Владимир Тодоров - Пятый арлекин

Ирина Александровна махнула рукой и исчезла в дюралевом пролете огромного авиалайнера, потом пробралась к своему месту: рядом сидел длинноногий Алик и дремал. И хотя Семен Михайлович искренне считал, что видит свою жену в последний раз в жизни, судьбе было угодно распорядиться иначе.

Ирина Александровна сняла прекрасную мансарду недалеко от моря, с видом на восход солнца. Снимала она ее не первый год и, поскольку оплачивала жилье и пансион не скупясь, то хозяева, предупрежденные телеграммой, немедленно под благовидным пред­логом удалили оттуда четыре семьи, проживающих там наподобие кур в курятнике. Для двоих же это были, прямо скажем, роскошные аппартаменты. И все-таки отдых не удался с первого дня. Сначала назойливо не отлипала мысль, что докатилась, мол, ты Ирина, до крайнего предела — стала покупать мальчиков. Да и скучноватым оказался молокосос Губарев, который кроме «класс» и «мурка», дру­гих слов почти не употреблял.

Ирине Александровне, привыкшей к светским разговорам своих партнеров, говорить с ним практически было не о чем. К тому же раздражало, что девицы на пляже в открытую пялят на Алика свои бесстыжие глаза, явно давая понять, что непрочь с ним позна­комиться поближе. А на четвертый день вообще все пошло напере­косяк. Во-первых, обнаружила Ирина Александровна, что заболела венерической болезнью, не самой страшной, но такой же грязной, и уж в источнике заражения сомневаться не приходилось. Конечно, не стала она вешаться, потому что случилось с ней подобное второй раз, и немедленно помчалась искать частного врача. Губарев, тем временем, сидел в прохладном кафе и тянул шампанское через соломинку в ожидании, когда появится Киска. Неживлева не стала искать его, решив, что выгонит потом, когда вернется от врача. Врача она нашла в кожвендиспансере (был у нее нюх на опреде­ленных людей) и тот, не регистрируя случай заболевания, дал ей кучу разных таблеток, получив взамен пятьдесят рублей. Недаром говорят, что рыбак рыбака видит издалека... Когда же Ирина Алек­сандровна, все еще разъяренная, примчалась к себе в мансарду, то ее ждал сюрприз не менее болезненный: ее ненаглядный Александр Михайлович Губарев, двадцати лет от роду, спал на ковре с пьяной девицей. Вероятнее всего — с той самой Киской, которая все же приехала по вызову в Гагры и которая по случаю нестерпимо жаркой погоды лежала на ковре, не потрудившись укрыть себя хоть чем-нибудь, как знаменитая маха на полотнах великого испанского ху­дожника Франциско де Гойя и Лусиенте. Тут уж ярость Неживлевой достигла двенадцати баллов по шкале Рихтера: она пинками подняла обоих на ноги и вытолкала за дверь, выкинув вслед мини-халат бесстыжей девицы Киски и тряпки Алика, так заботливо ею приобретенные на чеки в «Березке». Потом она упала на диван и заплакала. Впрочем, плакала она недолго, потому что, бросив взгляд на туалетный столик, обнаружила пропажу бриллиантового кольца. Беспечный Алик, не знавший цену вещам, а тем более драгоценно­стям, продал его утром какому-то отдыхающему за сто рублей.

Таким образом, совершенно неожиданно, Ирина Александровна немедленно собралась обратно в Москву, проклиная свое легкомыс­лие, грязного подонка Губарева и своего Семена Михайловича, так легко отпустившего ее в Гагру. О пропаже кольца она не заявила...

3. ДЕНЬ ПЛАТЕЖА

Начальник районного отделения внутренних дел полковник Си­ротин читал рапорт капитана Милованова, постукивая о настольное стекло коротко остриженным, желтоватым от сигаретного дыма ног­тем. Он прочел его дважды и поймал себя на мысли, что испытывает двойственное чувство. С одной стороны — удовлетворение и радость от того, что сведения, полученные от Вячеслава Андроновича Горина проливают определенный свет на исчезновение Караваевой и есть прямой выход на преступника и преступников. С другой — разоча­рование, потому что эти самые сведения не оставляли надежд на то, что девушка жива. Раньше он как-то над этим не задумывался, полностью поглощенный только профессиональной стороной дела. И поэтому свои новые впечатления отнес за счет опыта и старости, которые позволяют расслабиться без ущерба для дела и видеть все грани человеческой драмы, а не только те, которые необходимы для поиска преступников. По поводу надвигающейся старости с пол­ковником можно было бы попросту не согласиться, потому что «ста­рику» было только сорок шесть, но двадцать семь лет работы в милиции, конечно, срок немалый.

— Каковы ваши впечатления от Горина и почему вдруг вы ему так быстро поверили?— неожиданно спросил Сиротин Милованова, внимательно смотря в лицо капитану. Тот под взглядом Сиротина испытал какую-то неловкость и даже задним числом просчитал все варианты снова на предмет проверки себя самого. Не поспешил ли он и в самом деле с освобождением агронома, но ошибки в своих действиях не обнаружил. Одернул китель, а потом, словно засты­дившись своих суетливых ненужных движений — китель ведь сидел отлично — коротко доложил ситуацию и свое мнение, подтвердив его фактами, изложенными в докладной.

— Получается, что она действительно не вышла вслед за Го­риным. Впрочем, это пока лишь версия, потому что могла выйти потом. При опросе свидетелей, бывших на том торжестве, это самая главная деталь. Хорошо, займемся расследованием вплотную. Спа­сибо за проявленную бдительность, вы могли бы и не обратить внимания на ориентировку, ведь в показаниях Горина фамилия девушки не указана.

— Да как же не обратить внимание, товарищ полковник?— искренне возмутился Милованов.— Тут же и ребенку ясно, что о Караваевой шла речь.

— А вот так,— улыбнулся Сиротин,— очень просто, взять и не обратить. Мало разве случаев, когда преступник спокойно разгу­ливает по городам и столицам страны, а иногда и сигарету стреляет у постовых милиционеров. А за два шага висит его фотография анфас и в профиль с призывом к населению оказать содействие в розыске особо опасного преступника. Так что, еще раз спасибо. А Горина придется все-таки вызвать.

— Он только уехал.

— Сегодня уехал, а через несколько дней вызовем. С поезда снимать его нет никакого резона. Найдется работа и до его приезда.

— Вы только, когда будете его вызывать, не напугайте старика.

— Спасибо за совет,— Сиротин поднял голову и с усмешкой посмотрел на Милованова,— если бы вы не подсказали, мы бы Горина наверняка в наручниках привезли. Вы свободны.

Милованов понял нелепость своей просьбы и смущенно вышел. «Дурак,— ругал он себя по дороге в свой кабинет,— это же надо так опростоволоситься, полез с советами к полковнику, который старше тебя и повидал всякого в тысячу раз больше...»

Это дело вскоре попало к начальнику управления уголовного розыска Министерства внутренних дел полковнику Чернышеву. По­ка он знакомился с ним и мысленно выстраивал схему подходов к Неживлеву, чтоб не вышло какой осечки, по телефону внутренней связи позвонил генерал Жмуров и вызвал к себе.

— Слушаю, товариш генерал,— входя в кабинет, по привычке четко произнес Чернышев, как привык произносить эти слова без малого пятнадцать лет. Он понимал, что разговор предстоит серь­езный и Жмуров никогда по пустякам не звонит, но то, что он услышал от генерала, удивило своим совпадением.

— Присядь, Александр Егорович, и слушай меня внимательно: срочно займись картотекой и проверь, какие материалы есть на двух граждан: Неживлева Семена Михайловича, 1952 года рождения, и Краснова Александра Григорьевича, 1942 года рождения. Адреса вот здесь тоже указаны. Посмотришь. Ими интересуются наши коллеги из Комитета Государственной безопасности. Сам знаешь — нашего времени они просто так отнимать не станут, значит дело серьезное. Просили уточнить только по материалам, которые могут найтись у нас и ни в коем случае не выяснять что-либо через участковых. Им скорее всего необходима какая-то зацепка для проведения операции по линии контрразведки. Все понятно?

— Понятно, Василий Анатольевич,— медленно ответил Черны­шев,— на Краснова в данный момент никакими сведениями не располагаю, а вот по поводу Неживлева Семена Михайловича есть некоторые соображения.— Чернышев в этот момент чем-то походил на актера Санаева игравшего в каком-то фильме милиционера: также был внешне медлителен, спокоен, и только глаза выдавали внутреннее напряжение и ответственность за каждое сказанное сло­во.— Он замешан, по-моему, в серьезном уголовном преступлении.