Галина Щербакова - Скелет в шкафу
Врачи же сделали ему такое назначение. Без медсестры, получалось, никуда.
Последнюю неделю в больнице Юрай осваивал нехитрое дело – самостоятельные инъекции. В глазах мамы и Нелки он был просто жлоб, которому жалко денег. Юрай не спорил, мама невероятно смущалась перед Нелкой за невысокий моральный потенциал сына, Нелка дернула плечиком, мол, подумаешь, нашел резерв экономии. Лучше б сидел и писал роман, дурачок.
Вернулись на дачу. Главной новостью для Юрая было то, что Красицкий в шелковом стеганом халате приветствовал его очень радушно и первое, что спросил, играет ли Юрай в шахматы? Очень обрадовался, что у Юрая в юношестве был разряд, сказал, что это самое то – два нездоровых мужика будут утешаться игрой.
Юрай не знал Красицкого раньше, а потому не мог сделать вывод, насколько тот изменился в горе? Ну сутулится, ну берет с собой палочку, но, может, он всегда был сутулый? Может, и палочка была с ним всегда? Обихаживала Красицкого Анна, привозила из города сумки, готовила еду, открыв в доме все окна, потому что, как правило, все у нее горело и чадило.
«Как они потом могут это есть?» – удивлялась мама. Но однажды после особенно сильного и горького дыма Анна принесла им на тарелочке крохотные пирожки, они были невероятно вкусны, и получалось, что не всякая логика – логика. А потом случилось еще одно наблюдение, хотя тут явно найдено не то слово… Ибо касалось наблюдение слуха, а не глаза… Анна Белякова, оставив на террасе пирожки и сказав какие-то приличествующие случаю слова, стала спускаться с крылечка, и Юрай вспомнил, что именно эту мелодию выпевали ноги, подошвы и приступки в тот вечер, когда некто шарил ручным фонариком в даче Красицкого. Он потом играл в шахматы с соседом и слушал, и слушал этот перестук, потому что у Беляковой в тот день был большой хозяйственный аврал: она уезжала на две недели на остров Кипр и забивала Красицкому холодильник под самую завязку.
– Вам хватит! – говорила она ему – стук-стук-стук – по крылечку. – А молоко будет брать на вашу долю Нина Павловна… (Мама Юрая, когда же это они успели договориться?)
– А вы знаете, – сказал Красицкому Юрай в тот момент, когда Анна деревянным пестом давила в кастрюльке ягоды, сидя рядом с ними, – однажды ночью кто-то посещал ваш дом.
– Не очень и удивляюсь, – ответил Красицкий вполне спокойно. – В такое время живем. Но я ничего не заметил… Может, что и унесли…
– Ничего не унесли, – тоже спокойно ответила Белякова. – Я же тут убиралась после всего. Все вроде на месте.
А чего ты, Юрай, ждал? Каких-таких реакций? Но уже уезжая, Анна отозвала Юрая в сторону и сказала:
– Тогда ночью я приезжала. Дело в том, что Ольга покупала через меня уральские самоцветы. Моя подруга в Челябинске делает из них шедевры. У Ольги оставалось несколько украшений, она раздумывала, покупать – не покупать. Муж был не в курсе. Ну и с концами! С ней такое случилось, а ни дома, ни здесь самоцветов нету. Я до сих пор выплачиваю подруге, спасибо за рассрочку, а так бы не знаю, что и делала. А Красицкий сказал мне – ваши дела. На покойницу, мол, многое можно навесить. Я думала, спячу, подруга на меня орет, плачет, ну я и приехала сюда, думала, а вдруг Ольга заныкала их тут? Не заныкала. Я и думать не знаю что… И у Светки нет… Я и к ней ездила. Так что можете сказать Красицкому, что это я тут шарилась. Он не удивится, знает, как я погорела с этими самоцветами.
– Я узнал вас по стуку каблуков, – признался Юрай.
– Ну да… Тогда был дождь. Я надела что похуже… И сейчас в этом же… Полы мыла, то да се… Не великий я конспиратор. Хотя, честно скажу, на вас злилась, что живете тут и я не могу зажечь свет. Но сейчас я все облазила. На даче ничего нет. И дома нет. И у Светки нет… Как в воду канули.
– Скажите, Аня, вы всех Красицких хорошо знаете… есть ли какой-то умысел в смерти Ольги и дочери? Не просто случайный убивец придушил женщину, а шел человек именно для этого?
– Я сама об этом не раз думала, – ответила Анна. – И так могло быть – в смысле случайно, время наше все из себя случайное, – эдакая причуда, а не время, – но и умысел вполне мог быть. Вполне!
– Какой же?
– Мой подопечный… Красицкий… Я вам с ходу могла бы назвать, чего сроду, конечно, не сделаю, десять, двадцать человек, которые спят и видят, как прилетает к Красицкому ворон и клюет ему глаз. Сначала один, потом другой…
– У него столько врагов?
– Скажем, друзей. Подруг. Они все при нем, и каждый рисует эту картину клева. Я когда-то читала, не помню, чей рассказ, про изысканнейшую смертную казнь. Просто человек каждый день получает сообщение – тогда-то ты умрешь, ибо приговорен. Проходит время, и день в день, минута в минуту человек умирает. От приговоренности людьми, которые одновременно думают о мгновении его смерти.
– Но тут же ничего похожего. Он, слава богу, жив…
– Ну такой убийца… Психологический извращенец… А! Не обращайте внимания. Это мои умственные химеры. Я бы сама его убила, если бы не боялась греха. Считайте, что от меня Красицкого защищает Христова заповедь.
– Увы! Это у нас как защита не прохонже…
– Я ж про свой случай… Он такой… И я тут всего вкусно наготовила, как бы помня свой тайный-претайный умысел сунуть ему в кофе циан. Не сунула! Будет угощать – ешьте смело.
– Странные вы мне вещи рассказали…
– Скажите спасибо, что я уезжаю. А могла бы еще и не то рассказать.
Она улыбнулась Юраю как-то печально и игриво одновременно. Странная такая женщина, творящая вкусное в горьком чаду. Выплачивающая не свой долг. Ненавидящая Красицкого и надписавшая ему кастрюльки с едой на две недели.
«Это кино, – думал Юрай. – Это изначально мир, придуманный под жизнь… Но когда в нем крутишься долго, то уже и не понять, где улица, а где ее декорация, где чувство, а где имитация. Спятишь!»
Анна уехала. Партию в шахматы отложили на завтра с преимуществом Красицкого. Всегда ничего, а тут преимущество злило, и Юрай целый вечер в постели двигал фигурки туда-сюда, туда-сюда… Но, кажется, ситуация для него была безнадежной.
Зато пришли другие мысли. Как, оказывается, просто объяснилось то ночное посещение дачи. Наверное, в каждом случае, и смерти Ольги, и смерти Светланы, есть простое, чтобы не сказать элементарное объяснение. И оно лежит себе спокойненько, просто в голову не приходит прийти и взять в руки эти простые причины. Хотя разве может быть простой причина убийства? В том-то и дело, что может. Знать бы, на какой полочке лежат эти простые ответы.
На следующий день Юрай пошел на недалекую прогулку. Дом Кравцовой был грубо заколочен досками, вырванными из ее же забора. Юрай вошел во двор. Через прорехи в ограде. Уже успел пожухнуть огород, уже был разрушен курятник, смерть неживого была даже как бы убедительней, сильней смерти женщины. Еще месяц тому здесь было упорядочено и разумно, а сейчас наступало царство хаоса. «Безумие, – подумал Юрай. – Отламывали доски в одном месте и абы как колотили их на окна. И стекла трескались, а кто-то продолжал колотить, со смаком загибая ржавые гвозди».
В то самое время, когда кому-то негде жить… Совсем негде. Просто нет крыши над головой. Это он вспомнил ту женщину, что поселилась в доме под полиэтиленовым пологом, который, кстати, дала ей Кравцова. Ноги сами понесли его в ту сторону. Но в доме уже никто не жил. Полиэтилен был снесен ветром и шелестел на земле громко и вызывающе. В пустом доме остались следы недавнего жилья: баночки, пакетики, разбитое блюдце со следами еды. Куда делась эта несчастная с ребенком? Надо бы спросить… У первой женщины, что шла с электрички и руки ее до земли оттягивали сумки, спрашивать было неловко. Во-первых, кто ты такой, чтобы спрашивать? А, во-вторых, ей-то какое дело до чужих беженцев, если у нее глаза из орбит вылезли от собственной тяжести жизни.
– Здравствуйте! – тем не менее сказал Юрай.
– Прямо щас, – ответила женщина и прошла мимо.
А потом на улице встретился мальчишка, и Юрай спросил:
– Не знаешь, куда делись беженцы?
– За ними машина приехала, – охотно ответил мальчишка. – Я вас знаю, вы возле черного места живете. Потому и хромаете. Там жить нельзя.
– Да нет, – возразил Юрай. – Я хромаю сам по себе.
– А Шамиль мне подарил талисман. – Мальчишка вынул из кармана кусочек малахита. – В нем энергия из самого центра Земли. Я с ним теперь сплю.
– Покажи, – попросил Юрай.
Кусочек малахита был частью какого-то предмета. С одной стороны он был обработан, с другой – разбит, выломлен и остр.
«Ну вот, – сказал себе Юрай, – еще одно доказательство величия простых ответов. Я же видел эту женщину во дворе… У нее был порезан палец, и она потеряла кусочек пластыря. Я его нашел и выбросил. Так все элементарно».
Он отдал мальчику кусочек малахита.
– Красивая вещь, – сказал он ему.
– Полезная, – ответил мальчик.
Когда Юрай вернулся с прогулки, Красицкий уже ждал его с хитрым лицом.
