Суть вещи - Алёна Алексина
– Никому никакого зла? – Мне так смешно, что желание смеяться перевешивает желание услышать, что еще мне может сказать Дервиент.
– На самом деле он правда был очень хорошим человеком, – говорит он, когда я утираю последние слезы. – Он так терпеливо со мной возился, столькому меня научил. Главная, конечно, наша задача – любить детей, помогать им встать на ноги, выбирать из них будущих соратников. Он мне всем помогал: связями, влиянием. Познакомил меня с кем надо. А какая-то сопливая безмозглая тварь и ее сука-мать у меня все это отняли, ты понимаешь? Если бы не он, я бы никогда не стал тем, кем стал. Не поднялся бы так высоко.
Я снова ржу. Никак не могу остановиться. Высоко поднялся? Так все люди, которые опускаются ниже некуда, про себя думают? Высоко поднялся?!
– Нет, все равно не понимаю. Есть миллион способов испортить мне жизнь, – наконец говорю я. – Зачем к себе так близко подпускать? Нерационально. Никак нельзя было иначе меня наказать, раз я так виновата? Если только… Ах, ну да. Федя. Вы хотели…
– Молодец, Лиза, молодец. – Он качает головой и прищелкивает языком. – Я чуть было не разочаровался в твоих аналитических способностях. Теперь ты понимаешь, почему я на самом деле взял тебя на работу, детка? Город у нас маленький. Тесный городишечко. Следить за тобой труда не составляло. Но мне очень нужно было придумать, как тебя извести. А тут такая возможность – сразу двоих, да еще чьими надо руками!
Мне снова становится ужасно смешно. Жил-был человек, который хотел руками своего врага убить собственного сына, а потом пришел другой человек, убил себя руками первого и свалил все на него. Современная интерпретация античного сюжета. Начали с воздаяния за грехи отцов, закончили божественным возмездием. Античная трагедия 2.о. Вот, значит, как. Чуть подождать – и можно будет увидеть, как появится хор. В роли хора – медиа и соцсеточки. Блестяще.
Пошатываясь от смеха, я встаю и выхожу из кабинета. Теперь я знаю все, что хотела знать, – и гораздо больше, чем могу вместить. Дервиент, убив Даню, не изменился никак.
Слава богу, мне никогда больше не понадобится его видеть.
Эпизод 2285На следующее утро мы встречаемся с Яном. Ему зачем-то очень нужен Митя, ну так и пусть бы разговаривали без меня. Вообще-то я хотела остаться, разобраться с ложечками и вилочками, отмыть залитые многовековым жиром стенки позади плиты, побыть немного одна, но Мите почему-то не нравится эта идея, и мы едем к нему на работу вместе.
Ян опаздывает, приходит весь всклокоченный, с помутнелым каким-то лицом. Он явно не брился несколько дней и теперь все время скребет щеки пальцами, извлекая отвратительный звук, напоминающий шуршание гадючьей трещотки.
– Пришел спросить, что там у вас случилось.
– А Тим что говорит? – осторожно интересуется Митя.
Ага, вот сейчас мы все и выясним.
– Тим отмораживается, – чуть громче обычного отвечает Ян. – Даже встретиться отказался! Только один раз ответил. Написал, что не готов. А теперь вообще трубку не берет. Мне бы хотя бы понять…
И тут у Яна звонит телефон. Все люди как люди, а он ту самую мелодию звонком поставил. Я вспоминаю бабушкино любимое выражение про микроскоп и гвозди. Наконец-то мне становится ясна его выпуклая иллюстративность. Теплая нежность нот – и рингтон. Дельфин – и стиралка.
Ян подносит трубку к уху, некоторое время молча слушает, но по его виду совершенно ясно: что-то не так. Митя ловит его взгляд, вопросительно поднимает брови. Ян включает громкую связь. Я слышу голос Тима:
– …что не хочу быть один, понимаешь? Поговори со мной? Где ты сейчас?
Ян делает дикие глаза, подносит пальцы к губам и отвечает:
– Я дома. Я сейчас приеду. Ты подожди, пожалуйста, ты только подожди меня. – Он вскакивает и подгребает к себе воздух ладонью. Этот жест означает “Идем скорей со мной”. Но Митя не двигается, и я тоже. Хотелось бы понимать, что вообще происходит.
– Нет, слушай, не нужно, ты не приезжай, ладно? – говорит Тим, чуть помолчав. В трубке слышен какой-то плеск. – Не приезжай, пожалуйста. Ты приедешь, и тогда я не смогу. Ты просто поговори со мной, побудь просто рядом, ладно?
И тут Ян вздергивает рукав и, глядя на Митю в упор, резко рубит поперек обнажившейся руки ребром ладони другой, будто разрезает руку пополам.
– Тим, послушай, – говорит он, сбиваясь, поднося телефон поближе к губам, будто это улучшит слышимость. – Послушай меня, просто послушай. Не надо, слышишь? Ты не должен. Говори со мной. Я тебя удержу. Я не хочу, чтобы ты смог. Мы же только… Тим, слышишь, мы же только снова нашлись, а? Пожалуйста, не бросай меня.
Голос его срывается, в глазах встает вода, срывается вниз по щеке.
Митя наконец вскакивает, хватает куртку и свой телефон, и мы выбегаем в коридор.
– Послушай, – говорит Ян, на бегу переводя телефон с громкой связи в наушник. – Послушай, я сейчас приеду. Ничего не говори. Вылезай из этой ванны. Нечего тебе сидеть там одному. Десять минут, слышишь? Дай мне десять минут! Пожалуйста, прошу тебя!
Митя заводит машину. Но даже сквозь рокот мотора прорывается тихий звук – Тим прервал звонок.
– Трубку бросил, – не своим голосом говорит Ян. – Сказал: “Приехать все равно не успеешь, мог бы просто побыть рядом”. “Слишком тяжело, – говорит, – когда тебя так держат”. И трубку бросил. Гони! Гони!
Ян снова и снова набирает номер Тима, но Тима в трубке больше нет, только чужая равнодушная женщина рассказывает про недоступность абонента.
Митя старается как может: объезжает пробки по каким-то переулкам, беспрерывно сигналя, летит на красный, протискивается сквозь строй других машин, но в подъезд Тима мы попадаем только через двадцать шесть минут и семнадцать секунд.
Одним точным ударом Митя вышибает дверь, Ян несется мимо нас в ванную, мы вбегаем за ним.
В ванной тепло. Закрыв глаза, Тим спит, до обведенных чем-то синим глаз погруженный в ярко-алую, чернеющую у предплечий воду. Его волосы тихонько шевелятся, облепленные пузырьками воздуха. Вес Тима – примерно шестьдесят пять килограммов, получается, крови в
