Легендарное дело - Николай Иванович Леонов
– Понимаешь, Лида ведь переоделась, возможно, замаскировалась или всеми способами скрыла лицо. А кроме того, горничная никогда не видела эту женщину в полный рост, стоящей на собственных ногах, вот и не смогла узнать.
– Ты уже тогда начал догадываться кое о чем? – спросил Стас, глядя на друга.
– Что ты, нет, конечно! Просто потом, когда мелькнула первая догадка, все само собой сложилось, будто пазл. И бормотание Лиды, порою полное смысла, скрытой иронии, а также злобы и недовольства, и ее способность неожиданно появляться в месте, где, казалось бы, ей и не нужно бывать. И все остальное.
– А за столом ты специально их провоцировал? – спустя пару минут молчаливого наблюдения за монитором высказал Стас догадку.
– Я старался действовать очень тонко, – нахмурился Лев. – Изобразить восторженного, но не слишком грамотного ценителя искусств. Или гостя, который изо всех сил пытается сделать комплимент хозяйке замка. Ну, может, чуть-чуть проявляет любопытство. А как выясняется, все все поняли?
– А все – это кто? Думал, речь лишь обо мне и Дугласе.
– Еще и Рите.
– Сообразительная девочка, – одобрительно кивнул Стас.
– А как же остальные гости? Я точно не перегнул палку? Ведь это может быть важно!
– Нет, все в порядке, я уверен. Мы все поняли, поскольку были настороже и после твоих прозрачных намеков тоже, кстати.
– Это хорошо – расспросы любопытствующих или резкая реакция подозреваемых нам нынче ни к чему.
– То есть, говоря «все поняли», я несколько преувеличил. Но о том, что речь идет о картинах, мы догадались. А что происходит, по-прежнему не совсем ясно.
– Ты знаешь, сколько бесценных картин известных голландских мастеров было утрачены? Вернее, бесценными они стали уже в двадцатом веке, то есть почти в наше время, когда школа старых голландцев, малых голландцев, стала цениться во всем мире, а полотна распродаваться на различных аукционах. Причем оценивают их порой практически на вес золота, если не дороже. А в конце девятнадцатого века и в начале двадцатого эти картины преспокойно пылились на чердаках, выбрасывались на помойки и даже попадали в топку каминов.
– Как могло случиться подобное? – опешил Стас.
– В так называемый «золотой век» голландской живописи трудились очень много художников, как известных в наши дни, так и не очень. А есть авторы, чьи полотна ценятся в профессиональных кругах, но сами они не слишком известны широкой публике. Как первые, так и вторые писали пейзажи, натюрморты и портреты и продавали свои картины обычным горожанам, которые украшали ими свои дома. Вот и висели полотна на стенах на протяжении десятилетий, переходили от родителей к детям и не слишком высоко ценились, ведь за них не были уплачены большие деньги. Потом картины пылились, покрывались копотью и попадали в чулан или на чердак. А после, спустя десятилетия, оказалось, что картины голландской школы представляют собой художественную и культурную ценность. А кроме того, стоят очень дорого. Но в первую очередь эта метаморфоза произошла с теми полотнами, что попали на глаза искусствоведам. Или были выставлены на аукционах. А полотна на чердаке там так и продолжали пылиться в ожидании своего часа.
– То есть люди и сами не знали, что хранится у них на чердаке? Какие сокровища лежат буквально под боком? Так тоже бывает?
– Да, и полагаю, старушка из Лиона, которая продала Лилии картины, даже не подозревала о настоящей стоимости полотен. Да и сама Лилия, думаю, так и не поняла, что именно купила. Она ведь просто подбирала нечто, подходящее по типажу к интерьеру своего замка. А вкус у молодой женщины хорошо развит, и отменное чутье к тому же имеется. Но специального образования нет, и к услугам консультантов или искусствоведов она не прибегала.
– Лева, это просто невероятно!
– На самом деле в наши дни нечто подобное случается сплошь и рядом. Не нужно далеко ходить за примером, недавно в запасниках Третьяковской галереи был обнаружен портрет кисти Якоба Андриаса Баккера, ученика самого Рембрандта.
– От запасников наших музеев можно ожидать любых сюрпризов. Но как именно это произошло?
– Ранее эту картину ошибочно приписывали кисти русского живописца восемнадцатого века Петра Нестерова. Но современные исследователи установили, что полотно на целый век старше и принадлежит кисти известного голландца.
– То есть, чтобы понять ценность этих картин, нужен специалист?
– Художник, который изучал историю искусств или искусствовед, полагаю, вполне разберется. Или, заметив определенные признаки, выскажет обоснованное предположение, достаточное для того, чтобы назначить картинам, например, экспертную оценку.
– Значит, выходит, Рогозин или его мать хорошо разбираются в искусстве и раньше всех поняли, какую ценность умудрилась приобрести Лилия?
– Я попросил Марину навести справки о прошлом этой занятной парочки. Чем раньше занимались мать и сын, кто по образованию и так далее. Но думаю, уже сейчас можно сказать, что так оно и было. Помнишь место в письмах о «сокровищах, которыми Орловские завладели незаконно»? Они, когда сочиняли письма, просто хотели испугать да побольше тумана напустить, но невольно дали нам подсказку.
– Не нам, а тебе, Лева, – хмыкнул Стас. – Кто, кроме тебя, смог бы зацепиться за одну ерунду, потом другую мелочь и так раскрыть все дело?
– Допустим, мы еще ничего не раскрыли. Вина преступников не доказана, и они не арестованы, – покачал головой Гуров.
– Дальше дело техники.
– Не скажи, друг мой, они еще могут сорвать все планы, буквально на любом этапе. И если сейчас попытаются бежать, к примеру, нам сложно будет обосновать необходимость задержания этой парочки.
– И что же делать?
– Как всегда, попытаемся сыграть на главных пороках Александра и Лиды.
– Позволь догадаюсь: а у этих персонажей главный порок – это жадность?
– Да, так и есть. Ну, может, еще и гордыня.
Наконец гости разошлись по своим комнатам, угомонились, и даже здесь, на втором этаже, стало совсем тихо.
– О, смотри, Лева! Кто это там крадется в гостиной? – ткнул пальцем в монитор Стас. – За разговорами чуть не пропустили ее.
На экран компьютера изображение передавалось в зеленоватом цвете и с легкими помехами. Но и так было хорошо видно крупную фигуру, крадущуюся вдоль стены.
– Это ты чуть не пропустил, – спокойно заметил Лев.
Лида, чтобы не шуметь, поднялась по лестнице вместе с коляской, потом разложила ее, уселась, прислушиваясь к шуму, медленно проехалась по коридору. Затем спрятала коляску за одним из стеллажей в библиотеке и снова пешком дошла до гостиной.
– Знаешь, я теперь очень хорошо понимаю, почему Наталья не узнала женщину, – проговорил Гуров. – Во-первых, она гораздо
