Мишка Миронова - Максим Константинович Сонин
Костя не был уверен, что церковники покрывают убийц с пепелища, но исключать такой возможности было нельзя. И он знал, что благодаря журналистке Элеоноре обладает информацией, которая могла бы министру помочь. Федералы, конечно, сами ни за что не признаются, что это место как-то связано с наркотиками. Но если министру сказать об этом, то все расследование на телевидении легко будет повернуть в эту сторону. Лесная база наркодилеров, никаких церковников.
Костя курил и кривил лицо. Не мог решить, рассказать Даниилу Андреевичу о том, что сказала журналистка, или нет. Не хотелось ввязываться в политику, участвовать в пиаре пепелища, но и ответственность перед начальством давила. Даниила Андреевича Костя уважал, даже несмотря на его близкие отношения с митрополитом.
В конце концов решил, что нужно еще немного подождать – узнать хотя бы, кто из Москвы первым попадет в город. Наверняка омбудсмен по правам детей – тогда все остальное можно забыть, никто не будет наркотиками заниматься. Вопрос встанет перед МЧС области: смогут они оправдать еще одну историю с гибелью детей или нет. Ведь уже гибли дети в летних лагерях, дважды за последние четыре года. Вот только можно ли выдать пепелище за летний, то есть зимний, лагерь… Костя сплюнул, повернулся к журналистке.
– Не позвонят, – повторил следователь. – Потому что такие решения уже не у нас принимаются. Приедут парни с корочками и с грузовиком автоматчиков, покруче наших.
– Понятно. – Элеонора кивнула. – Ответственность перейдет другим.
Следователь наклонил голову, криво улыбнулся.
– А вы, – сказал он, – четвертая колонна, что будете делать? Если вам сейчас начальник позвонит?
– Ничего, – сказала Элеонора. – Я перед ним не отвечаю.
Следователь хмыкнул.
– Ну да, – сказал он. – Вам-то что будет.
Владыка Иосиф хрипло прокашлялся, переложил руку к мобильному телефону. В министерство он собирался звонить по аппарату, даже уже начал набирать номер, но тут мобильный завибрировал. Толстые пальцы царапнули кривыми ногтями экран, подушечка мизинца ткнулась в кнопку громкой связи.
– Алло, – из телефона раздался раздраженный голос сестры, – я на складах. Здесь странное. Девочка к братьям забрела, говорит, что из Обители, только я такой в Обители не видала.
– Опиши, – сказал Иосиф, убирая руку с телефона, подтаскивая к себе свою толстую книгу. Раскрыл на закладке – пару часов назад записывал в Успенский монастырь новоприбывших из Обители. Рядом со списком братьев теперь был маленький кружок – девчонка – и красный квадратик – Адриан, убийца. Принял решение, закладку оставил на странице, стал листать книгу к концу.
– Девка лет десяти-двенадцати, – сказала сестра. – Волосы короткие, мальчишеские, черные, прямые. Говорит, обгорели. Картинки на шее нет, крестик есть, дорогой, серебряный. На боку ранка, мелкая, ножевая, что ли. На ней рубашка, не обительская, фабричная, со срезанной биркой. Имени не говорит, испуг изображает.
Сестра тяжело дышала в телефоне, но митрополит не спешил, разглядывал очередную страницу книги. Здесь были разные описания, маленькие, короткие, все, какие присылали брату из городов. Были здесь полицейские и благотворительные работники, наркодилеры, бандиты, заметные нищие. Сотни строчек, тысяча имен, иногда фамилий или просто кличек. Механически проверял список Иосиф, быстро проглядывал слова – «коротк.», «блонд.», «толст.», «род. пят. в фор. креста» – на всякий случай. Телефону, не отрывая взгляда от книги, сказал:
– От Марии она. Или из какого другого дома.
– Нет, – отрезала сестра. – Нету у Марии таких. И чтобы стриженая? А она стриженая, врет про сгоревшие волосы, сразу видно. Для мужиков наших складских обман.
Иосиф отвечать помедлил. Снова зашелестел книгой.
Варвара опустила телефон. Закрыла глаза, стала бормотать злую молитву. Ее рот открывался, но из горла не доносилось ни звука – братьям не полагалось слышать таких молитв.
О, премиелосердый Боже, Отче, Сыне и Святый Душе, в нераздельней Троице поклоняемый и славимый, призри на рабов Твоих, болезнию одержимых, на рабу Твою Варвару ополчившихся. Подай им исцеление от болезни, забери их в Царствие Свое. Раба Твоего Адриашку, убийцу, по грехам накажи, убереги его от гнева рабы Твоей Варвары, раба Твоего Иосифа. Слава Тебе, Создатель мой, аминь!
В отличие от складских братьев, Варвара видела обительские трупы, знала, что никакие полицейские по ним не стреляли. Всех и каждого убили одним длинным острым орудием, может быть, тесаной палкой. Почти тридцать лет прошло с тех пор, как Варвара бросила медицинский институт, но и в лесу можно было многое узнать о человеческом теле. Когда же живешь с детьми, то и вовсе каждый синяк, каждую рану знаешь – как дерется кожа, как ломаются кости, как сворачиваются суставы.
Пары взглядов на мертвых Варваре хватило, чтобы знать, что убил их один человек, сильный, злой. Таких людей в Обители и раньше было мало – кроме Адриана, только Варварин брат, но тот лежал среди остальных, мертвый. А про Адриана Варвара всегда знала, что блудный, неверный. Одно лето он у нее на озере провел, еще мелким мальчишкой, – обоим запомнилось.
Адриан внимательно смотрел на игумена, но в слова не вслушивался. Думал о том, что тот уже отзвонил митрополиту, сдал с потрохами, видно по нервному взгляду, и теперь только понять нужно, какой от митрополита был приказ. Вряд ли убить – тогда игумен бы сам не пришел, прислал братьев или – даже возможнее – засыпал бы яда, да той же Двоицы, в вареную свеклу, дождался, пока Адриан издохнет, и потом бы уже поднялся в избу. А раз пришел, значит, будет какое-то наказание. Наказания Адриан не боялся, особенно от мертвеца.
А игумен был совсем мертвый – рот открывал, глаза щурил, но все это было пустое, будто кто-то смял фотографию и дергает за края. Разошлись веки, сошлись, дернулись зрачки, губы изогнулись. Бумага, а не кожа. Раньше от такого в голове бы сразу возникла картинка – корчится на полу уже вроде бы мертвый мальчик, а рядом злобная старуха бьет об доски черной веревкой, – но за последние дни Адриан трупов повидал столько, что тот давний совсем забылся.
А Варвара хорошо помнила черную веревку. В доме у нее тогда одни мальчики жили, уже почти взрослые, которым скоро в Обитель. И как Адриашке тринадцать исполнилось, его тоже от Марии забрали и отправили к Варваре, чтобы он мог учиться водить грузовик.
У Марии Адриашка ходил по струнке, но Варвара за ним, конечно, собиралась следить в оба глаза. Помнила, за что его из Обители к Марии поселили. Надо было его в строгости держать – в строгости, в какой Варвара других детей никогда не воспитывала.
Адриашку сразу, как прибыл, положила на скамью, стала бить палкой, а потом, когда устала, поставила остальных бить его по очереди. Сама от печи следила, чтобы били посильнее, до крови.
Один мальчик, старший из домовских, будто бы нечаянно палкой Адриашку по колену ударил. Тот заорал, скатился со скамейки, и мальчик тогда еще раз той же палкой ударил его по голове. Тут Варвара на него прикрикнула, и Адриашку отпустили. Адриашка сразу перестал выть, прикусил толстую губу, глазами по сторонам засверкал. Варвара его перекрестила, отправила спать.
Жизнь у Варвары была не в пример лучше, чем у Яги. Били Адриана
