Дмитрий Серебряков - Фабрика звезд по-русски

СЕРЕБРЯКОВ Дмитрий

Фабрика звёзд по-русски

Все персонажи повестии все их действия вымышлены.

Любое совпадение с реально существующими людьми и событиями случайно.

Вечер первый

ЧЕТВЕРГ, 30 АПРЕЛЯ

Это называлось «приходить в себя». Или «отпиваться чаем».

Когда заканчивались все дела очередного суматошного московского дня, он садился на кухне, пил почти черный и совершенно горький чай, курил и подводил итоги сегодняшней своей жизни, глядя в телевизор. И пока не выпивал три-четыре кружки, даже не пытался ложиться спать. Чай засыпать совершенно не мешал, скорее даже способствовал. А без чая он почти заболевал. В течение дня нужно было выпить большой чайник заварки. Иначе тянуло в сон, не работалось, не думалось…

Огромный выбор сортов чая. Наверное, только это по-настоящему и нравилось Совину в наступившей эпохе постсоциализма.

Восемнадцать лет назад Дмитрий Совин, только закончивший институт, по распределению попал в Монголию — учить тамошних детей русскому языку. А продуктами советских спецов снабжала организация под названием «Внешторг». Именно в это время Совин полюбил чай, чему способствовало в первую очередь «наличие присутствия» во «Внешторге» хорошего чая, а ещё — удивительная горная вода. Она стекала с таявших ледников, многократно профильтровывалась сквозь мелкие обломки горной породы и скапливалась внизу, под долиной, на которой стоял город Улэгей. А сама долина находилась в монгольском Алтае, на высоте две с лишним тысячи метров над уровнем моря. Из этих естественных резервуаров под долиной — кажется, их называли «блюдцами» — и качали воду. Налитая в ванну, вода имела нежно-голубой цвет. И удивительный вкус.

На любви к чаю сказались и местные традиции чаепития. Совин сходился с людьми легко и друзей всегда имел множество. Подружился и со многими коллегами, местными учителями-казахами. Монгольскими казахами.

Как они оказались в Монголии? Местные рассказывали, что до тридцать восьмого года советские казахи свободно кочевали по степям, забредая иной раз и на монгольскую территорию, граница с которой была открыта. А в тридцать восьмом границу внезапно закрыли. Кочевники остались в Монголии, осели и образовали целую казахскую область. Так что, живя в Монголии, Совин монгольского языка так и не узнал. Зато начал понимать, а потом потихоньку и говорить по-казахски. Надо отметить, что Дмитрий Георгиевич Совин обладал частью врожденным, частью развитым в течение жизни феноменальным языковым чутьем. К концу третьего года, несмотря на то, что казахский принадлежал к семье тюркских языков, то есть совершенно чуждых русскому уху, Дмитрий понимал процентов семьдесят того, что говорили вокруг, понимал даже юмор, что вообще в изучении иностранного уже считается «высшим пилотажем». Часто бывал в семьях местных учителей, где первым и непременным блюдом, предлагаемым гостю, был «казах шай» — казахский чай — смесь плиточного зеленого чая, жира, муки и соли. Русские специалисты, как правило, к такому «чаю» относились либо с большой любовью, либо с плохо скрываемым отвращением.

Совин же этот чай просто обожал, что хозяевам очень льстило. Иной раз с местными друзьями заезжал в такие места, где и русских никогда не видели. Заходили в юрту к какому-нибудь родственнику. Хозяйка начинала суетиться, собирать угощение. И первым вопросом к совинскому спутнику, родственнику хозяев, был вопрос, пьет ли «орос мугалим», то есть русский учитель, казахский чай. Совин улыбался и отвечал по-казахски, что не только пьет, но очень любит. Хозяева расцветали. На столе появлялся чай, потом местная водка архи, потом уже собственно угощение — вареная баранина. Причем именно в такой последовательности.

Увы, сколько Совин ни пытался сварить «казах шай» дома, ничего у него не получалось. В оправдание его надо, однако, отметить, что такого чая никогда не смог сварить ни один советский специалист, хотя среди них были и казахи, и узбеки. Ну не получалось, как ни старались.

Через три года Совин вернулся в Москву, но чай к этому времени стал у него почти культовым напитком.

В начале перестройки, когда с прилавков пропали продукты, страдания Совина, оставшегося без чая, были неописуемы. Совин добывал приличный чай всеми мыслимыми и немыслимыми способами, но иной раз приходилось употреблять и всякую гадость вроде турецкого гранулированного чая, о чем он вспоминал с ужасом и отвращением. Но наступила эра построения капитализма, и Совин, что называется, «оттягивался», пробуя чай всех сортов без разбора. Однако же постепенно успокоился и нашел свой сорт, который абсолютно устраивал его по параметрам цена — качество…

Чаю он пил много, потому что и думать приходилось много: Дмитрий Георгиевич Совин работал литературным редактором рекламной службы одной из московских радиостанций.

Станции не было еще и года, но она стремительно набирала популярность, и количество рекламодателей росло. А естественным следствием популярности радиостанции было множество обязанностей у литературного редактора Дмитрия Совина. Он писал тексты рекламных роликов, согласовывал их с заказчиками, работал в студии со звукорежиссером и актерами. Иной раз и сам начитывал тексты. Когда появлялся серьезный клиент, разрабатывал для него комплексную рекламную кампанию с использованием газет, журналов, телевидения.

Работал Совин с удовольствием. И рекламу делал качественную. Благо, условия для работы были идеальными. Директор понимал, так сказать, природу творчества, и с утра до трех часов дня Совин работал дома, где можно было творить. Без опаски, что тебя оторвут от работы, собьют с мысли. А с трех до конца рабочего дня — до семи-восьми вечера — трудился в офисе. Потом — домой, ужинать, отпиваться чаем, и снова за компьютер, до глубокой ночи. Фамилия его — Совин, с ударением на «о», — очень подходила к образу жизни. Дмитрий Совин был ярко выраженной «совой»: к вечеру работоспособность его росла, и обычно спать он ложился под утро. Вставал трудно, но все же вставал, принимал душ, брился. Чтобы хоть как-то прийти в себя, наливал кофе. Но после кофе — обязательно выпивал пару кружек чаю.

В том, что Совин так много работал, для него не было ничего необычного. Он любил работу со словом. Писать текст, особенно когда тема обещала интересный поворот, было наслаждением. Как вкусная еда с хорошим вином. Совин чувствовал язык, его ритм и пластику. Правда, сам никогда в жизни не писал ни стихов, ни прозы. Да и правил русского языка уже почти не помнил, хотя изучал его на литературном факультете пединститута.

Именно тогда, в институте, преподаватель практического русского Ольга Сергеевна Нестерова, заставлявшая студентов каждый день писать сложнейшие диктанты, удивлялась: «Совин, как вы умудряетесь так хорошо писать диктанты? Ведь вы же не знаете правил!..»

Правил он действительно не знал, но «абсолютное языковое чутье», как это называла та же Ольга Сергеевна, помогало: Совин писал как чувствовал, никогда не проверяя написанного. Не проверял еще со школы, где прекрасно писал сочинения. Потому что если брался проверять, то начинал сомневаться и частенько исправлял правильно написанное на неправильное…

Возможно, займись Совин иностранными языками, смог бы выучить не один, но мешала лень. Да и надобности не было. Но зато с русским языком все было в порядке. Среди рекламщиков он считался одним из лучших.

Сегодняшнее подведение итогов дня и было связано с этим самым языковым чутьём. Совин уловил фальшь, несоответствия в текстах. Не в своих текстах, в чужих…

В последнее время все московские радиостанции крутили песни поэтессы, композитора и певицы Марины Снегиревой в исполнении некоей Лены Мосиной. Лену явно кто-то, как это сейчас называется, раскручивал. Молоденькая девочка со смазливым личиком. Петь она — в лучших традициях современной российской эстрады — совершенно не умела.

Но на популярность Лены работала трагическая история Марины Снегиревой.

Марина Снегирева, красивая молодая женщина, жила себе в провинциальном тихом Владимире, писала стихи, музыку, записывала свои песни на кассеты. И хотела покорить своим искусством Москву. В дороге машина друзей, с которыми она ехала, перевернулась. Снегирева погибла. Ее похоронили. А вся эта история стала, используя стандартный оборот, достоянием гласности.

Но если бы все было так просто… Началось нечто невообразимое. Газеты все разом стали печатать портреты Снегиревой, стихи, размышления о ней и ее творчестве. О погибшей женщине в одночасье узнала вся страна. Не было такого средства массовой информации, которое не сочло бы своим долгом написать или сказать о Снегиревой хоть что-нибудь. О ней говорили одноклассники и родные, близкие и дальние. Целыми полосами печатались фотографии: Марина в младенчестве, Марина в подростковом возрасте, Марина с гитарой у костра, Марина с женихом у машины.