Андрей Измайлов - Белый ферзь
И всё, что предпринимал Колчин в эти без малого полгода, он предпринимал именно и только потому: Инны нет. И подтверждения этому он, Колчин, находил неопровержимые.
Или что, розыгрыш?!
Слишком громоздкий и неумный розыгрыш — последовательные и неопровержимые подтверждения: Инны нет.
Если она — есть, Ди-Жэнь, она никому не позволила бы осуществить этот розыгрыш. Себе самой не позволила бы в первую очередь.
Но:
JURA POZDRAWLIAEM SINOM JDEM NETERPENIEM INNA DED
Слишком много сделано необратимого. Слишком много. Необратимого и теряющего заданный смысл, если — жива. Необратимого и обретающего смысл, противоположный заданному, зловещий, если — жива.
Если — сын, если — жива… ЮК превысил меру Зла. И Зло откликнется — не на ЮК отразится, так на сыне.
Сын?! Какой сын?! Какой может быть сын?! У них с Инной не было детей. Не было. И не могло быть!
То есть могло. Могло! Пока живу — надеюсь. Но — пока живу.
А Инна…
ИННЫ В АЭРОПОРТУ НЕ ОКАЗАЛОСЬ…
Святослав Лозовских. Подвал. Кровь.
Андрей Зубарев. Самоубийство Тоболина. «Женщ не я». Дубленка в тахте.
Молчание ягнят, то есть Агони-Вялого, Емельянова, Калошного, Погуды.
«Подслушка» кублановцев. «Прятки» самого Кублановского в «Кресты» от ЮК.
Наконец, руоповец Борисенко, патологоанатом Штейншрайбер, «авторитет» Бай-Баймирзоев — в Москве. Охранноструктурный Мыльников — в Санкт-Петербурге. От всех от них один ответ: Инны — нет.
Она есть? Она жива? Ждем нетерпением? Поздравляем сыном? Инна? Дед?
Дед, значит? Дэ-Ло-Би-Цзы-Го.
Валя Дробязго не единожды пытался с ЮК встретиться. Но все никак…
«Юра! Держу руку на пульсе! Свяжись со мной. Подумаем сообща. Специалисты привлечены ЛУЧШИЕ!
Вал. Др.»
Слишком много необратимого.
Смерть необратима.
Зло, по «желтой» логике, обратимо в Добро. За исключением случая, когда нанесенное Зло — смерть.
Не превысь меру Зла, причиненного тебе, иначе Зло обернется против тебя и против потомка твоего…
Слишком много необратимого сделано. Слишком много.
Сделано Колчиным, сделано только потому, что Инны — нет.
Сделано по отношению к тем, кто повинен в том, что Инны — нет.
А она — есть.
Она, — жива…
23
Она умерла…
Инна умерла на третий день после родов.
Москва.
Центральная клиническая больница. Лучшие специалисты.
Пять месяцев без движения — на сохранении. Случай сложный. Доставлена в тяжелом состоянии. Кровотечение. Угрожающий выкидыш.
Под капельницей. Кома. Но — стабилизация. Но — кома. Специалисты выражают сдержанный оптимизм.
Ребенок. Мальчик. Семимесячный. Вес — 1800 граммов. Длина — 47 сантиметров. Будет жить. Роды преждевременные, тяжелые. Но — специалисты привлечены лучшие.
Всё обошлось. Казалось, что всё обошлось.
Валентин Палыч Дробязго на радостях успел послать телеграмму — в Берлин. Счастливый дед — молодому отцу, который еще не знает о своем счастье:
ЖДЕМ НЕТЕРПЕНИЕМ.
На третий день Инны не стало.
Для Колчина Инны не стало без малого полгода назад.
Колчин прилетел из Берлина в ночь, когда Инны не стало. Он видел ее — уже остывшую, бледную.
Она всегда была бледной. Лицо измученное, но теперь спокойное.
У Вали Дробязго тоже измученное лицо. Но спокойное. Ранг обязывает держаться на уровне. Даже у могилы дочери.
Даже у могилы дочери — в сопровождении мордоворотов, положенных по рангу. Ранг обязывает. На уровне.
На каком ты уровне, Валя? Поговорим? Подумаем сообща, как ты предлагал в записке?
Не сейчас. Завтра. Валя Дробязго был в трансе. Единственная дочь…
Валя Дробязго сказал: на Ваганьковском. Учитывая его ранг, учитывая его уровень. Он сказал, что этот вопрос ему удалось согласовать.
Удалось бы тебе, Валя, согласовать и другой вопрос — и не один. С Колчиным Юрием Дмитриевичем. Даже в окружении мордоворотов, положенных тебе, Валя, по рангу, нелегко будет тебе, Валя, согласовать с Колчиным вопрос — и не один. Не сегодня, не в день похорон. Завтра.
Колчин сказал: на Ваганьковском — нет! еще бы — на Новодевичьем!.. Распоряжаться судьбой Инны будет Колчин, а не Валя Дробязго со всеми своими рангами и уровнями.
Довольно Валя Дробязго распоряжался судьбой. Судьбой Инны и… судьбой ЮК? В общем, поговорим. Подумаем сообща. Есть о чем. Не партейку же в шахматишки им разыгрывать скуки ради, когда есть о чем поговорить, есть о чем подумать сообща.
Нет, не партейку, не в шахматишки. Даже с форой в ферзя. Белого.
Белый — у японцев цвет смерти. Ферзь — самая сильная фигура. Если бы не отменили правило, при котором ферзь еще и конем ходил, он был бы непобедим.
Не он. Она. Ферзь — она.
Жертва белого ферзя — рискованный ход. Если неверно рассчитать многоходовую комбинацию, если ошибиться хоть на ход, если не учесть контрвыпад партнера, — поражение неминуемо.
Разве что последовать примеру анекдотного магараджи, который по рангу и по уровню не уступает рекетмейстеру Вале Дробязго: «Пан Президент, а про вас уже есть анекдоты? — Да. И один мне очень нравится. Играет Каспаров со мной в шахматы. Играет, играет и говорит: „Мат!“ А я рассудительно говорю: „Да. Действительно, мат… Но только ведь мы заранее не обговорили, кто какими играет“. — Ха-ха-ха! — Вот и мне он очень нравится!»
Белый ферзь. Инна? Инна. Белый — у японцев цвет смерти.
Колчин сказал: на Донском. На том, что примыкает к стенам Донского монастыря. На том самом, где Эрнст Неизвестный на стене крематория расположил барельеф — дерево, растущее из упокоившегося. В двухстах метрах от шаболовской квартиры.
Хотя… все равно где. Но не там, где Валя Дробязго «уже согласовал». Ладно, на Донском. Колчин сказал: на Донском.
Пришли все.
Борисенковская Татьяна взяла на себя все хлопоты, связанные с готовкой, сервировкой. К могиле не поспела — распоряжалась поминальным столом, носилась из кухни в кухню. Квартиры Колчиных и Борисенок — дверь в дверь.
Гришаня Михеев бродил неприкаянным, глазами, немо, спрашивал: «Нам съезжать?»
Колчин глазами, немо, отвечал: «Нет. Это только на сегодня».
«Стрелой» приехала «старшая подруга», Лешакова-Красилина-Мыльникова. Без мужа.
Валя Дробязго дал понять, что поминки во всех отношениях удобней — у него, в Доме-на-набережной.
Колчин дал понять: нет, на Шаболовке.
Из Пекина прилетел отец. Дмитрий Иваныч. Обнялись. Он показался Колчину каким-то не таким, не настоящим, отличным от остальных. А! Вот в чем дело! Май. А отец — лицо покрыто плотным августовским долговечным загаром. Ну да, ведь Пекин… Там — солнце. Надолго отпустили? На неделю. Поговорим потом. Поговорим.
Валя Дробязго держался на уровне. Только когда Инну опускали в землю, дрогнул губой и задрал голову к небу, промаргивая и промаргивая.
…За сдвинутыми столами (колчинский и принесенный от Борисенок) сначала молчали, потом скорбно произносили, потом пили, потом зашумели.
Всё как обычно в подобных случаях.
Еще — предварительная чашка киселя, порции рисового пудинга.
Зачем? Так надо. Таков обычай.
Чей?
Неважно.
Христианский-иудейский-мусульманский-буддийский.
Чей? Неважно. Так надо.
Потом все разошлись. Егор Брадастый пригнал колчинскую «мазду».
Колчин отвез отца домой, в Марьину рощу. И остался там, с ним.
Валя Дробязго в сопровождении мордоворотов уехал на своей к себе — в Дом-на-набережной.
Завтра? Нет, завтра он, Валентин Палыч, никуда не собирается. Он будет дома. Да, он готов побеседовать с Колчиным. Нет, какие-либо изменения — вряд ли. Нет, его никуда не сорвут с места, не вызовут. Он будет дома. Он вчера похоронил дочь — кто и куда его посмеет вызвать?!
Он похоронил дочь.
Что ж, а Колчин похоронил жену. Ди-Жэнь.
Жену, говоришь?! А я — дочь! Ты хоть знаешь, что такое — дочь?!
(Только без истерик, Валя! Без суровых мужских истерик!)
Жена? Да ты за полгода даже не поинтересовался, что с ней, где она, жива ли вообще!
Что ты про нее вообще знал?! Как воспринимал?! Беглый штриховой набросок: «Твигги недоношенная», очки минус три, научный работник, любимый цвет — желтый, здоровье слабое… Всё?!
А зачем ей «Книга черных умений», а?! Вот эта, эта книга! Она ее все-таки нашла. Зачем, скажи?! Не знаешь?!
Сколько лет вы были вместе? Восемь?! И детей — никак?.. Ты хоть знаешь, что она отчаялась совершенно?! Выкидыш за выкидышем. Для нее «Книга черных умений» — шансом была. Может быть, последним. Она ведь все перепробовала. А «Книга черных умений» не только с рецептом «Как сделать врага бесплодным», среди прочих рецептов.
Она считала, что если идти от противного, то — получится. Это не шаманство, не придурочный «Третий глаз» в телевизоре. Тибетской медицине — тысячи лет!
