Владимир Тодоров - Пятый арлекин

— Понятно, Василий Анатольевич,— медленно ответил Черны­шев,— на Краснова в данный момент никакими сведениями не располагаю, а вот по поводу Неживлева Семена Михайловича есть некоторые соображения.— Чернышев в этот момент чем-то походил на актера Санаева игравшего в каком-то фильме милиционера: также был внешне медлителен, спокоен, и только глаза выдавали внутреннее напряжение и ответственность за каждое сказанное сло­во.— Он замешан, по-моему, в серьезном уголовном преступлении.

— В каком преступлении?— живо переспросил генерал.

— В убийстве. Именно в убийстве гражданки Караваевой Александры Андреевны, семнадцати с половиной лет.

— Прошу подробности,— коротко бросил генерал.

— Третьего июня, со слов ее отца Андрея Васильевича Карава­ева, пригласили ее на день рождения в незнакомую компанию, и оттуда она не вернулась. Загулять, как поступают порой легкомыс­ленные особы ее возраста, не могла: проживала вдвоем с отцом, заботилась о нем. Отец — сердечник, и ей это было известно в первую очередь.

— Что подтверждает вашу версию убийства?

— Пошла Караваева к некоему Неживлеву Семену Михайло­вичу, даже книжку хотела надписать по этому торжественному слу­чаю, пообещала отцу вернуться в крайнем случае к двенадцати часам. Капитан Милованов, сортируя разный уголовный элемент, пополнивший за ночь КПЗ, наткнулся на Горина Вячеслава Андро­новича, приехавшего из Астраханской области в командировку. При­ехал он в Москву и решил навестить своего бывшего сослуживца по фронту генерала Неживлева, который сейчас за границей работает. А там на квартире гуляла в этот момент сомнительная компания — отмечали тридцатилетие генеральского зятя — Семена Михайло­вича. Обсмеяли там старика с тонким ехидством, как это умеют «суперинтеллектуалы», оскорбили его чувства. А когда он на фоне всех их взглядов и роскоши высказал свою точку зрения, притом напрямик, обозвав классовыми врагами, то хотели его даже убить. Не дома, конечно, а где-нибудь подальше, и не сами, а кому-то хотели звонить. Напугал он их своей прямотой, побоялись, чтобы дальше где-нибудь не высказал своего мнения. Явно не желали привлекать к себе внимания и, вероятно, знали почему. Вступи­лась тогда за него одна девушка, как выяснилось — Караваева. Она даже пыталась сразу же за Гориным выбежать, но ее не пустили. А по поводу Горина позвонили предположительно референту Карнакова — подполковнику Туманову. Звонок в райотдел организовал именно он. Это уточнил капитан Милованов.

— Настырный капитан,— улыбнулся генерал,— присмотрись, может к себе возьмешь. Туманов под следствием, нетрудно уста­новить, кто именно подсказал ему идею расправиться с Гориным таким образом. А девушка, значит, там осталась, по всей видимости, так?

— Так. Не выпустили... Значит, и она мешала им как свидетель.

— Логично, Александр Егорович. А картотеку обязательно посмотри. Может, еще что-нибудь отыщется. Тогда и ответим на вопрос. И совместно решим, в какой степени кому подключиться, чтоб не испортить друг другу игры. Мне по поводу Неживлева и Краснова сам Ильюшенко звонил. Слыхал о таком? Гроза шпионов всех ма­стей.

— Слыхать-то слыхал,— улыбнулся Чернышов,— да где уж нам с асами контрразведки чай пить? Мы — люди маленькие, нам поло­жено мусор разгребать, а им — шпионов ловить.

— Не вижу принципиальной разницы в наших задачах,— на­хмурился генерал,— мы, как ты выразился, разгребаем свой, оте­чественный мусор, а они делают то же самое, только мусор с ино­странным душком. Так что не обольщайся по поводу их работы и не строй из себя казанскую сироту: он, видите ли, разгребает мусор, а они — в белых перчатках. Одна у нас работа: очистить общество от этого самого мусора, а белые перчатки — для парадов, да ты их и сам тогда надеваешь.

— Понял, Василий Анатольевич, это я так, про перчатки. Сей­час займусь картотекой и сразу же доложу. Разрешите идти?

— Иди,— генерал тепло улыбнулся,— везет мне с тобой, Алек­сандр Егорович, чуть что серьезное начинается, а у тебя уже все под рукой, словно знал наперед, что нужно.

— Совпадение, товарищ генерал. Капитана Милованова благодарить нужно.

Знакомство с картотекой дало некоторый результат: Неживлев Семен Михайлович проходил в 1978 году в Ленинграде по валют­ному делу, но был неожиданно отпущен за недоказанностью улик. На Краснова же никаких материалов в электронной памяти ЭВМ не оказалось. Картотекой систему данных банка называли по ста­ринке, когда еще в не столь далекие времена картотека действитель­но существовала и объединяла в огромных помещениях данные о преступлениях, совершенных по стране, с дактилоскопическими от­печатками и кратким описанием состава преступления. Для того, чтобы выяснить интересующий следователя вопрос, иногда прихо­дилось затрачивать много часов или даже дней. Потом на смену устаревшей громоздкой, не оправдывающей себя системе, пришла электроника. Помещение оборудовали новейшей техникой, все не­обходимые данные уложились в точки и тире перфолент и перфо­карт, которые позволяли получить необходимую информацию за несколько минут.

Чернышов поначалу отнесся с недоверием к новшеству и даже сгоряча был возмущен перестройкой картотеки. Он не доверял ма­шине в таком серьезном и ответственном деле, но потом быстро переменил мнение, хотя по привычке или для порядка ворчал, что картотека была все же лучше и понятнее. Ворчание это было больше похоже на переживание закостеневших бухгалтеров, тяжело воспринявших переход в их счетной системе на электронные вычис­лительные машинки и любивших до сих пор приговаривать при малейшей их поломке, что счеты были надежнее. Впрочем, за­гляните сейчас в кабинет любого бухгалтера и вы увидите рядом с универсальным маленьким электронным калькулятором самой луч­шей зарубежной или отечественной марки мирно покоящиеся старые потемневшие счеты, перешедшие по наследству от прежнего бухгал­тера. «Теперь такие не делают»,— любят повторять старые бухгал­теры, почти с нежностью трогая высохшие от времени костяшки. Так и Чернышов, получив необходимые сведения менее чем за полчаса, все-таки высказал с юмором капитану Жигулину сообра­жение: поди знай, что эта машина наплетет. Жигулин, прекрасно понимая, для чего все это говорится, отпарировал, что Чернышов вероятнее всего по утрам бреется топором, а не современным брит­венным прибором. Оба остались довольны, и Чернышов понес цен­ные сведения к себе в кабинет, чтоб обобщить их, дополнив версией о возможном убийстве гражданки Караваевой в квартире Неживле­ва. Генерал ознакомился с подготовленными материалами и отослал их по назначению курьером спецпочты.

События, предопределенные ходом шпионской мысли Нортона Глайда, тоже развивались своим чередом. Уведомленный Неживлевым, что Ирина Александровна отбыла на отдых в Гагры, он выждал несколько дней для контроля и в ближайшую пятницу вечером, на машине, которая привозила в посольство продукты, выбрался в го­род, а затем, тайно покинув ее, пробрался незаметно к дому. Его, профессионального разведчика, больше, нежели антикварные цен­ности Семена Михайловича, интересовало содержимое сейфа Алек­сандра Филипповича Неживлева. За него он собирался получить помимо награды от ЦРУ и значительный гонорар от крупных жур­налов. Семен Михайлович ждал Глайда, испытывая одновременно страх и какое-то удовлетворение. Александр Филиппович Неживлев хотя и принял в семью в качестве зятя Семена Яроцкого и даже дал свою фамилию, относился к нему с какой-то брезгливостью. Он словно чувствовал, что занимается Семен Михайлович нечистоплот­ными делами, но ради дочери закрыл глаза на все. А она была почти в буквальном смысле без ума от своего будущего мужа, который преподнес ей за неделю до бракосочетания бриллиантовое колье стоимостью в семнадцать тысяч рублей. Этим жених окончательно привлек на свою сторону и мать Ирины. Александр Филиппович в подарках не нуждался, но будущий зять подарил генералу кожаное пальто из «Березки», а своей теще скромные бриллиантовые сережки. Принял генерал в семью проходимца Яроцкого, а брезг­ливость и недоверие подавить не мог. Надо полагать, что на пере­мену фамилии зятя он согласился из простых соображений: на слу­чай рождения продолжателя, рода. Да вот Ирина Александровна никак не хотела обзаводиться ребенком, все оттягивая этот момент, чтоб не испортить своей удивительной фигуры.

Припомнил все это Семен Михайлович и злорадно потер руки, хотя в первый момент после предложения Глайда вроде даже посо­чувствовал тестю, зная, какими будут для него последствия. «Ниче­го, пусть его прижмут, пусть и он побудет в той шкуре, в которой мне пришлось побывать в Ленинграде. Запросто снимут, и в долж­ности понизят, а то и совсем попрут из рядов...»— рассуждал, взбу­дораженный встречей с Глайдом, Семен Михайлович. Его мысли прервал звонок: один длинный и два коротких. И снова длинный. «Глайд,— лихорадочно подумал Семен Михайлович и его охватила нервная дрожь. Скорее бы от всего отделаться и завалиться на кровать в любом французском или западногерманском отеле, куда его сможет переправить поначалу Нортон Глайд.— А там меня не достанешь, к тому же никто и искать в тех местах не будет: кому придет в голову, что я переправлен людьми Глайда, да и документы у меня будут надежные, а какое я стану носить имя — плевать: Ганс, Артур, Джеймс или Генрих Шлагбаум!— рассуждал Нежив­лев, быстро направляясь к входной двери. Он открыл ее не глядя в глазок — был уверен в личности позвонившего условным кодом, и немедленно вздрогнул: перед ним стоял незнакомый гражданин с длинными волосами, выбивавшимися из-под заношенной тирольской шляпы, неопрятный пиджак приоткрывал мятую рубаху в пятнах, брюки давно нуждались в чистке и вздулись пузырями на коленях. Лицо украшали большие темные очки с пластмассовыми стеклами стоимостью в один рубль пятьдесят копеек. Субъект был явным алкоголиком.