Наталия Левитина - Опасные удовольствия
– Не представляю тебя в ярости. – Куницын смотрел на Виолу влюбленным взглядом, взглядом, в лучах которого женщина начинает сиять теплым светом, как золотой червонец.
– Да, изрезала. А сейчас… Все время думаю о том, что его нет, и не могу поверить. Только что он был жив. Куда все исчезло? Глаза, улыбка, голос – куда это все исчезло? Я не понимаю… Такая внезапная смерть.
– Смерть всегда внезапна, даже если ты сам спускаешь курок.
– Да…
Виола удрученно замолчала, но через секунду уже приободрилась и заговорила вновь:
– Как твой бизнес?
– Стабильно.
– Богатеешь день ото дня?
– Разумеется.
– Кстати, ты хотел меня видеть. Я совсем забыла спросить. Ты зачем-то хотел меня видеть?
– Подумал, что сейчас тебе нужна моя помощь.
– Милый! А почему не заехал прямо ко мне домой?
– Вчера вечером тебя не было дома.
Виола почему-то смутилась:
– Ах, точно. Я… Я была так расстроена… Слава, милый, я так привыкла всегда знать, что ты рядом, что ты в любую минуту готов поддержать меня. Я не представляю, как бы я без тебя…
Нежный взгляд Куницына обволакивал Виолу.
– А знаешь, что я сделаю? – обрадованно встрепенулась она. – Я подвезу тебя до офиса на своей машине. Согласен? Твой водитель пусть едет следом. Согласен, милый?
Куницын кивнул.
Муниципальная поликлиника, где у Алены Дмитриевой была карточка по месту жительства, словно только что перенесла разрушительное землетрясение. Стены в зазубринах и подтеках, неровный пол и скамейки с изрезанным дерматином, унылые группы людей – первые жертвы октябрьского гриппа, тусклый желтый свет голых ламп – все это угнетало.
Регистраторша беспрекословно выдала Андрею карточку, и сыщик вмиг убедился, что, кроме бедного гардероба и некоммуникабельного характера, других проблем у Алены Дмитриевой не было. Воспалением почек здесь так же не пахло, как жареным мясом в столовой для бедных. Медосмотр и флюорографию Алена проходила шесть месяцев назад и продемонстрировала отличные весо-ростовые показания, прекрасное состояние всевозможных слизистых оболочек, стопроцентное зрение и здоровые легкие. Неудовлетворенный, Андрей так и не понял, зачем девушке понадобилось исчезнуть с работы второго сентября якобы для лечения пиелонефрита.
Глава 7
Газета «Выстрел в упор» конечно же не обошла молчанием смерть банкира Глеба Батурского. Макс Колотов блистал осведомленностью и проницательностью, строил громоздкие предположения, кому было необходимо устранение Батурского, генерального директора банка «Гарант», тонко намекал, что ведется журналистское расследование, и в результате «выжал» из гибели банкира целых двести строк на первую полосу, а не сто, как собирался, хотя для информирования читателей вполне хватило бы и тридцати.
– А зачем было писать, что убийца неудачно попытался инсценировать самоубийство? – хмуро спросил Андрей. – И вообще, к чему такое многословие, все эти подробности?
– Не переживай, друг, – патетически вскричал Максим. – Информировать людей – моя святая обязанность. Я не могу скрывать от населения факты, которыми владею. Ну не плачь, Эндрю! Ведь не я же один превратил смерть банкира в источник гонорара – все газетчики уделили этому внимание.
– Другие меня не волнуют – я не знаю, откуда они берут информацию. Но ты меня разрабатываешь, как плодоносное месторождение, как бесперебойный источник секретных фактов, и тут же пускаешь их по рукам. Это непорядочно!
– Прости, друг! Я непорядочный тип. Но согласись, иногда моя болтливость тебе помогает. Вспомни случай с Катериной: свидетельница опознала преступника только потому, что читала газету «Выстрел в упор». Не сердись!
– Ладно, живи. На вот оцени по десятибалльной шкале. – Андрей достал фотографию Алены Дмитриевой и протянул ее Максу.
– Кто она? – оживился Максим. – Главная подозреваемая? Или девочка, которая наконец-то удостоилась чести быть приглашенной в твою холостяцкую постель?
– Не скажу.
– Ну… Для убийцы Глеба Батурского – пойдет. Для кровати… Тоже пойдет. Семь баллов. Хоботок великоват, а так вполне ничего. Только необходимо истребить налет мышиности.
– Чего? – не понял Андрей.
– Невыразительная девочка. Бледная. Пресная. В целом, Эндрю, она хорошенькая. Глаза красивые, голубые. Васильковые. Когда ты меня с ней познакомишь?
– Не скоро, думаю. Твоя всеядность меня шокирует.
Андрей спрятал фотографию, с загадочным видом достал из своей кожаной папки ворох бумаг и торжествующе помахал ими.
– Что это? Что это? – засуетился Макс.
– Дамский дневник. Найден в квартире подозреваемой. Дневник Алены Дмитриевой, чьи отпечатки украшают пистолет, вынутый из рук мертвого Глеба Батурского, – коварно улыбнулся Андрей. Он знал, как можно отомстить Максу за его несдержанность.
– Дай мне почитать! – завопил журналист, пытаясь уцепиться за бумаги, но Андрей ловко увернулся. – Милый Андрюшечка, пожалуйста! Не будь таким жестоким!
Сыщик был неумолим. Стенания заинтригованного Макса разбивались о гранитную стену. В конце концов, несчастный, с подорванным здоровьем, Максим был выдворен из квартиры, а Андрей комфортно устроился на диване, вооружившись двумя литрами кипятка и килограммом чайных пакетиков, и погрузился в чтение найденного дневника.
Разрозненные, перемешанные страницы могли заключать в себе ответ на вопрос, зачем Алене понадобилось убивать директора банка и Веронику Соболеву. Но кроме того, девичий дневник, хранилище разнообразных тайн и интимных описаний, представлял увлекательное чтиво для аскета, который уже год, словно консервированный огурчик, мариновался в своей любви к определенной женщине (Катерине!), добровольно отгородившись от всевозможных соблазнов и общаясь с прекрасным полом только по служебной необходимости.
Дневник Алены. «…Конечно, говорит, что я должна согласиться. Ольга не знает, как страстно я хотела бы изменить свою жизнь, стать другой, такой же раскованной, общительной, веселой, красивой, как она, тогда и предложение ВМ я приняла бы без колебаний. Но даже если я сейчас внезапно изменюсь, на тридцать сантиметров укорочу юбку, куплю тонну косметики, стану участвовать в шумных вечеринках – это не будет моим настоящим лицом, это будет всего лишь маска. На самом деле я останусь все той же закомплексованной, серой, непривлекательной девицей.
Как мне хочется поехать в Токио! На целых две недели. Совершенно ясно, в качестве кого меня приглашает туда ВМ. Ольга, конечно, тоже едет, но она со своим Романом. У нее совсем другое положение: во-первых, Роман не женат, и он ее парень, возможно, собирается жениться на Ольге. Во-вторых, она блестяще знает английский и немецкий и оказывает ему помощь в переговорах (почему я не послушалась Ольгу, когда она звала меня поступать в иняз? Проклятый филологический. Бездарная профессия училки у необразованных, грубых, ограниченных детей. Их учить – это бесплодный, изнурительный труд, это такая же бездарная работа, как наполнение бочки Данаид!).
А ВМ женат. Ольга сразу предупредила меня, чтобы я не питала иллюзий. Боится, что я влюблюсь в него (по ее словам, он очень даже ничего, несмотря на возраст) и буду потом страдать. Значит, меня приглашают в роли постельной принадлежности. Какая гадость! Чтобы первый раз в жизни выбраться за границу, я должна унизиться до роли проститутки. Хотя нет, я себя обманываю. Конечно, мне хочется съездить в Японию, но еще больше мне хочется провести две недели в обществе интересного мужчины (обаятельного, остроумного и очень крутого, говорит Ольга). Это будет моим первым опытом. А если при встрече я ему не понравлюсь? О, кошмарная ситуация! Оля сказала, что ВМ видел меня, когда мы с ней заходили в офис (ей нужно было о чем-то поговорить с Романом, а я, деревенщина, так неуютно чувствовала себя в шикарных апартаментах, что не видела ничего вокруг и абсолютно не помню, какой из себя ВМ!). Якобы я ему понравилась, и он попросил Романа через Ольгу пригласить меня в эту поездку. Да уж! Оля оберегает мое самолюбие, а на самом деле, не сомневаюсь, все было иначе. Роман хотел, как всегда, взять в командировку свою подружку и, чтобы это не выглядело неуважением к начальнику, предложил ВМ «чистую, нетронутую девчонку» (это Ольга обо мне так отзывается). Услужливый Рома подсунул меня шефу. А я возьму и откажусь! Или не понравлюсь ВМ. Но ведь уже понравилась! Разве я могу кому-то нравиться? Носатая, ротастая, блеклая, тощая. Если все-таки нашелся человек, которому я понравилась, и это, к удивлению, не всеядный донжуан, не алкоголик-дегенерат, а солидный, образованный, богатый мужчина, то зачем мне отказываться? Так и просижу со своей долгоиграющей нетронутостью до восьмидесяти лет. Может быть, я окажусь особенной женщиной, доставлю ВМ исключительное удовольствие, он бросит свою жену (детей у них нет!), и я стану гранд-дамой! Так, совсем заболталась! Только что переживала, что из меня пытаются сделать проститутку, а уже собираюсь затянуть аркан на шее ВМ. Удручающая непоследовательность. Сохранить гордость и порядочность и не ехать? И, как прежде, ходить в школу, муштровать детишек, выть вечерами от одиночества, ждать зарплаты… Или рискнуть, окунуться в незнакомую жизнь, провести две недели в Токио – отели, бары, рестораны, – и пусть я потом снова буду вставать в шесть утра и страдать от выходок моих пятиклассников, но вдруг после этой поездки я стану совсем иной? Конечно, вавилонскую блудницу ВМ из меня за две недели не сделает, но хоть какую-то раскованность я приобрету. Или отказаться? Ведь первый мужчина должен быть…»
