Руслан Белов - Руслик и Суслик
- Огрызки я тебе даю, потому что их удобнее грызть и они с семечками. А во-вторых, что, плохо тебе было? Побывал в Болшево, в Балашихе, людей, бульдогов французских посмотрел. Меня вот никто на Канарские острова не отдает... Или хотя бы в какой-нибудь московский офис с аквариумом и приличной кухней.
- Может быть, ты и прав, - ответили черные угольки глаз свинки перед тем, как вновь сфокусироваться на яблоке.
- В общем, у меня к тебе конкретное предложение. Недавно у Юры Веретенникова, моего друга и кредитора был день рождения, и я ему должен что-то подарить. А денег у меня нет... Понимаешь, совсем нет. Вот я и подумал... Понимаешь, он мне к компьютеру модем хороший подарил, и я должен ответить чем-то ценным. А что у меня ценного? Ты да Ксения. Ее я подарить не могу, по закону не могу, так что остаешься ты.
Свинка, ухватив зубами яблоко, скрылась в ангаре.
- Ну и дурак! - в сердцах покачал головой Чернов. - Пожил пару недель у Ксении, вон какую корзинку заимел! За четыреста рублев. Я бы в жизнь тебе такую аховскую не подарил. Не стыдно теперь на улицу выходить, это тебе не коробка из-под отечественной обуви. А Юрка человек богатый, в иностранной фирме работает, в двадцать раз больше меня получает. Он тебе и кормушку купит, и поилку, и домик с колесом, перекладинами, спальной и столовой. А стол! О, господи, как он тебя кормить будет! Все импортное, все сбалансированное, все вкусное и полезное! На полжизни больше проживешь! Представляешь - на полжизни!
В ангаре было тихо. "Думает" - решил Чернов и поспешил продолжить психологическую обработку:
- Да что пища! Он знаешь, где живет? В самом Митино! Ты бывал в Митино? Нет, не бывал, ты не знаешь, что такое Митино! Один французский поэт недавно воскликнул в экстазе: "Увидеть Митино и умереть!" А ты знаешь, на каком этаже он живет? На двадцать втором! А ты выше второго никогда не поднимался! Курица ты, а не настоящая свинка!
Из ангара раздались знакомые звуки: Руслик-Суслик принялся за яблоко.
"Еще немного - и он мой, то есть Юркин", - подумал Чернов и принялся озвучивать последний свой аргумент:
- И еще Юра - очень несчастный человек, понимаешь? У него есть все красивая жена, дети - мальчик и девочка, он богатый, но себя не нашел. И думает, что никогда не найдет...
Руслик-Суслик выглянул из ангара. Глаза его смотрели вопросительно.
- Спрашиваешь, почему он так думает? - вздохнул Чернов. - Да потому что злой дядька Танатос овладел им и тянет, потянет к себе. А когда я ему, сорокалетнему, тебя подарю, он вновь почувствует себя маленьким счастливым мальчиком, у которого все впереди. Хоть на минуту, но почувствует. А главное, я клянусь, что через пару месяцев, ну, через некоторое время, он вернет тебя мне. И мы опять заживем с тобой, как братья! Ну что, едем завтра в город?
***
С Веретенниковым они всегда встречались в чебуречной "Дружба", что на Сухаревской площади. Перед тем, как туда направиться, Чернов завернул корзинку с Русликом-Сусликом в оберточную бумагу. "Увидит издалека, что я ему несу в подарок, убежит еще", - подумал, он усмехаясь.
Юра знал, что ему собираются преподнести подарок. Углядев Чернова с огромным свертком, расплылся в предвкушающей улыбке. Принял подарок, развернул, раскрыл корзинку и застыл с раскрытым ртом.
- Да ты... Она же... Я же... Да ты понимаешь... - заговорил он не менее чем через четверть минуты, переводя озабоченно-испуганный взгляд с морской свинки на довольное лицо друга. Но, в конце концов, рассыпался мелким смехом и расцеловал товарища.
...Через два часа в вагоне метро, после десятка чебуреков, ста пятидесяти граммов водки, двух бутылок пива, банки джин-тоника и трогательного прощания с Черновым Веретенников грел Руслика-Суслика на груди. Грел, даря попутчикам счастливые детские улыбки.
11.
В пятницу Чернов поехал к дочери. Полина повела его в школу, потом они пошли на обрывистый берег Клязьмы. Стояла осень, купы деревьев были в самой красе. Разговаривая и напевая песенки они долго ходили вверх-вниз по крутому берегу, усыпанному огромными кленовыми листьями. Устав, уселись отдыхать на песчаном берегу, и Полина потребовала сказку.
Чернов думал недолго.
- Вот пустыня, огромная безжалостная пустыня, - очертил он на сухом песке широкий круг. - На одном ее краю жила в незапамятные времена прекрасная, но одинокая девушка. Нет, она любила папу с мамой, любила сестер и братьев, любила соседей и вообще людей, но в сердце ее оставалось еще много места. И это пустое место терзало сердечко девушки, просило чего-то необыкновенного.
На другом же конце пустыни жил сильный и уверенный в себе юноша...
- И он тоже был одинок... - вздохнула Полина.
- Да, он был непонятно одинок, хотя папа с мамой души в нем не чаяли, и у него было много верных друзей и товарищей.
И вот однажды, когда тоска стала острой, как верблюжья колючка, в пустыне поднялась страшная буря. Ветер порывами дул то в одну сторону, то в другую, он был пропитан чем-то необыкновенно важным, таким важным, что юноша с девушкой не стали прятаться в своих глинобитных хижинах. Они встали каждый у своего края пустыни и попытались понять ветер. И ветер проник к ним в сердце. Сначала в сердце девушки, потом, изменив направление, в сердце юноши. И каждый из них почувствовал, что на другом краю пустыни находится то, что превращает неизбывную тоску в радость.
И тут же ветер стих, и осененный им юноша, взяв три бурдюка с водой, пошел через пустыню.
И девушка взяла три бурдюка с водой и пошла через пустыню.
Они шли много дней. Когда вода у них кончилась, пустыне все еще не было конца. Они уже знали, что умрут от зноя и жажды, но продолжали идти. И вот, когда силы уже почти оставили их, они увидели друг друга. И поползли навстречу. И через вечность и много-много барханов пальцы их соприкоснулись, и глаза увидели глаза. Сердца их заполнила любовь, которая была во много крат шире самой широкой пустыни, и они поняли, что жили не зря, и шли не зря.
...Так они и умерли - с любовью в глазах. А на месте их смерти выросли две финиковые пальмы, и открылся глубокий колодец с чистой и прохладной водой. И влюбленным той страны уже не составляло почти никакого труда в поисках счастья пересекать пустыню из края в край.
- Плохая сказка... - выдала Полина, едва справляясь с охватившими ее чувствами. - Сочиняй, давай, другой конец! Хороший.
- По-моему, конец вовсе даже неплохой. Разве это плохо, если кто-то когда-то поступил так, что ты можешь пересечь теперь эту страшную пустыню без особых затруднений?
- Папочка, ну сочини другой конец! Ну что, тебе трудно? А то я не буду ночью спать, и бабушка тебя в следующий раз ко мне не пустит.
- Ну ладно, слушай тогда. И вот, когда силы уже почти покинули их, они увидели друг друга. И поползли навстречу. И через вечность руки их соприкоснулись, а глаза увидели глаза. Сердца их заполнило чувство, которое было во много крат шире самой широкой пустыни, и они поняли, что жили не зря, и шли не зря. Легко поднявшись, они взялись за руки, и пошли к горизонту. Они были полны сил, потому что, если любовь, живущая в сердце, шире самой широкой пустыни, то всякая пустыня становится бессильной.
- Молодец! - похвалила отца Полина. - А теперь давай в эту сказку играть.
Последующие пятнадцать минут они раз за разом ползли по песку друг к другу. Когда их руки соприкасались, девочка шептала, закатив глаза: "Ах, наконец-то я нашла вас!"
На пути домой Полина угрюмо молчала, а когда отец показал ей дождевик: "Смотри, дочка, дедушкин табак", - и вовсе устроила истерику:
- Ты прикоснулся к этому ядовитому грибу, ты плохой, ты теперь грязный, не прикасайся ко мне.
И пошла вперед, не разрешая отцу с собой поравняться.
...Прощаясь с дочерью, Чернов посетовал как всегда: - Совсем ты меня не любишь...
Семилетняя девочка застыла, что-то припоминая. Вспомнив, выдала, запинаясь, цитату из... Евгения Евтушенко: "Выспрашивание чувств... противно... природе чувств"...
- Это бабушка научила тебя так сказать? - осмыслив услышанное, выдавил Чернов.
Светлана Анатольевна знала, что бывший зять любит Евтушенко.
- Да! - сверкнула глазами Полина.
- Это подло так говорить отцу...
- Ты мне не отец!
***
...Было уже не так больно, как раньше. Может быть, оттого, что назавтра должна была придти Ксения.
***
Выйдя с работы, она поскользнулась на гололеде. Не дал ей упасть хорошо одетый мужчина.
- Вы куда так спешите? - спросил он, с интересом разглядывая ее порозовевшее от мороза лицо.
- Домой, куда же еще.
- Давайте, подвезу?
- Я с незнакомыми мужчинами не езжу.
- Так давайте познакомимся. Меня зовут Михаилом. Вот паспорт. Вот удостоверение.
Ксения пролистала паспорт. Сорок лет. Женат, двое детей, мальчик и девочка. Прописка московская. Затем раскрыла удостоверение.
Чернов рассказывал ей о книжке Стефана Цвейга. Она называлась "Звездные часы человечества". И вот он, ее личный звездный час! Ее принц! Да что принц! Всесильный бонза естественной монополии!
