Светлана Алешина - Королева черного золота
Он снова окинул стоящую рядом со мной Леру понимающим взглядом. Та снова хихикнула.
– Ну что ж, прошу! – сказал Щеглов, показывая широким жестом завод. – Снимайте, если вам так хочется. От начальства получено строжайшее указание не скрывать от вас ничего!
Мы продолжили свой путь по разбитой и пыльной асфальтовой дороге мимо дымящихся паром и нефтепродуктами очистных сооружений. Не без иронии я незаметно наблюдала, как брезгливо морщит нос наша Лерочка Казаринова: такого рода зрелища ей были явно не по душе. Напротив, Павлику все открывавшееся взору было, видимо, интересно и занимательно: не сгибайся он под тяжестью телевизионных аксессуаров, то всем бы был доволен. Как-то само собой получилось, что мы направились снова к тому самому пятому цеху, где вчера произошла авария, унесшая человеческую жизнь.
– А что, – осторожно начала я разговор, – правительственная комиссия по выяснению причин вчерашней аварии сейчас работает?
К моему удивлению, Щеглов зашелся смехом.
– Да бог с вами, Ирина Анатольевна, – воскликнул он сквозь смех, – какая комиссия? Дело яснее ясного, тут и расследовать нечего!
– Значит, все свалили на Наташу Шутову, – подытожила я. – Ну, очень мило…
– А вы что, с этим не согласны? – сказал Щеглов, внезапно становясь серьезным и пристально вглядываясь мне в глаза. – Вы что, видели, какой она вентиль сперва открывала?
– Нет, не видела, – призналась я. – Но я видела, как пар идет из реактора. Знающие люди мне сказали, что раз шел пар, значит, вода там уже была, значит, пар подан был прежде вакуума, и взрыва быть не должно было бы.
– Не должно? – вдруг вспылил Щеглов. – Да как бы не так! Пар шел, потому что задвижку от паровой трубы в первую очередь давлением выбило, понятно вам? Вообще, обследование аппаратной показало, что водяной вентиль тоже был открыт. Значит, Наташка прежде взрыва успела открыть оба вентиля, потому и шел пар из реактора во время взрыва. Сам по себе тот факт, что он шел, еще совершенно ничего не доказывает!
– Вы в этом твердо уверены?
– Абсолютно! – неожиданно жестко отрезал Щеглов. – Кстати… – Он вдруг остановился, повернулся ко мне и опять стал пристально вглядываться мне в глаза. – Если не секрет, что это за знающие люди, с которыми вы советовались?
– Да так… – Я чувствовала себя совершенно сбитой с толку замечаниями Щеглова. – Мой муж, преподаватель химического факультета университета, в том числе…
– Ах, университета! – Щеглов зло расхохотался. Отвернувшись от меня, он энергичными шагами продолжил свой путь, а я покорно засеменила следом. – Тоже нашли мне знающих людей! – С досадой он сплюнул на землю. – Вы посмотрите, каких они недоумков присылают нам из этого университета! Какая-нибудь девочка с красным дипломом и кучей всяких премий за отличную учебу, а ацетон от водки отличить не умеет!
Я молчала, смущенная этим неожиданным взрывом эмоций. Щеглов, казалось, тоже устыдившийся своей несдержанности, вдруг умолк и притих.
– А вы сами химик по образованию? – не зная зачем, спросила я его.
Щеглов резко обернулся, пристально посмотрел на меня.
– Нет, не химик. И дальше что? – сказал он довольно агрессивно. – Думаете, если у меня нет официального диплома, заверенного государственной комиссией, о том, что я пять лет протирал штаны в химическом вузе, то я полный придурок и в производственных процессах на этом заводе ничего не смыслю, да?
Я неопределенно пожала плечами. Неожиданно эмоциональная и даже, я бы сказала, агрессивная реакция Щеглова изумила меня. Однако, думала я, если он по образованию не химик, то говорить ему про сернистый ангидрид бесполезно, он опять начнет ругать моих советчиков, и ничего путного от него не добьешься.
Мы вошли в пятый цех, пострадавший накануне от взрыва и пожара. На месте взорвавшегося первого реактора оставалась только закопченная бетонная платформа, основание реактора, его искореженные стальные обломки были уже убраны. Сверху и по бокам над пустой бетонной платформой нависали обрезки труб, еще вчера подводивших к реактору реагенты и откачивавших готовую продукцию. Этих труб было так много, их переплетение так замысловато, что я не могла отделаться от ощущения, что вот точно так же должна выглядеть грудная полость человека после того, как руки хирурга извлекут оттуда сердце.
На полу неподалеку от пустой бетонной платформы лежала груда живых цветов и горели свечи. Я поняла, что они обозначают то место, где нашли изуродованное тело погибшего Венглера, начальника цеха. Однако, оглядевшись вокруг, я не без удивления обнаружила, что два уцелевших реактора, простаивавшие еще вчера, теперь работали, деловито гудели, сопели и попыхивали горячим паром. Я видела освещенные желтым светом лица аппаратчиц в узких, точно бойницы, окнах их стальных коробок-аппаратных, на мгновение каждая из них выглянула наружу, чтобы посмотреть на посетителей, после чего тут же снова повернулась к своим приборам.
– Ну да, цех работает, – словно прочитав мои мысли, проговорил Щеглов. – Контракты на поставки авиационного керосина никто не отменял, а других установок по его производству на нашем заводе нет.
– И не боитесь нового взрыва? – поинтересовалась я.
– Ох, вы опять? – Щеглов покорно вздохнул. – Я же вам объяснил, что взрыв произошел из-за человеческого фактора. Понятно вам?
– Нет, непонятно, – я постаралась прикинуться дурочкой. – Что это значит – из-за человеческого фактора?
– Это значит, – стал раздраженно объяснять Щеглов, – что если эти аппаратчицы будут делать все правильно и крутить вентили в нужной последовательности, то никаких взрывов реактора не будет.
– Вы это аппаратчицам так и объяснили?
– Нет, не я объяснял, – сказал Щеглов с нервным вздохом, – а директор нашего завода Михаил Евгеньевич Горбунов собственной персоной.
– Даже сам директор? – удивилась я. – Значит, что же, эти аппаратчицы сначала отказались выходить на работу?
– Ну, какая же вы догадливая, черт вас возьми! – проговорил Щеглов с прежней своей ухмылкой. – Вы как, случайно не в юридическом институте учились на следователя? Там вас научили из людей сведения вытягивать?
– Никто меня этому не учил, – сказала я. – Просто я думаю, что если у аппаратчиц были сомнения в том, что здесь, как вы выразились, сработал человеческий фактор, значит, это неспроста. Что-то здесь в этой аварии неладно!
– Ох, ну я же вам объясняю! – воскликнул Щеглов, теряя терпение. – Никаких сомнений у этих аппаратчиц нет! Они попросту боятся нового несчастного случая, понимаете вы это? Самый простой, элементарный человеческий страх, что, раз взорвалось один раз, может взорваться и во второй. И неизвестно, уцелеешь ли ты при этом новом взрыве или сгоришь, как этот старый брюзга Сергей Викторович.
Щеглов с выражением крайней досады на лице умолк и отвернулся от меня в сторону. Мои спутники смотрели на меня выжидающе: когда, наконец, я дам им указание начинать работать. Но у меня еще не иссякли вопросы к нашему провожатому, поведение которого все больше удивляло меня и казалось мне подозрительным.
– Скажите, – спросила я, пристально глядя на Щеглова, – а вы сейчас продолжаете перерабатывать ту же самую партию нефти, что вчера взорвалась в реакторе?
– С чего вы взяли? – удивился Щеглов. – Вчерашняя партия нефти вся израсходована, от нее не осталось ни капли. А это новая. Вчера поздно вечером к нам прибыл состав из восьми цистерн, вот мы их и перерабатываем. Железная дорога совсем осатанела из-за вчерашнего взрыва, требует, чтобы цистерны были возвращены в кратчайшие сроки, поэтому и пришлось оба реактора запустить. Еле уговорил директор этих чертовых аппаратчиц на работу выйти, даже премиальные пообещал.
– А что, железнодорожные цистерны вчера тоже пострадали? – глупо спросила я.
– Да в том-то и дело, что нет! – горячо воскликнул Щеглов. – Как стояли вон там, за стеной, так и стоят. Но эти железнодорожники боятся, что у нас здесь опять что-нибудь взорвется и их хреновы цистерны вообще к черту разнесет.
– А такое бывало?
– Да нет, конечно! – Щеглов рассмеялся. – Но вчера, представляете, сразу после взрыва какая-то падла на станцию Князевка позвонила, говорит, на крекинг-заводе авария, взрывы, страшный пожар, так что забирайте скорее ваши цистерны, если вообще хотите назад их получить. И они тут же прислали маневровый тепловоз!
– И укатили цистерны?
– Конечно! – рассмеялся Щеглов. – Раньше, чем пожарные машины с завода уехали.
– И вы уверены, что нефти в цистернах больше не осталось?
Щеглов смущенно усмехнулся, поглядывая на меня.
– Вы думаете, я в них заглядывал? – сказал он наконец.
– Значит, часть нефти в цистернах могла остаться? – констатировала я.
– Могла, – согласился Щеглов. – Только железнодорожникам на это наплевать. Они отправили цистерны на мойку, и вся лишняя нефть вместе с горячим паром отправилась в отстойники.
