Дом лжи - Дэвид Эллис
– То есть сейчас ты думаешь о ней, – говорю я.
Он смотрит на меня, засовывает руки в карманы.
– Приезжал человек из офиса прокурора штата. Помнишь, я писал жалобу на того типа, когда Моника погибла от передозировки? Так вот, я ее отправил.
– Помню.
Адам смотрит на меня, его губы дрожат, глаза наполняются слезами.
– Он умер, – говорит он.
– Он… кто умер?
– Дэвид.
– Дэвид?
– Дэвид Дженнер. Тот тип, который сначала украл у нас Монику, потом украл у нее деньги, а ее бросил умирать в компании целого пузырька таблеток, которых ей хватило на передоз. Ее красавец-дружок, харизматичный торговец наркотиками, помнишь?
Приходится делать вид, что для меня это новость.
– Конечно помню. Еще бы мне забыть…
Он вздыхает:
– Вот и я не забыл, как ни стараюсь. Кстати, его совсем не так звали. Мы еще тогда догадались, что имя подставное.
– Помню.
– А звали его Николас Караччи. И он покончил с собой.
– Самоубийство, да?
Адам качает головой.
– Он, видно, пытался провернуть похожий трюк с какой-то леди в Чикаго. Но… что-то пошло не так. Обратка ему прилетела вроде.
Я кладу ладонь ему на плечо.
– Ну и как ты себя чувствуешь?
– Как чувствую? Жену я хочу назад, вот как я…
Он не выдерживает – прячет в ладонях лицо и громко, взахлеб всхлипывает. Я похлопываю его по спине, а сама надеюсь, что девочки не видят.
– Что я ей наговорил, – бормочет он.
– Адам. Не надо.
– Когда она ушла. Она уже опять подсела, по полной программе, сошлась с этим красавчиком, который отсыпа́л ей пилюли полными горстями, как конфеты. Я сказал ей тогда, чтобы она близко не подходила к детям.
– А что ты еще мог сказать?
– Я сказал ей, что не хочу, чтобы девочки видели, как их мать трахается за наркотики, словно дешевая шлюха…
Я обнимаю его, прижимаю к себе, а он плачет и всхлипывает.
– Ты должен был защитить детей, – шепчу я. – Ты пытался помочь ей, и смог бы. И она смогла бы все преодолеть. Но появился он и таблетками завлек ее на темную сторону. Он сделал из нее совсем другого человека. Нельзя же было допустить, чтобы девочки все это видели…
Я тоже хорошо помню это время. С Моникой я говорила по телефону каждый день; иногда мне звонил и сам Адам, вне себя от горя. Я должна была помочь тогда сестре, но не смогла – слишком глубоко меня затянула собственная зависимость. К тому же я чувствовала себя не в своей тарелке, ведь раньше мне никогда не приходилось давать советов сестре, которая преуспела в жизни, а я – нет.
– Я принял бы ее назад, – говорит он дрожащим голосом.
– Я знаю.
– Принял бы, когда он обобрал ее дочиста и смылся, а ее бросил в грязи и в нищете, чуть ли не в сточной канаве. Я вернул бы ее, я помог бы ей снова стать собой, и мы могли бы… я точно знаю…
– Да, Адам, да. Здесь нет твоей вины.
Кажется, ему становится чуть легче. Адаму не с кем поговорить об этом, о своей вине. Он не из тех, кто будет исповедаться перед кем-то в ассоциации переживших самоубийство, не пойдет к психотерапевту. Все это не для таких парней, как Адам.
Вот мне было с кем поговорить. У меня был Саймон. Саймон слушал. Он слушал все, что сыпалось у меня с языка. Слушал мои признания в том, что я, оказывается, очень любила сестру, но поняла это только после ее смерти, и в том, как я люблю ее дочек. И он не осуждал меня, когда я объяснила ему, зачем переехала в Чикаго, – я наняла частного сыщика, который выследил Ника, и решила ждать, когда тот снова вернется в Чикаго, чтобы убить его там.
Правда, Саймон пытался отговорить меня от убийства. Говорил, что оно ничего не изменит. Убеждал меня, что теперь, когда я очистилась, вернулась к трезвой жизни, мне нужно сосредоточиться на ней, стараться проводить больше времени с девочками. Он даже предлагал мне выйти за него замуж, мечтал о времени, когда у нас будут свои дети. И не отказался от меня, когда я сказала ему твердое «нет». Говорил, что я должна смотреть в будущее и идти вперед. Как сделал он после той истории с Лорен. Он просто повернулся к ней спиной и пошел вперед, в будущее. Вот и я должна была поступить так с Ником.
Но когда я сказала ему, что не могу поступить так, не могу допустить, чтобы Нику все сошло с рук, Саймон не осуждал меня. Он даже помог мне собрать вещи и перебраться в Делаван, чтобы, когда настанет время, никто не мог связать меня и Ника или меня и Чикаго.
Я была готова действовать. И ждала лета. Летом я собиралась нагрянуть в Чикаго, встретить Ника в каком-нибудь баре и сделать так, чтобы он снял меня и привел к себе домой. Если б этот план не сработал, я придумала бы другой.
И вдруг в мае Саймон встретил на улице Лорен, и мой простой план перерезать чудовищу горло вырос в замысловатую конструкцию, воплощение которой в реальность должно было принести покой нам обоим.
И что же, мы получили покой? Я, по крайней мере?
– Адам, – говорю я тихо, – Мейси очень хочет показать тебе свои проколотые ушки. Не забывай, у тебя есть две чудные дочери.
– Да, да, я знаю, – говорит он, вытирает лицо, успокаивается. – Ничего. Все как-то так навалилось – но ничего… Я в порядке. Извини.
– Не стоит извиняться.
– А хочешь, я признаюсь тебе кое в чем? – спрашивает он вдруг. – Причем заметь, только тебе, и никому больше.
– Валяй.
Он снова делает глубокий вдох и смотрит на меня.
– Мне жалко, что я сам его не убил. Честное слово.
Я просовываю руку ему под локоть, и мы вместе идем к дому, где нас уже заждалась Мейси, нетерпеливо подпрыгивая на пороге.
– Да, мне это знакомо, – говорю я.
103. Саймон
В десять утра следующего понедельника наступает время звонка. Я не помню, кто должен звонить кому – я ему или он мне, – но ровно в десять утра он звонит мне сам.
– Деннис, – говорю
