Детство. Автобиография… почти. Книга первая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон» - Илья Андреевич Беляев
На следующий день команду «Лежать!» отрабатывать стали. Пощиплют коровы травку, да и лягут отдыхать, а Шалава все бегает, как девочка на лугу с ромашками. Только что рук нет, а то бы веночек начала плести или бабочек ловить.
Я решил к ней полностью собачью дрессировку применить. Опустил руку ладонью вниз и приказал: «Лежать!» Не сразу, но послушалась, только замычала, а я тут, как тут: «Голос!» — кричу и хлебом поощряю.
Объела Шалава вокруг себя всю траву, пока лежала, пережевывает жвачку, сытая, довольная, будто всю жизнь только этим и занималась. Видно, насколько бедовая, настолько и смышленая корова попалась.
К концу месяца чуть ли не маршировали по деревне. Шалава впереди гордо вышагивает, остальные пятнадцать за ней. Хозяйки уже и не выходили встречать. Занимаются своими делами, а как к хате подойдем, командую Шалаве: «Голос!», она замычит, тогда хозяйка и забирает свою корову. Всех раздадим, а с ней идем в самый конец деревни — к бабке Наталье.
— Заходи, — всякий раз зазывает она меня в хату. — Сейчас подою, молока попьешь. Уж если шелковой сделал мою Шалаву, пусть тебя молоком благодарит. Ишь, какая нагуленная да раздобревшая.
А корова словно чувствует, что это ее нахваливают, подойдет и трется своей бархатной щекой, а протянешь руку — лижет, как собачонка.
И уж совсем перед тем, как уйти из пастухов, собрал я на поле всех коров, хозяек и просто любопытных и показал им заключительный концерт. Шалава и ложилась, и мычала, и даже рогами мяч отбивала, а потом, как и положено артистке, склонилась в поклоне, опустившись на две согнутые передние ноги. Ну чем не цирк?!
Вот только не знаю, забудет ли до следующего лета Шалава меня и мою дрессуру?
«… я жил полной деревенской жизнью, но, как известно, всякому счастью приходится рано или поздно заканчиваться. Беда пришла оттуда, откуда ее совсем не ждали, и все закончилось трагично…»
Одна деревенская история
Летом я, как всегда, уезжаю в деревню, избавляясь на три месяца от городской суеты, людей, вечно спешащих по только им известным делам, и бесконечного числа автомобилей, не дающих прохода пешеходам. Вот и на эти каникулы я вместе со всей своей семьей, включая кошку Мурку, отправился в давно полюбившуюся деревню недалеко от города.
Из-за поезда, идущего раз в день, пришлось рано вставать, но главное, он довез нас почти до здания автовокзала, вечно недокрашенного, местами с отвалившейся штукатуркой, ну а там — двадцать километров, и мы дома. Дом! Одно это слово придавало мне сил, а чистое и безоблачное небо вселяло надежды на то, что мы доберемся до места сухими. Время тянулось медленно, но как бы там ни было, к обеду мы все-таки оказались на месте.
Наш дом стоял на краю деревни, у небольшого лесочка, где я частенько пропадал, изучая жизнь Природы.
Мне вспомнились предыдущие годы каникул и все, что происходило за это время. «Здесь — тишина и покой», — часто говорила моя прабабушка. Именно она на зиму оставалась здесь, предпочитая неторопливую размеренную жизнь городу, где так и не научилась понимать людей.
Увидев нас, она вышла из дома и пошла навстречу.
— Хорошо, шо вы приехали, — начала она, — а то ж я уже беспокоиться начала. Шаволите шибче, иначе лапуны остынут. Специально для вас делала.
Стараясь скрыть свою улыбку, я отвернулся в сторону. Как ни учил ее городскому разговору — ничего не помогало, да и ее понять нетрудно — всю жизнь провела в деревне, и предпринимать что-либо было поздно.
Несколько трогательных минут приветствий, и все вошли в дом. Я немного задержался, осматривая соседские избы и чувствуя, что здесь совершенно ничего не изменилось.
По макушкам деревьев, шурша листьями, пробежал легкий ветерок, которого так трудно найти в городе. Вдохнув полной грудью и закрыв за собой расшатавшуюся калитку, я пошел за остальными, удивляясь ветхости нашего дома. Ветхость не имела значения, главное, он есть! Но первые впечатления, как известно, бывают обманчивы, и в этом мне пришлось убедиться сразу же, как только зашел на веранду. Отец говорил, что здесь произошли небольшие изменения, но я и представить себе не мог, как станет после ремонта уютно и красиво.
Следующая дверь вела на кухню, где собралась вся семья, и ждали только меня.
Здесь было тепло, даже жарко из-за печи, в которой, потрескивая, горели палочки и ветки, создавая уют. Подойдя ближе, я заглянул внутрь. Лицо моментально обдало жаром, и мне пришлось на время закрыть глаза. Немного привыкнув к теплу, я все же посмотрел на пламя, облизывающее кирпичи, словно кошка своих котят. Мне вспомнилось, как много раз я, так же как и сейчас, сидел и смотрел на этот огонь, который пожирал древесину.
Через некоторое время меня все же усадили за стол. Есть не хотелось, ведь совсем недавно, по дороге сюда, я съел внушительных размеров бутерброд, но из-за уважения к бабушке и стараясь не расстроить ее, все-таки взял только что приготовленный блин. Оказалось, вкусно. К концу обеда около меня стояла пустая тарелка. Я даже удивился: либо время пролетело незаметно, либо блинов оказалось мало.
— О-о-о! — воскликнул отец, хлопнув меня по плечу. — Ты их уже съел? Ну, ты герой, нам только по одному досталось.
После обеда, немного отдохнув, все бросились на прополку. Нам предстояло привести в нормальный вид семь из двенадцати грядок, расположенных сразу за домом, под лучами палящего солнца. Не удивительно, что их так любят сорняки.
Переодевшись в более подходящую для работы одежду, мы вышли на участок. Как назло, исчез даже тот маленький ветерок, и деревья теперь казались каменными статуями, неподвижно стоящими и не шевелящими даже своей листвой. Всем досталось по одной грядке. Даже девяностолетняя Варвара Ивановна на все наши протесты и уговоры не осталась дома.
— Человек, — говорила она, — должон усе свое время находиться на улице. Именно это залог долголетней жизни! Вот к примеру ты, Лизавета Матвеевна, — обратилась она к бабушке и своей дочке, — шо в городе подсобляешь?
— Ничего.
— Вот виж, именно шо ничего, потому шо нечего. А туточки воздух, земля, шо еще может быть лучше?
— Это ты верно заметила.
Нашей работе помогали такие же дружные грачи, которые ковырялись чуть поодаль, ища в земле червячков и съедобных насекомых. Напротив дома, метрах в ста, был тот самый лесок, который я частенько вспоминал зимою в городе. Оттуда доносились разнообразные звуки: трели соловья, скворца, и во всю эту красоту вклинивался совсем ненужный стук дятла.
Тут
