Елена Милкова - Те же и Скунс
Электрический шкаф почти полностью отгораживали от двери металлические стеллажи с инструментом. Поэтому четверо, шагнувшие внутрь, не-приметили эгидовца, замершего у стены.
Первым вошёл Славик, а за ним ещё трое – Гоша и двое его подручных. Ключ и Трамвай.
– Во! – сказал Гоша. – Сука, блин, как на выставке!
– Даст нам Виталя новые волыны попробовать? – жадно спросил Трамвай, и Женя понял, что сделал ошибку. Следовало бы ему окликнуть их сразу, как только они вошли. Теперь было поздно. Он стремительно превращался в нежелательного свидетеля. Да, кажется, уже превратился. Там, где он стоял, спрятаться было негде, бросок к двери также не вытанцовывался, а подавать голос и делать голубые глаза было поздно. Ключ дёрнул заднюю дверцу микроавтобуса, оказавшуюся незапертой, и распахнул её. Гоша запрыгнул внутрь и сорвал крышку ближнего контейнера. Послышались досадливые матюги, и на цементный пол влажно шлёпнулись выброшенные сырки. Ключ и Трамвай дружно заржали, а Славик обернулся и заметил Женю, всё ещё державшегося за рукоятку разъединителя. Остальные его по-прежнему не видели.
– Ну-ка, где ты там? Иди к папочке… – Гоша сдёрнул вторую крышку, распотрошил бумажную упаковку и с торжеством поднял увесистый промасленный свёрток.
– Гош, взгляни-ка сюда, – ровным голосом сказал Славик. Его правая рука уже расстёгивала кобуру. Ключ с Трамваем перестали ржать и подняли головы, и вся троица слаженно двинулась к «пятому лишнему». Гоша смотрел им вслед, и детская радость от долгожданной новой игрушки быстро сменялась на его лице жёстким выражением, которое Женя по своей прежней жизни слишком хорошо знал.
– Ребят, вы чё?.. – дурацки улыбаясь, спросил Женя. Люди выпутывались из худших ситуаций, действуя исключительно языком. Грех не попробовать, хотя умом он уже понимал: не тот случай.
– Мордой на пол!!! – почти шёпотом приказал Славик и щёлкнул предохранителем «стечкина».
Дальнейшее Женя воспринимал на уровне инстинктивного животного знания. Было полностью очевидно – как только он подчинится приказу, в укромной трещине пола затеряется капля уже не чьих-то, а его собственных мозгов с налипшими волосами.
В голове ещё проносились обрывки разрозненных мыслей, но они уже не имели никакого значения, потому что в дело вступили рефлексы, а они у бывшего спецназовца были поставлены правильно. Так и не выстреливший «стечкин» вспорхнул у Славика из руки и медленно перевернулся в воздухе, готовясь лечь Жене в ладонь. Тот, кто в бою заботится о сохранении жизни, погибает в первую очередь. Кто думает только об отнятии жизни врага, тому даётся подобие шанса.
…Женины пальцы промазали по «стечкину» на миллиметр. У Ключа тоже оказалась за спиной хорошая школа, и он отреагировал на крыловское движение едва ли не раньше, чем это движение состоялось. Тяжёлое и цепкое тело обрушилось сбоку, снося с ног, обхватывая, оплетая с неотвратимостью анаконды. Женя сумел не даться в захват – Ключ перелетел через него и так ударился о стеллаж, что с полок посыпались инструменты. С другой стороны уже набегал Трамвай. Женя кувырком бросился ему под ноги и всю энергию броска вложил в удар, нацеленный Трамваю в причинное место. Тот взвыл и свалился, а Женя метнулся к двери, до которой оставалось буквально два метра. Ему даже показалось, что он успеет уйти, когда изнутри «Форда» шарахнул выстрел, оглушительно отдавшийся от стен гаража. Хладнокровный Гоша был отличным стрелком. Сначала Женя ощутил только удар, бросивший его вперёд, и досадливо попытался вскочить, но тело отказалось повиноваться. Пока он силился приподняться и начать хотя бы ползти – его настигли, и первый же крушащий рёбра пинок сделал дверь недосягаемой. Дальнейшее – новые пинки, навалившуюся тяжесть и чужие пятерни, заломившие руки за спину, – Женя чувствовал смутно. Потом сознание погасло совсем.
Когда за апельсиново-рыжим (насколько можно было рассмотреть в темноте да сквозь напластования грязи) микроавтобусом закрылись ворота, Снегирёв выждал ещё несколько минут, потом натянул вязаную шапочку и полез вон из машины. Он очень не любил, когда его вынуждали действовать раньше намеченного. Да ещё, блин, в такую погоду. Абстрактным человеколюбием он давно уже не страдал, и ему было, собственно, наплевать, куда отправился бы дальше таинственный груз (скорее всего, оружие, поступившее через Эстонию), попади он в руки Журбы. И вообще это был бы классический случай из серии «вор у вора дубинку украл». Причём симпатии Скунса по известным причинам как раз принадлежали бы скорее Журбе. Но только до тех пор, пока Журба не налаживался стукнуть его, Скунса, по затылку и выкинуть из машины. Надо же, господа, и совесть иметь.
На то, кого пулковские собирались мочить с помощью новообретённых стволов. Скунсу было по большому счёту наплевать тоже. И вообще всё было бы хорошо и прекрасно, не окажись Женя Крылов тем, кем он оказался. Что сделают базылевские с разоблачённым эгидовцем, киллер вполне себе представлял. На самом деле это тоже не являлось уважительной причиной менять стратегические планы, но речь шла об «Инессе», и сегодня было двадцать седьмое октября. Двадцать седьмое октября…
Скунс ведь прогулялся за мальчиком на Будапештскую, а потом наблюдал, как тот копался в багажном отсеке. Теперь он собирался подстраховать его на финишной прямой. Всего-то делов.
Он уже запирал «Ниву», когда хлопнула дверь ближайшей парадной и во дворе появилось трое мужчин. Они весело матерились и на ходу застёгивали пальто, прижимая шапки и ловя улетающие шарфы. Так всегда, когда оторвёшься от стола с вином и закусками и вывалишься из тёплого гостеприимного дома в жуткую непогодь.
– Мужик!.. – обрадовался при виде Снегирёва вышедший первым. – Слышь, мужик, будь другом, подкинь до метро!.. Сколько надо, заплатим!..
Скунс мог отделаться от них многими способами, в том числе и без применения силы. Недостаток у всех этих способов был только один: отрицательные эмоции имеют свойство запоминаться. И с ними люди, их вызвавшие. В отличие от тех, кто тебе сделал что-то хорошее.
Скунс запоминаться не хотел. Он чуть-чуть поломался для правдоподобия, мол, дома к ужину ждут, но когда незадачливые гуляки посулили сто «тонн» – распахнул дверцу и отогнул вперёд водительское сиденье:
– Вам куда, к «Парку» или к «Московской»? Поездка к «Парку Победы» заняла минуты. Скунс высадил пассажиров, взял деньги и поехал обратно. Было всё ещё двадцать седьмое число, и возле магазина, некогда овощного, а теперь «Аудио-Видео», он свернул под высокую арку во двор, чтобы проверить, не стоит ли там Кира. Он даже притормозил и ждал некоторое время, но Кира к нему так и не вышла. Очнувшись, Алексей рванул машину вперёд и пулей пролетел дворами – мимо каких-то гаражей, мимо жуковского подъезда, куда она в тот вечер так и не добралась. «Нива» единым духом перепрыгнула улицу Фрунзе, пропахала целинный снег ещё в двух дворах и затаилась под деревьями, подальше от фонарей.
Пой, пташечка, пой!
Женя открыл глаза и увидел стоявших над ним людей. Он присмотрелся и узнал дядю Зуя с дедом Махмудом. Дядя Зуй был в сером камуфляже «урбан», а дед Махмуд Держал под мышкой свёрнутый молитвенный коврик. Оба курили, о чём-то переговаривались и смотрели на него, распластанного на полу. Он слышал их голоса, но не понимал слов. Он не придал этому значения. Они были здесь, и наконец-то они были вместе. Они пришли рассудить его с собственной совестью и помочь ему в чём-то очень главном, в таком, о чём он ни у кого, кроме них, спросить совета не мог. Женя хотел подняться и заговорить с ними, но не сумел. Попытка шевельнуться вогнала в правый бок раскалённую спицу. И ещё оказалось, что руки и ноги у него связаны. Женя пересилил боль и заёрзал на полу, пытаясь внимательней всмотреться в окружавших его людей. Может, он ещё кого-нибудь среди них сумеет узнать?..
Вышло наоборот. Сознание постепенно прояснилось, и «дядя Зуй» превратился в охранника Славика, а к рослому «деду Махмуду» вернулся облик базылевского подручного Гощи. И вместо молитвенного коврика Гоша держал под мышкой свёрнутую пачку старых газет. Женя рассмотрел даже названия – «СПИД-инфо» и «Криминальная хроника».
– Ну что, сучонок? Очнулся? – спросил Гоша и пнул Женю ногой. Тот ахнул и дёрнулся на полу, ударившись пятками о подъёмник, возле которого лежал, а пулковский отвернулся и скомандовал: – Ключ! Включай!
– Есть включить!.. – заржал тот, обрадованный игрой слов. И нажал пальцем большую красную кнопку.
Подъёмник зарычал и завибрировал, оживая. Горизонтальные штанги медленно пошли вверх и потянули с собой привязанные Женины руки. Эгидовец мгновенно покрылся испариной от боли и не передаваемого никакими словами ужаса. Угодить на механическую дыбу оказалось существенно страшнее, чем «просто» в руки палачей. Женя услышал, как захрустели суставы, и отчаянно закричал, поняв: ещё несколько секунд, а потом бездушная машина разорвёт его пополам.
