаете, почему он ушел? – спросил Сазан.
Старушка лукаво улыбнулась.
– Ну, вы же знаете, какой он хвастун. Его послушать, так он у вас самый главный человек. Но я, однако, думаю, что он неплохо справлялся, если ему предложили уйти в этот самый…
– Куда? – спросил Шакуров.
Старушка с досадой покачала головой.
– Ну, этот… его еще все время Суворов рекламирует по телевизору. Так вы не сердитесь, что он ушел?
– Нет, – сказал Сазан, – Я на себя сержусь. Я не очень хорошо с ним поступил. Мы поссорились, а виноват был я. Если он позвонит, скажите ему, Лидия Павловна, что мы ждем его назад. В общем, тут одно дело есть – как раз для него…
«Неужели он думает, что Гуня вот так возьмет и придет? – промелькнуло в мозгу Александра, – А хотя с Гуни станется».
Александр был безумно рад, что Гуни не было дома. Ему было жутко себе представить, как Сазан, улыбаясь, подталкивает бледного Гуню к прихожей:
«Мы, Лидия Павловна, покататься…»
– Значит, – сказал Валерий, – он теперь редко ночует дома. А у матери?
Лидия Павловна поджала губы. Мать Гуни разошлась с отцом-генералом, когда Гуня был совсем маленький, и у нее была новая семья. А Гуня остался у отца с бабкой. Отец умер, когда Гуня был в седьмом классе.
– Не знаю, – сказала она, – скачет как оглашенный, То, говорит, квартиру снял, а сам неделю дома сидел, приемник, что ли, паял.
Сазан поднялся и пошел к двери Гуниной комнаты.
– Можно? – спросил он. – Воспоминания детства…
Александр тоже пошел за ним. В комнате царил неприятный, кислый запах табака, но все было очень чисто. Старый деревянный стол перед окном был сильно изрезан ножом, и над широкой кроватью висела люстра из пластмассового хрусталя.
– Это Федя так убирается? – удивился Сазан.
– Что вы! – замахала руками старушка, – я вчера весь день ее чистила, целое ведро мусора выгребла, теперь не знаю, как его вниз дотащить.
– Ничего, Лидия Павловна, – мы вынесем мусор, правда?
И подмигнул старушке. Та частенько в свое время посылала друзей выносить мусор.
Сазан побеседовал еще немного со старушкой о временах и ценах и пообещал взять одного из котят, когда кошка разродится.
Уходя, он напомнил:
– Лидия Павловна, мы обещали вам вынести мусор.
Старушка заколебалась, глядя на дорогой костюм Валерочки, но в конце концов вручила ведро, полное картофельных очистков. Сазан отыскал в багажнике чистый пакет, вывалил туда весь мусор и поднялся наверх с опорожненным ведром.
– Да, – сказала старушка на прощание, – может быть, он на даче в Пелищеве, но ведь вы же туда не поедете.
Глава 3
Было уже одиннадцать вечера, когда Сергей, Дмитриев и Чизаев, в зеленой, видавшей виды девятке, подъехали к большому дому на Садовом, где был прописан Мефодий Кириллович Баркин.
– Смотри, – вдруг сказал Сергей.
У освещенного подъезда стоял ореховый «Вольво» с рыбкой, подвешенной к зеркальцу заднего вида. В эту минуту дверь в подъезде открылась, и из нее вышли два молодых человека в плащах. Тот, кто повыше, нес в руке мусорное ведро. Сергей узнал Сазана и банкира.
Сазан открыл дверцу машины, и Александр сел на правое переднее сиденье. Сазан открыл багажник, достал оттуда канистру в большом пластиковом пакете, вытащил канистру из пакета и положил обратно в багажник. Затем он высыпал в пакет мусорное ведро, и пакет тоже отправился в багажник. Сазан взял пустое ведро и пошел наверх.
Все время, пока Сазана не было, Александр сидел в машине, откинувшись на подголовник. Он был похож на ребенка, которого поставили в угол и который боится оттуда без спросу выйти.
Сазан вышел из освещенного подъезда уже без ведра, сел в машину и завел мотор. Сергей поглядел на четвертый этаж: за кисейными занавесками генеральской гостиной светился голубой экран, и между окном и экраном что-то мягко двигалось.
– За Сазаном, – сказал Сергей Олегу, – только не высовывайся.
– Чего это он делает? – спросил Дмитриев.
– Моральное алиби, – ответил Сергей. – Он понял, что милиции скоро будет известно имя Гуни, и ему теперь надо позарез убедить Александра в том, что он не выступал спонсором Гуниной посылки. Бьюсь об заклад, что банкир наложил в штаны от одной мысли о том, что Сазан убьет Гуню при нем… Сейчас он отвезет банкира домой, а сам поедет убивать Гуню.
Движение было еще довольно оживленное, и Сазан не заметил зеленой «девятки». Сергей велел держаться подальше от «Вольво», полагая, что Сазан повезет банкира к его квартире на Полянке.
На Полянке Сазан остановил машину, вышел и открыл дверцу Шакурову.
Тот вылез. Сазан стоял, облокотившись на дверцу. Александр вдруг схватил его за локоть и стал что-то быстро-быстро говорить. Сазан кивнул. Дверь в подъезде открылась, и из нее показались двое охранников Шакурова.
Сазан сделал ручкой, сел в машину и поехал.
Милицейская машина, притормозившая за углом, тихо тронулась следом.
– Интересно, о чем это толковал Шакуров? – полюбопытствовал Дмитриев.
– Умолял Сазана убить Гуню, – ответил Сергей. – И не за бесплатно.
Машина Сазана проехала по Якиманке, пересекла мост, протолкалась налево у Манежа и свернула на Новый Арбат. Прошло пятнадцать минут. Машина миновала мэрию и здание бывшего парламента, похожее на красиво подсвеченный пароход. Мимо пролетели арка и Поклонная Гора, мелькнула внизу кольцевая дорога. Поток автомобилей редел, Сазан понемногу увеличивал скорость. Милицейскую девятку, не имевшую шипов, то и дело слегка водило по обледенелой дороге. Еще несколько минут – и Сазан наверняка обратит внимание на увязавшуюся за ним машину.
Впереди показалась развилка на Можайское шоссе.
– Вправо, – вдруг сказал Сергей.
Ореховый «Вольво» стремительно убегал вдаль по Минке.
– Почему?
– Он едет на дачу в Гелищево. Это между Минским и Можайским.
Олег послушно свернул вправо, и вскоре девятка летела по ночному Одинцову, не особенно утруждаясь тормозить на светофорах. «Только бы успеть, – думал Сергей, – только бы успеть».
***Дачный поселок Гелищево располагался на дороге между Минским и Можайским шоссе. Поворот с Минки был на сорок третьем километре. Несмотря на имевшуюся тут же станцию Белорусской железной дороги, поселок зимой был совершенно пуст: слабые лампочки горели днем и ночью над узкими, погребенными под снегом дорогами, и сидели, по самые ставни в снегу, одноэтажные домики с острыми крышами. Сейчас, в самом конце марта, снег в основном растаял, и грунтовые дороги превращались днем – в жуткое крошево грязи и песка, а ночью – в ухабистый каток.
Сазан свернул с шоссе, доехал до станции с табачным ларьком и сожженным пять лет назад, за неделю до ревизии, магазином «Продукты», и громко выругался.
Переезд возле станции был закрыт: на дороге топорщилась громадная куча гравия, и настил на железнодорожных путях был сорван, обнажая рельсы и бетонные шпалы, мокро блестевшие при свете сиротливо мигающего красного глазка.
Сазан припарковал машину у будочки при переезде и пошел дальше пешком. Идти было километра два.
Генеральская дача, летом укрытая живой изгородью из боярышника и берез, стояла нагая и неприкаянная, и на втором этаже ее сиротливо горел огонек. Сазан отворил калитку и осторожно пошел вокруг дачи. В руке у него был все тот же старый ТТ.
У задней стены был устроен навес, и под ним тянулись две шатких, кое как уложенных поленницы. Березовые кругляши, величиной с головку пошехонского сыра, чередовались с нарубленным погнившим штакетником.
Несколько штакетин валялось на снегу, видимо выпав из рук того, кто таскал дрова в кухню, и там же лежала дохлая мышь, выкинутая из мышеловки. Узкий проход меж поленниц вел к черной двери с выбитым окошком. Сазан тронул дверь, – она была незаперта. Сазан осторожно отворил дверь и ступил на порог. В следующую секунду в глубине кухни, за печкой, что-то зашевелилось, крякнул выстрел, и козырек навеса за плечом Сазана разлетелся вдребезги.
Сазан упал на землю и ударился локтем о штакетину, из которой торчал ржавый гвоздь. Гвоздь весело чавкнул, и, как цепная собака, вцепился в локоть злоумышленника. Пальцы Сазана разжались. Пистолет заскользил по ледяной дорожке к порогу, подставив луне мокрый ребристый бок. Сазан подтянул ноги к животу и перекатился за дверь. Тут же второй выстрел щелкнул по тому месту, где Сазан лежал только что, и подшиб у основания гнилую стойку поленницы. Сазан обхватил руками голову. Березовые кругляши и гнилые доски весело посыпались вниз, на лежащего под ними человека, как картошка из раструба уборочного комбайна.
