Тайна всегда со мной - Татьяна Викторовна Полякова
Выходит, что Мила, все детство наблюдавшая за разгульным образом жизни матери, мечтала поскорее из этого всего выбраться. Не побрезговала даже грязной работой. Надеяться она явно могла только на саму себя.
– А что со вторым ребенком Вероники?
– Так у отца он, где ему еще быть. Уж не знаю, как Ника того мужика охмурила, но он быстро понял, что к чему, и поспешил ретироваться вместе с ребенком.
Я посмотрела на часы с боем, которые стояли между двумя окнами в гостиной. Через двадцать пять минут у меня начиналось занятие, следовало поторопиться. Я решила, что Виталина Аркадьевна может быть осведомлена о делах Милы даже лучше родной матери, и показала ей фото погибшей Аллы.
– Скажите, эту девушку вы когда-нибудь видели вместе с Людмилой?
– Это вы лучше у Елены спросите.
– Не могли бы вы передать ей номер следователя, – попросила я и записала телефон и имя Селиванова, решив, что так будет надежнее.
– Разумеется, – заверила меня женщина.
До работы я домчалась на такси в рекордные сроки. В зал вбежала запыхавшись, даже не успела переодеться. К своему удивлению, обнаружила, что он пуст. Тогда я отправилась в раздевалку и все-таки облачилась в спортивную форму. Когда вернулась, в помещении по-прежнему никого не было. Для порядка я подождала минут пятнадцать, а затем направилась в кабинет начальства.
– Танечка. – Начальство встретило меня в компании Селиванова, оба радостно улыбались, хотя причин для веселья вроде бы не было.
– Геннадий Михайлович, где все? Ко мне на занятие никто не явился. Антон Борисович, между прочим, тоже. – Я выразительно посмотрела на Селиванова.
– Так кто в отпусках, кто болеет. Не зря же я попросил тебя помочь следствию, – подмигнул Геннадий Михайлович. – Кстати, Антон Борисович мне как раз докладывал о ваших совместных успехах.
– Совместных? – вскинула я брови в удивлении и даже опустилась на диван, скрестила руки на груди и продолжила: – Или я чего-то не знаю и Антон Борисович успел что-то сделать для расследования?
– Татьяна, – откашлялся тот и выразительно на меня посмотрел. – Я поручил коллегам предоставить нам всю информацию об аварии, в которую попали родители братьев Лысенко.
– Феноменально! – В притворном восторге я даже похлопала в ладоши. – Думаю, учитывая прогресс, ты вполне справишься с расследованием один.
– Танюша, – жалобно позвало начальство, когда я поднялась с дивана и направилась в сторону выхода. – Поскольку явка на занятия сейчас очень низкая…
– Нулевая, – оборвала я Геннадия Михайловича. – Кто-то так долго докладывает о своих успехах, что не успевает посещать инструктаж.
– В общем, я отменяю твои занятия на ближайшее время. Возобновим, как только сотрудники вернутся из отпусков и больничных. Ну а вы с Антоном сможете спокойно продолжить расследование.
– Селиванов, сегодня-завтра тебе позвонит Елена Парамонова – это подруга покойной Людмилы. Я хочу присутствовать при беседе.
Я знала, что спорить с начальством бесполезно, поэтому быстро удалилась, закрыв за собой дверь громче обычного. В отличие от Селиванова, я не спешила докладывать коллегам об успехах, потому что справедливо полагала, что их пока нет.
Дома я обнаружила в холодильнике зияющую пустоту: с этим расследованием у меня совсем вылетело из головы, что я собиралась сделать покупки в магазине. Все сегодняшние беседы, как ни странно, отняли у меня гораздо больше сил, чем инструкторская работа, и я заказала доставку еды на дом.
Пока ждала курьера, решила принять душ. Заодно попыталась свести воедино все, что я смогла узнать о Людмиле Светловой, которая в девятнадцать лет была найдена мертвой в своей комнате без видимых следов насильственной смерти.
Итак, профессорская дочка Вероника в шестнадцать лет оказывается в незапланированном интересном положении. Понимая, что планы отца на ее дальнейшую жизнь сильно отличаются от ее собственных, она решает рожать ему назло. Однако родитель появления внучки не дожидается и умирает за несколько дней до ее рождения.
Легко представить, как жилось Людмиле с молодой матерью, которая к тому же вела не самую образцовую жизнь. Очевидно, что контакта у них особого не было. Вероника, похоже, совсем не сокрушалась о смерти дочери, да и о потере опеки над сыном, судя по всему, тоже. Желание молодой девушки выбраться из этой пучины было мне вполне понятно. Конечно, столица и карьера врача виделись ей прекрасным вариантом, тем более что способности у нее, судя по всему, к лекарскому делу были.
Добровольный уход из жизни виделся мне в этой ситуации маловероятным. У Людмилы явно были планы на дальнейшую жизнь. Не стала бы она мыть полы, чтобы накопить на проживание в Москве, если бы не имела конкретной цели. Кроме того, ни записки, ничего, что могло бы указывать на самоубийство, в предварительных документах не значилось.
«Надо попросить медицинскую карту Людмилы, если, конечно, Вероника вообще что-нибудь знает о ее существовании в квартире», – подумала я, когда в дверь позвонили. Курьер доставил азиатскую лапшу еще горячей, и я съела ее, кажется, слишком быстро. После еды меня потянуло в сон, и я не стала этому сопротивляться.
Однако уже в кровати мысли о расследовании еще какое-то время не давали мне уснуть. Что, если все-таки судьбы пропавших девушек никак не связаны? Может быть, дело в их схожей внешности: обе симпатичные темноглазые блондинки, стройные, молодые. Вдруг мы имеем дело с маньяком и вскоре пропадут другие тела с похожими внешними данными? По крайней мере, это объяснение казалось мне более здравым, чем то, что их тела понадобились для каких-то манипуляций или экспериментов.
Вскоре я уснула. Мне снилось, будто я гуляю по бесконечным коридорам морга и заглядываю в каждую дверь в надежде обнаружить там тела Аллы и Людмилы. В какой-то момент я захожу в очередную комнату, и на меня с потолка падает чья-то рука. На этом моменте я, конечно, взвизгнула и проснулась от звука собственного голоса. Взяла телефон: до звонка будильника оставалось всего пять минут. Я неспешно встала, сунув ноги в мягкие серые тапочки, и отправилась в ванную.
Включила музыку, сделала себе кофе, напевая под нос. С чашкой в руках развернулась к столу и остолбенела. Прямо посередине громоздилось то, что я сперва приняла за окровавленный кусок сырого мяса. Подойдя поближе, увидела, что это сердце. Оно не просто лежало на столе, в него был вонзен кухонный нож. Я не без усилия выдернула его: он довольно глубоко вошел в столешницу.
С ножом в руках я бросилась к входной двери, она оказалась
