Ежи Эдигей - Зарубежный детектив (Человек со шрамом, Специальный парижский выпуск, Травой ничто не скрыто) с иллюстрациями
— В Национальный театр, — вздохнула фрёкен Лунде.
— А потом мы отправимся в «Спайлен». Там устроим пир горой — каждый закажет свои любимые блюда, а потом потанцуем…
— Потанцуем, — откликнулась Люси.
— Чепуха, — возразила Виктория. — Нам и надеть-то нечего.
— Виктория, — сказал Кристиан. — Ты хороша в любом наряде. Можешь надеть какое угодно рубище, мужчины будут видеть одно — зеленые звезды твоих глаз. Ты, Люси, вообще всегда неотразима, А с вами, фрёкен Лунде, я уже давно мечтал потанцевать. Вы, наверное, легкая, как пушинка…
Неужели они на это клюнут? Клюнули. Они просияли.
— Может, это и правда полезно… Полезно развеяться… — сказал полковник Лунде.
— Решено, — объявил Кристиан. — Я приеду за вами завтра около половины восьмого, Я уже предвкушаю ресторанные яства после больничного стола. Не говоря о танцах, Итак, значит, решено?
— Нас будет как раз три пары, — сказала Люси. — Очень мило.
— Три пары? — переспросил я.
— Конечно, Ты, Мартин, твой брат, мой муж и мы втроем — три дамы.
Она бросила взгляд на остальных двух дам Лунде.
Я потерял дар речи. Вполне естественно, что Люси пришла в голову такая мысль. Только вот это я не предусмотрел. И не только я, но и Кристиан с Карлом-Юргеном. Я понял это по выражению их лиц.
Люси нарушила весь мой план. Гениальный план — остаться одному на чердаке и найти то, что спрятала там старуха Лунде.
Не знаю, о чем думали Карл-Юрген с Кристианом. Я же лихорадочно перебирал в памяти, под каким учтивым предлогом в таких случаях можно уклониться от приглашения. «Извините, я проспал; у меня остановились часы». Нет, это не годится. По счастью, я все-таки не первый год обучаю молодежь. Вежливость знает много удобных предлогов.
— Я… я, кажется, простудился, — сказал я, — У меня першит в горле.
— Дай-ка я взгляну, — сказал Кристиан.
Я подошел к нему. Я волновался как школьник. Поскольку Карл-Юрген с моим братцем не посвящают меня в свои шоковые методы, кто знает, что мой брат вздумает у меня обнаружить. Но неужели он не захочет мне помочь?
Кристиан положил руку мне на лоб. Потом пощупал пульс.
И в самом деле помог.
— У тебя температура, — объявил он. — Тебе давно следовало лечь в постель.
— Как жаль, — сказала Люси.
Виктория подняла с полу книгу. Она держала ее в одной руке, а другой медленно постукивала по корешку. Мне не понравилось выражение ее лица.
— Раз уж Люси так хочет, чтобы у каждого была пара, с нами может пойти инспектор Халл. Вдобавок…
Ее глаза светились из-под темной челки, как две темно-зеленые звезды.
— …вдобавок инспектор Халл присмотрит, чтобы мы не поубивали друг друга…
Я почувствовал приступ злорадства. На сей раз в кои-то веки Карл-Юрген сам попал в переплет. Хотел бы я знать, как он из него выкрутится. Какую-то долю секунды я гадал, выдержит ли он этот удар.
Выдержал! Да и нелепо было ждать чего-то другого!
— Большое спасибо, — сказал он. — С удовольствием. Я не видел последней премьеры в Национальном театре. И давным-давно не танцевал.
— Разрешите вас поблагодарить, — сказал полковник Лунде. — Мы будем готовы ровно в четверть восьмого.
Полковник сказал свое слово, а это означало, что он высказался от имени всех членов семьи.
— Отец, ты забыл о сводке погоды, — напомнила Виктория.
— Сводка погоды? Ах да, верно… Ничего, не имеет значения.
— И завтра ты ее тоже не услышишь, отец.
— Не имеет значения, — повторил полковник Лунде. — Еще раз большое спасибо, доктор Бакке. Я очень… очень рад, что вы выздоровели.
Я лежал в постели и курил сигарету.
Из-за мохнатых елей поднялась луна. Ранняя мартовская луна.
Остальные обитатели дома крепко спали. В холле сидел сержант Эвьен.
Раздавив в пепельнице окурок сигареты, я потушил свет.
А потом лежал и думал, что, может, это моя последняя ночь в доме полковника Лунде — последняя ночь, когда мне еще неизвестно имя убийцы.
Для вида я обмотал шею большим шерстяным шарфом. И для вида же через каждые полчаса пил теплое молоко с медом, которым меня потчевала фрёкен Лунде. Нет на свете питья противнее! Уж очень оно напоминает мне, как в далекие времена детства мать лечила меня от простуды. Как правило, болезнь была такой же выдумкой, как нынешняя, и, как правило, меня приговаривали к тому же теплому молоку с медом.
Но теперь я должен был играть свою роль до конца.
Когда они сошли вниз, я стоял в холле.
Люси, конечно, перестаралась: юбка по обыкновению была слишком короткая, мишурные драгоценности сверкали и переливались, накладные ресницы мохнатой бахромой украшали синие веки. Виктория на сей раз сменила свой мешковатый свитер и уродливую плиссированную юбку на платье. Платье темно-синее с белым воротничком, вполне подходящее к случаю — для воскресного выхода. По правде говоря, Виктория была очень мила.
Фрёкен Лунде снова вырядилась в нечто неопределенного серо-коричневого цвета. Но на груди у нее красовалась золотая брошь. А через руку была переброшена рыжая лиса. Самая настоящая лиса — с хвостом, лапами, носом и с двумя стеклянными глазами.
Полковник Лунде был в синем костюме. Я видел, что костюм очень старый. Настолько старый, что снова стал модным: тройка с жилетом и узкими брюками. Наверно, полковник был совершенно неотразим в этом костюме в годы, когда носили подложенные плечи и брюки с манжетами. Вообще должен признаться: самое большое впечатление на меня произвел полковник Лунде. Он был по-настоящему элегантен — я понял, что никогда раньше не замечал, насколько он хорош собой, как красивы его выразительное смуглое лицо и густые с проседью волосы.
Кристиан явился ровно в четверть восьмого.
— Ты почему не в постели? — спросил он.
— Сейчас лягу, — сказал я. — По правде сказать, я чувствую себя неважно…
Но тут Кристиан направил лучи своего обаяния на трех дам Лунде.
— Фрёкен Лунде, вы очаровательны…
Я не стал слушать, как он разливается соловьем. Я знал своего брата.
— Ну, желаю повеселиться… — сказал я. — А я пойду лягу.
— Теплое молоко в кухне, — сказала фрёкен Лунде.
— Жаль, что мы с тобой не потанцуем, — сказала Виктория.
— Мне самому жаль, — ответил я. За весь этот вечер я в первый раз сказал правду.
Я подождал, прислушиваясь, пока уедет машина Кристиана.
Потом сорвал с себя ненавистный шарф.
— Сержант Вик… — окликнул я.
— Слушаю, — отозвался сержант Вик.
Я обернулся и только тут его обнаружил.
— Сержант Вик, никого не впускайте в дом, пока вся семья не вернется в два часа ночи. Вас тогда здесь уже не будет, но вы передадите это распоряжение сержанту Эвьену. Если кто-нибудь из семейства Лунде неожиданно возвратится раньше, немедленно сообщите об этом мне. Я буду на чердаке. Предупредите меня сразу же.
Сержант Вик выслушал меня не моргнув глазом.
— Будет сделано, — сказал он.
Я поднялся к себе в комнату, открыл шкаф и вынул из него гвоздодер, принадлежавший Государственному управлению строительства и недвижимости. Потом извлек из шкафа мешок с лодочными сигнальными фонарями.
Сердце у меня колотилось.
Я поднялся на чердак и зажег лампу. Потом опустил жалюзи. Кто знает, что подумают соседи, если вдруг увидят, что в доме полковника Лунде горит свет, похожий на фотовспышку.
После этого я зажег сигнальные фонари.
Для верности я начал с того, что годами уже проделывали другие.
Когда-то я видел фильм, где изумруды были нашиты на платье, отделанное стеклярусом. Черт возьми, как назывался этот фильм? Ах да, вспомнил — «Газовый свет».
Не знаю, как долго я провозился. Начал я с одного конца чердака и методически продвигался дальше. Я вынимал из сундуков одно платье за другим. Обшаривал карманы, ощупывал швы.
Я вытряхнул на пол книги из ящиков. Не знаю, сколько там было томов, Я работал как одержимый. Я сбросил с себя куртку и понимал, что мне ее уже не найти. Я извлекал одну книгу за другой, рассматривал со всех сторон, потом большим пальцем правой руки перебирал страницы. Спасибо еще, что я привык иметь дело с книгами Но между страницами книг не нашлось ничего интересного.
Я уложил книги обратно в ящики. Я вовсе не собирался наводить на чердаке порядок, просто надо было оглядеться и решить, что делать дальше, ведь, когда я выпотрошил содержимое ящиков, на полу не осталось ни одного свободного сантиметра.
Вот большая коробка со старыми письмами.
Я начал отчаиваться. Если я стану читать все письма подряд, на это уйдет много дней. Угрызений совести я, признаюсь, не испытывал. Я наудачу стал извлекать письма из конвертов — приглашения, старые счета, изредка личные письма. Но и в них ничего достойного внимания не нашлось.
