Данил Корецкий - Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион
— Про бороду не забыл? — в очередной раз спросил он.
— Да не забыл, не забыл, — в очередной раз ответил Банщик. — Не боишься на рожон лезть?
Такие вопросы задавать звезде нельзя.
— Кого мне бояться? Остроухова? Да пусть он меня в жопу поцелует! — разбушевался всемирно известный артист. — Что он мне сделает? В карцер посадит? Да мотал я его душу!
— Волосы на роже запрещены неспроста, — бубнил парикмахер. Его испугал столь пренебрежительный тон в отношении «хозяина». — Иначе все зарастут, будут как близнецы… Не разберешь: кто есть кто…
— Да она за месяц только обозначится, а я уже выйду на волю! Как уважаемый аксакал, который не только свой срок отсидел, но и все другие, которые ему давали…
— А сколько тебе сроков давали? — опасливо спросил Банщик, который уже и не рад был, что затеял этот разговор.
— Много, очень много!
Бруно выпрастал из-под простыни увесистые, как у обычного мужика, кулаки и принялся загибать корявые неровные пальцы.
— По молодости за грабеж — раз! Потом две драки, перестрелки, убийство… Ладно, это не считаем… За хулиганство и причинение увечий — два! Потом за побег с использованием самодельного вертолета — три! И каждый раз, запомни — каждый раз я заканчивал срок «звонком»![8] Никаких условно-досрочных, никаких амнистий, никаких помилований! От звонка до звонка!
— Но сорваться хотел, раз на побег подписался…
— Кто хотел?! — Бруно возмущенно дернулся, и Банщик спешно убрал от лица бритву. — Ты что, не знаешь, что я диггер?!
— Наркодиггер?! — изумился парикмахер. — Не знал!
— Диггер, говорю, диггер! — раздраженно втолковывал Бруно. — Спец по подземельям, значит… Я все подземные дороги знаю! Если бы захотел, то давно бы бежал, через любую щель или трубу, хоть канализационную! Но я не хочу бежать, мне везде хорошо, и здесь тоже! А на вертолет этот долбанный меня Савва подписал. У самого очко сыграло, он мне и предложил… А мне что — я все могу. Была бы пушка, я бы в нее залез — и улетел на сто километров…
Тем временем Банщик закончил бритье, обозначив на шее и подбородке звезды плавную линию будущей шкиперской бородки, вытер краем простыни бугристое, похожее на сложенную из большого кулака дулю лицо, освежил хорошей порцией одеколона из личных магомедовых запасов.
Бруно сдернул простыню, царственно бросил ее на руки парикмахеру. Он спрыгнул с табурета, оказавшись лишь ненамного выше своего трона, и вразвалочку, характерной для карлика походкой, направился к самодельной кровати, которая была вдвое меньше обычной. Сунув руку под матрац, вынул банку сгущенки.
— На, держи!
Это был царский гонорар. Банщик расплылся в улыбке.
— Спасибо, Бруно! Ты пацан правильный, щедрый, все говорят…
Через полчаса подстриженный, выбритый, пахнущий одеколоном человек-звезда свободно шел по жилой зоне — без конвоиров, без наручников, без полосатого халата, и не унизительным лягушачьим полуползком, а своей обычной раскачивающейся походкой, да еще в ушитом по фигуре спортивном костюме, что категорически запрещалось внутренним распорядком.
У входа в отряд курили семеро осужденных в черных рабочих комбинезонах с пришитыми на груди белыми бирками для фамилий.
— Курцам привет, бродягам — здрасьте! — хмуро сказал Бруно. — Я тут никому ничего не должен?
И хотя он доставал каждому из курящих до пояса, один, по кличке Ляхва, заметно смутился.
— В конце недели отдам, честно! — он гулко ударил себя кулаком в грудь.
— Адам долго жил и давно умер, — процедил карлик. На дулеобразном лице застыло недовольное и даже угрожающее выражение. — А может, ты ждешь, пока я откинусь,[9] чтобы замылиться?[10]
— Да нет, что ты, сукой буду, — испугался должник. — «Дачку»[11] должны были еще двадцатого передать, но у кента проблемы: с работы его сократили, денег нет, я матери написал, обещала подогнать…
— Ну ладно, до конца недели, только без шуток, я тебе не госбанк!
— Заметано, Тарзан, я еще пачку сигарет за просрочку добавлю!
— Фильтруй базар, баклан! — заорал карлик. — За Тарзана морду буду бить! Это для Магомеда я Тарзан! А для тебя я — Бруно! Бруно Витольдович! Человек-звезда!
— Все, все, Бруно, это я чего-то рамсы попутал, — стал оправдываться Ляхва. — Не бери в голову, ошибся…
— Чего это карлик выделывается? — негромко поинтересовался у соседей Клюква, который недавно «заехал» в зону и еще не разобрался в местных порядках. — Чего за ботва такая: человек-звезда, человек-звезда?.. Он чего, в кино снимался?
— Не, в цирке выступал вроде…
Но Бруно разобрал тихий разговор.
— На арене, а не в цирке! На большой арене, придурки! Это клоуны — в цирке! А я — на арене выступал, тебе ясно? — ревел он. — Ты! Слушай сюда! Да, ты!.. Как там тебя, Клюква! Если ни х… не знаешь, засунь язык себе в жопу и молчи! Понял? У меня свой номер был! Я кассу делал! Один! Вся Москва ломилась! Бруно Аллегро, человек-ядро! Смертельный номер! Смотрите, бакланы!
Бруно с места сделал сальто — вперед, назад, пробежал на руках, потом, будто по лестнице, вскарабкался на фонарный столб, головой вниз соскользнул обратно, приземлился на руки и вновь оказался на ногах. Делал он все это легко, будто действительно большой артист перед рукоплещущим залом, и — видно было — любовался собой! Он выступал не для других — для себя. На него никто толком и не смотрел, зеки давно привыкли к этим номерам, а вот Клюква — человек относительно свежий, аудитория непаханая, он смотрел, открыв рот. А Бруно только того и надо.
— Видал, миндал?! Чтобы знал, почем билеты…
— Да ты, ёшкин кот, чисто шимпанзе в вольере скачешь! — рассмеялся Клюква. Это была высшая форма восхищения.
Но Бруно зло оскалился, и в следующую секунду Клюква — парень высокий, жилистый, — лежал на усыпанной окурками земле и орал благим матом, не понимая, что с ним происходит. Тарзан сидел на нем верхом, молотил кулаками и коленями, рвал уши, выпалывал с кожей остатки стриженных под ноль волос, царапал и кусал. Ошарашенный, окровавленный Клюква пытался как-то защититься, встать, сбросить с себя разъяренного карлика, только ничего у него не получалось…
Неизвестно, чем бы это кончилось, но тут подоспели люди Магомеда: Поляк и Кудлатый, бережно сняли и оттащили почти невменяемого Тарзана, Клюкву тоже подняли, пнули, сказали что-то на ухо, и он тут же исчез.
— Как дела, Бруно, — спросил Поляк. — Хочешь, мы ему еще навешаем?
Но карлик уже успокоился, отряхнул одежду.
— Да ладно, хватит с него… А Тырсу никто не видел? Он мне тоже должен…
— Так мы его счас притащим!
А ведь семь лет назад, когда карлик только пришел в «десятку» и, скрипя зубами, неумело ушивал рабочую робу пятьдесят шестого размера, невозможно было представить, что он так «поднимется». Другие осужденные зубоскалили и отпускали шутки, на которые осужденный Кульбаш не обращал внимания до тех пор, пока Бледный не назвал его лилипутом. Отбросив шитье в сторону, новичок бросился на обидчика, сбил с ног, а сам сел сверху и приставил иголку к глазу.
— Не лилипут, а карлик, большая тупица! — остервенело рычал он. — Карлик, а не лилипут! Запомнил, или глаз вынуть?!
Это было первое проявление характера маленького человека, и отношение к смешному новичку сразу же изменилось. Он получил прозвище Тарзан — за дикий, неукротимый нрав и нечеловеческую ловкость, которую карлик объяснил тем, что он всемирно известный акробат, звезда — Бруно Аллегро, который гастролировал по всем континентам, дружил с большими начальниками, зарабатывал сотни тысяч долларов, но все потратил на красавиц и дорогой коньяк… Карлик рассказывал про многочисленные драки, три предыдущие судимости, необыкновенные приключения в подземельях Москвы, подземный поход под Кремль, про то, как помог разоблачить шпиона…
Умение «травить байки» в условиях несвободы очень ценится, слушали его, раскрыв рты, но не верили, в основном смеялись. Второй раз Бруно Аллегро проявил характер через три месяца, лютой зимой, когда на дымовой трубе колонийской котельной оторвался лист обшивки и стал звонко хлопать на ветру, грозя провалиться внутрь и разрушить котельное хозяйство. Вариантов было два: остановить котельную и заморозить зону или подняться по обледенелым скобам на сорок метров, поймать край листа и закрепить до приезда аварийной бригады. Желающих лезть наверх не оказалось ни среди надзорного персонала, ни среди зеков. Тогда из строя вперед шагнула маленькая фигурка.
— Да что мне эти сраные сорок метров! Я с небоскреба на небоскреб прыгал, там все триста или пятьсот! Дайте мне только страховочный пояс, сто метров троса, клепальный пистолет, парашют для малой высоты и стакан французского коньяка!
