Дмитрий Серебряков - Фабрика звезд по-русски
— Смогу, Дима. Вы не беспокойтесь. Владика уже не вернёшь. А у вас действительно нехорошее что-то?..
— Спасибо, Нина Власовна. Только у меня просьба к вам: вы не рассказывайте никому о нашем разговоре, хорошо?
— Конечно, Дима. Да и некому мне рассказывать. Подруг почти не осталось. С соседями общаюсь редко. А для души только и осталось, что память да книги. Вы не беспокойтесь.
И Совин скрепя сердце начал спрашивать…
* * *Владик Семенов был поздним, желанным и любимым ребенком. Так получилось, что рос он с мамой.
Отец его, простой инженер-конструктор, работал в строительном НИИ, трудился честно, но талантами не блистал. Не достиг никаких высот и к сорока стал мучиться комплексом неполноценности.
Кризис среднего возраста.
Известно, чем заканчиваются такие вещи в матушке-России. Отец запил. Нина боролась, как могла. Никто не смог бы упрекнуть ее в том, что она ему не помогала.
Помогала, да не помогла. Усилия ее оказались тщетными. Муж не смог победить себя. И через два года после рождения сына он сгинул где-то без следа. То есть следы, конечно, были. Но пытаться возвращать этого мужчину домой Нина Власовна не стала. Решила воспитать сына одна.
Работала она учительницей русского языка и литературы в находящейся рядом с домом школе. Она была хорошим учителем. И хорошим педагогом. Ее любили ученики. Отношения с коллегами были ровными и уважительными. Ей сочувствовали, хотя она никогда не искала сочувствия и не любила жалости.
Занятость в школе, необходимость воспитывать сына и довольно узкий круг общения ограничивали возможности для знакомств. Служебные же романы с немногочисленными преподавателями мужескаго полу, которые, к тому же, все поголовно были женатые, ее не устраивали. И через несколько лет сорокатрехлетняя женщина поняла, что на личной жизни можно поставить крест. Она решила посвятить себя сыну. Вложила в него душу.
Владик рос тихим, послушным мальчиком. Много читал. Сам писал стихи. Мама видела, что стихи слабоваты, но сына разочаровывать не хотела. И когда Владик спрашивал ее мнение, говорила, что стихи неплохие, но надо больше работать, шлифовать свой талант.
К чести Владика, — он работал. И, по большому счету, стихи становились лучше. Во всяком случае некоторые из них…
После школы Владик поступил в педагогический. На факультет русского и литературы. Заканчивал четвертый курс, когда это случилось…
— Нина Власовна, а стихи Владика сохранились?
— Вы знаете, Дима, я ведь в его стол не заглядывала. Тяжело, не могу…
— А мне разрешите посмотреть? Я понимаю, просьба наглая, ведь даже вы…
— Вы не стесняйтесь, Дима. И не бойтесь меня обидеть. Знаете, вы мне почему-то Владика напоминаете, хотя внешне совсем не похожи. И, я думаю, дело, которым вы занимаетесь, не злое. Если вам стихи как-то помогут…
— Не знаю. Может быть, и помогут.
Совина ждало поразительное открытие. В одном из ящиков стола лежала толстая папка отпечатанных на машинке стихов — целое собрание сочинений. Под каждым из стихотворений стояла дата написания. И подпись. А вверху каждого листа — имя автора: Владислав Семенов.
Лежавшие сверху листы были скреплены зажимом. Их было двенадцать. Десять из них были текстами песен с первого компакт-диска Лены Мосиной. На диске они значились как стихи Марины Снегиревой. Если верить проставленным датам, семь из них были написаны до смерти Марины, три — Семенов написал в течение месяца после гибели Снегиревой. И за два месяца до своей нелепой смерти. И меньше чем через две недели после выхода первого компакт-диска Лены Мосиной…
* * *После встречи с мамой Владика Совин махнул к Сашке Надирову. Приятель вытащил откуда-то из-за верстака оставленный вчера арбалет.
Как Сашка сделал то, что сделал, Совин не знал, но результат был налицо: ложе арбалета укорочено до минимума, концы лука у цевья отпилены и присобачены обратно на каких-то хитрых замках с упорами. Арбалет стал складным. И по размерам был не больше обреза охотничьего ружья. То есть помещался в сумку, хотя немного — сантиметров на десять — и торчал наружу. Сашка показал, как приводить арбалет в боевое положение.
Совин давно перестал удивляться его умениям. И не пытался хоть что-то в этих умениях понять. Он молча достал сыр, кусок колбасы, хлеб и бутылку купленного загодя белого вермута.
Сашка уважал этот напиток. Он принес из подсобки пару стаканов, и они разложили закуску и поставили бутылку прямо на капот ремонтируемой машины. Выпили по полстакана, закусили, молча перекурили, выпили ещё по чуть-чуть. И Совин уехал. Денег Сашка с друзей никогда не брал…
* * *Было уже три часа ночи, когда Совин закончил печатать разговор с мамой Владика Семенова. Светало: день в конце мая заметно прибавился, и утро начиналось рано.
На столе лежала папка с найденными стихами. Нина Власовна согласилась дать их Совину на несколько дней. Рядом с папкой — копии стихов, которые Дмитрий сделал на редакционном «ксероксе». Стихи он вернет завтра утром. Точнее, уже сегодня. Вот только поспит немного…
Вечер двенадцатый
ПЯТНИЦА, 15 МАЯ
На этот раз итоги дня Совин подводил в вечернем автобусе на Владимир. Дорога была длинной, времени для раздумий хватало.
* * *Утром он поехал к Нине Власовне. От предложенного чая отказался, чем немало огорчил женщину. Но времени не было, а сделать предстояло много. Поблагодарив за возможность ознакомиться со стихами, спросил то, что пришло в голову только сейчас: можно ли посмотреть черновики. Если они есть.
Они были. Несколько толстых общих тетрадей. И на этот раз Нина Власовна не отказала в просьбе взять бумаги сына на несколько дней.
— Дима, вам как-то помогли стихи Владика?
— Честно говоря, не знаю. То есть, конечно, помогли. Но какие из этого следует делать выводы… Надо помозговать. Я зайду к вам через несколько дней, верну тетради. Может, к этому времени что-то мне в голову и придёт.
— Дима, останьтесь, попейте чаю. Всего на полчаса. Чай уже готов. Я ждала вас…
Ждала. Хотя ещё не было и девяти утра. Совин понял, как плохо пожилой женщине одной. И остался. О «деле Снегирёвой» не говорили. Только в конце чаепития Совин задал ещё один вопрос:
— Нина Власовна, а девушка у Владика была?
— Да. Настя. Хорошая девочка. Она часто у нас бывала. И сейчас ко мне иногда забегает. Переживала она очень, приходила ко мне и плакала. Ну и я с ней…
— Они учились вместе?
— Да, только она на курс младше.
— А вы не знаете ее адреса?
— Конечно, знаю. Да я вам его дам. И телефон тоже. Дима, а для нее это не опасно?
— Нет, ну что вы!.. Да я с ней по-другому разговаривать буду. Она и не поймёт ничего.
— Только вы уж, пожалуйста, осторожнее, Дима. — Нина Власовна написала адрес на листке в клеточку и аккуратно сложила его вдвое.
— Конечно, не беспокойтесь.
* * *Насти дома не было. И вообще никого не было. На звонки никто не отвечал. Совин решил позвонить после приезда из Владимира. И поехал на работу — делать копии черновиков стихов Владислава Семенова. Работал долго. Но снял копии со всех стихов. Сложил тетради и копии с них в ящик своего стола и пошёл к метро.
* * *Двигатель «икаруса» работал ровно. Автобус шел в потоке автомашин, владельцы которых стремились на выходные к своим дачам, порой за две сотни километров от столицы. На встречной полосе машины встречались нечасто.
Совин уселся поудобнее. Пространства между сиденьями не было, они явно не были рассчитаны на его длинные нижние конечности. Поэтому он всегда старался занимать место не у окна, а у прохода — в него можно было вытянуть ноги.
На Дмитрия, как и на многих людей, нападало иногда желание куда-нибудь поехать. Ему нравилось стоять у окна поезда и смотреть на проносящиеся мимо «картинки с выставки». Вот по дороге идёт человек. Куда? Зачем? Почему он не дома, когда на землю спускаются сумерки? И как его встретят дома? Накормят ужином, напоят чаем. Или дом его пуст и холоден…
А вот мальчишки жгут прошлогоднюю траву…
Мост. Река. Лодки с сидящими в них рыбаками…
Хотелось побыть каждым из этих людей. И одновременно хотелось ехать. Не останавливаясь. Обычная человеческая жизнь виделась из окна поезда как-то по-другому. Как — Совин никогда не мог определить… Может быть, из глубин подсознания всплывало желание что-то изменить в жизни. Уехать. Начать все заново. Сначала. И путешествие в поезде как-то компенсировало это желание, которое никогда и ни у кого не исполнялось. А может, у кого-то исполнялось…
Путешествие в автобусе было другим. И жизнь пролетающих мимо деревень воспринималась иначе. Не так, как воспринималась она в поезде. Не было того чувства отстраненности, отрешенности от жизни. Но все равно — хорошо…
