Эмиль Габорио - Преступление в Орсивале
Г-н Куртуа был тронут подобной чувствительностью. Мэр решил, что полицейского потрясла участь жертв. Но он заблуждался; Лекок добавил на ходу:
- Какое варварство! Оставить в доме столько следов! И даже не подумали за собой убрать! Какого черта они вели себя так неосторожно!
Поднявшись на второй этаж, сыщик остановился у дверей будуара, примыкающего к спальне, и, прежде чем войти, внимательно огляделся.
Увидев все, что хотел, он шагнул в дверь со словами:
- Ясно! Моя клиентура здесь ни при чем.
- По-моему, - заметил следователь, - мы уже располагаем некоторыми данными, которые существенно облегчат вам задачу. Ясно, что если Гепен и не был сообщником убийцы, то во всяком случае знал о готовящемся ступлении.
Г-н Лекок опустил взгляд на портрет, украшающий бонбоньерку. Взгляд этот был более чем красноречив: казалось, сыщик делился с дорогой усопшей теми соображениями, которые не смел высказать вслух.
- Да, знаю, - ответил он, - против Гепена серьезные улики. Почему он не желает сказать, где провел ночь? С другой стороны, против него настроено общественное мнение, и это дает мне основания сомневаться.
Сыщик прошел на середину спальни - остальные по его просьбе остались за дверью - и обвел ее своим тусклым взглядом, пытаясь постичь причину ужасного разгрома.
- Олухи! - возмутился он. - Скоты, поразительные скоты! Ну кто же так работает! Если убиваешь людей, чтобы их обокрасть, к чему, спрашивается, громить весь дом? К чему крушить мебель, черт побери? Не проще ли припасти отмычки, самые простые отмычки: шуму от них никакого, а действуют безотказно. Неумехи! Болваны! Можно подумать… - Тут он запнулся, разинув рот, и закончил: - Э, не такие уж они, пожалуй, неумехи.
Свидетели этой сцены замерли в дверях и с любопытством, к которому примешивалось изумление, следили за действиями или, так сказать, манипуляциями Лекока.
А он, стоя коленями на ковре, ощупывал ладонью ворсистую ткань между осколками фарфора.
- Мокро, очень мокро; когда разбили этот фарфор, чай еще, несомненно, не был выпит.
- В чайнике тоже могло остаться много чая, - заметил папаша Планта.
- Знаю, - откликнулся г-н Лекок, - я и сам сейчас об этом подумал. Следовательно, то, что ковер мокрый, не поможет нам установить точное время убийства.
- Но оно нам известно благодаря каминным часам, - воскликнул г-н Куртуа, - известно с точностью до минуты.
- В самом деле, - поддакнул г-н Домини, - господин мэр превосходно объяснил в протоколе, что часы остановились в результате падения.
- Так-то оно так, - протянул папаша Планта, - но меня как раз насторожило время, которое показывают часы. Стрелки остановились на двадцати минутах четвертого, а графиня, как мы знаем, была в момент убийства одета, как днем. Неужели в три часа ночи она еще не легла спать и пила чай? Не очень-то правдоподобно!
- Это тоже меня поразило, - отозвался сыщик. - Потому-то я и воскликнул недавно: «Не такие уж они олухи!» Впрочем, посмотрим.
Тут же с бесконечными предосторожностями он поднял часы и перенес их на прежнее место на каминной полке, стараясь при этом установить их как можно ровнее.
Стрелки по-прежнему показывали три часа двадцать минут.
- Двадцать минут четвертого, - бормотал Лекок. под совывая под основание часов клинышек. - Черт побери, разве в это время кто-нибудь станет пить чай? И тем более, убивать людей - в разгар-то июля, когда уже вовсю светает!
Не без труда он открыл крышку циферблата и передвинул большую стрелку на половину четвертого. Часы пробили одиннадцать.
- Прекрасно! - торжествующе вскричал г-н Лекок. - Вот мы и добрались до правды.
Он извлек из кармана бонбоньерку с портретом, проглотил алтейную пастилку и заключил:
- Шутники!…
Зрители были потрясены простотой этой проверки, до которой никто не додумался.
Г-н Куртуа восхищался больше всех.
- Этому ловкачу хитрости не занимать, - шепнул он
- Ergo*, - продолжал Лекок, знавший по-латыни, - мы имеем дело не со скотами, как я чуть не заподозрил вначале, а с негодяями, которые не только ножом умеют махать. Надо отдать им должное, свое преступление они обдумали скверно, но все-таки обдумали: доказательство налицо. Они надеялись сбить следствие с толку, введя его в заблуждение относительно времени убийства.
[* Следовательно (лат.).]
- Мне не вполне ясно, зачем это им понадобилось, - осторожно заметил г-н Куртуа.
- Это же очевидно, - возразил г-н Домини. - Убийцам было выгодно внушить нам, будто преступление произошло после отхода последнего поезда в Париж. Гепен мог, расставшись со своими попутчиками в девять часов на Лионском вокзале, к десяти вернуться сюда, убить хозяев, похитить деньги - благо, он знал, что они у графа де Тремореля есть, - и последним поездом вернуться в Париж.
- Превосходная гипотеза, - сказал папаша Планта. - Но почему же тогда Гепен не добрался до Батиньоля и не пошел к Веплеру, где были его друзья? В этом случае у него, начиная с определенного времени, было бы хоть какое-то алиби.
С самого начала расследования доктор Жандрон уселся на единственный уцелевший в спальне стул, размышляя, что за внезапное недомогание заставило побледнеть папашу Планта, когда упомянули костоправа Робло. Объяснения следователя вывели его из задумчивости. Он встал.
- Есть еще одно обстоятельство, - сказал он. - Перестановка стрелок, весьма полезная Гепену, оборачивается против его сообщника Подшофе.
- Однако может статься, - ответил г-н Домини, - что мнения Подшофе никто не спрашивал. Что до Гепена, то у него, надо думать, были веские причины пе идти на свадьбу. Смятение, охватившее его после убийства, выдало бы его больше, чем отсутствие на свадьбе.
Лекок по-прежнему не считал нужным высказываться. Подобно врачу у постели больного, он хотел сперва окончательно увериться в диагнозе.
Он вернулся к камину и опять стал переставлять стрелки часов. Часы пробили половину двенадцатого, полночь, половину первого, час. При этом Лекок брюзжал:
- Невежды, горе-грабители! Воображают себя хитрецами, да где им! Стрелки переставили, а бой отрегулировать не догадались. И вот, откуда ни возьмись, приходит стреляный воробей из полиции, на мякине его не проведешь, и весь их фокус разгадан.
Г-н Домини и папаша Планта хранили молчание. Лекок подошел к ним.
- Господин судья, - сказал он, - теперь уже можно не сомневаться, что удар был нанесен до половины одиннадцатого.
- Если только у часов не испорчен бой, - заметил папаша Планта, - что бывает сплошь и рядом.
- Сплошь и рядом, - подтвердил г-н Куртуа. - Например, у часов, что стоят у меня в гостиной, бой испорчен уже бог знает сколько времени.
Лекок задумался.
- Возможно, господин мировой судья и прав, - ответил он. - Для меня все это весьма правдоподобно, однако в начале расследования одного правдоподобия маловато, нужна уверенность. К счастью, мы располагаем возможностью проверки. Я имею в виду постель. Готов поспорить, что она расстелена.
И, обращаясь к мэру, добавил:
- Нельзя ли кликнуть кого-нибудь из слуг мне на подмогу?
- Не стоит, - заявил папаша Планта, - я сам вам помогу, так будет скорее.
Вдвоем они сняли с кровати балдахин и вместе с пологом положили его на пол.
- Ну что? - воскликнул Лекок. - Я был прав, не так ли?
- В самом деле, - не без удивления согласился г-н Домини, - постель разобрана.
- Да, разобрана, - отозвался сыщик, - но в ней никто не спал.
- Однако… - с сомнением в голосе начал г-н Куртуа.
- Я убежден, что не ошибаюсь, - перебил полицейский. - Эту постель расстелили, не спорю, быть может, в нее упали на минутку, измяли подушки, сбили одеяла, скомкали простыни, но от опытного глаза не укроется, что в этой постели никто не спал. Смять постель, чтобы создать видимость, будто в ней спали, столь же трудно, как постелить, а может быть, еще труднее. Чтобы ее постелить, необязательно снимать все простыни и переворачивать матрас. А чтобы смять, необходимо лечь в нее, укрыться, завернуться. Постель - один из тех ужасных свидетелей, которые никогда не обманут и которых не уличить в подлоге. В эту постель не ложились.
- Я знаю, что графиня была одета, - заметил папаша Планта, - но, может быть, граф лег первым.
Следователь, врач и мэр подошли к кровати.
- Нет, сударь, - ответил г-н Лекок, - и я вам это докажу. Доказательство нехитрое, и, вникнув в него, десятилетний ребенок и тот не позволит обмануть себя этим искусственным беспорядком. - Он осторожно отвернул на середину постели одеяла и нижнюю простыню и продолжал объяснение: - Подушки совершенно измяты. Не так ли? Но обратите внимание на валик в изголовье: на нем нет ни одной складочки из тех, что остаются от головы спящего и от движения его рук. Это не все: посмотрите вот на эту часть постели, от середины до края. Одеяла были тщательно подоткнуты, верхняя и нижняя простыни плотно прилегают одна к другой. Просуньте руку внутрь, как я, - он просунул руку между простынями, - и вы почувствуете сопротивление, которого не было бы, если бы кто-нибудь до этого растянулся во весь рост под одеялом. А господин де Треморель был мужчина крупный и занимал постель во всю ее длину.