Светлана Гончаренко - Частная коллекция ошибок
В таких случаях Ренге заступал к вешалке безотказно. Дома он скучал, а в музее чувствовал себя значительной персоной. Он проворно выдавал номерки, громовым голосом приструнял школьников, которые были головной болью экскурсоводов, и обожал с кем-нибудь посудачить, что не очень вязалось с его нордическими корнями.
Казалось бы, Вера Герасимовна должна ценить поддержку Ренге. Однако она вбила себе в голову, что Михаил Гунарович нарочно притворяется молодцом, чтобы порисоваться на ее фоне и внушить руководству, что он незаменим, а Веру Герасимовну пора отправить на свалку истории. Якобы на ее место он уже подобрал своего дружка, некоего Бородулина, тоже отставника и тоже с красным лицом. Теперь коварный напарник только ждет случая, чтобы окончательно вытеснить Веру Герасимовну из гардероба.
— Ложная тревога, — успокаивал старушку Самоваров. — Вас в музее все так любят!
Она вздохнула:
— Любят-то любят, а возьмут и проводят под белы руки. Ренге законченный интриган. Ты, Коля, поговорил бы насчет меня с Ольгой Иннокентьевной. Я знаю, она с тобой очень считается. Третьего дня я шла к тебе с этой своей бедой, а вы заперлись тут и что-то горячо обсуждали. Видно было, она дорожит твоим мнением. Что, у нее проблемы?
Вера Герасимовна надеялась, что Коля ей эти проблемы выложит, но тот лишь рассеянно улыбнулся. Через минуту разговор и вовсе изменил направление: в мастерскую ворвался Никита Леонидович Климентов.
— Вы знаете новости о Галашине? — спросил он, возбужденно потирая руки.
Сегодня Никита Леонидович надел терракотового цвета сюртук и закутал тщедушную шею лиловой тафтой. Азартный блеск глаз пробивался даже сквозь яично-желтое стекло его очков.
— О Галашине? Знаем. Пожар у него был, — ответила Настя.
— Если бы только это! Его коллекцию разграбили.
Настя засмеялась:
— Вы так радуетесь, будто сами украли. Откуда у вас сведения?
— Из очень компетентных источников, раскрывать которые я не вправе. Но это точно!
Словам Климентова вполне можно было верить: он всегда все знал. Когда Ася Вердеревская уехала с женихом в Австрию, из Перми на ее место пригласили Климентова. Он возглавил отдел декоративно-прикладного искусства. Самоваров теперь состоял под его началом.
Никита Леонидович оказался энергичным работником. Правда, его занимали в основном коммерческие проекты. Он открыл при музее антикварный салон, потом еще два собственных в городе. Эти заведения торговали всякой домодельной ерундой, но приносили доход. Климентов частенько и Самоварову подбрасывал халтурку, поэтому Настя и Самоваров между собой Климентова звали Клиентовым.
— Не удивляйтесь, Настенька, что во время пожара исчезло все ценное, — заметила Вера Герасимовна. — Как только дом загорается, сейчас же отовсюду сбегаются бомжи и ханыги, и начинается вакханалия.
— Не думаю, что к дому Галашина подпустили ханыг, — заявил Климентов и без церемоний уселся на полуампирный диван между Настей и Верой Герасимовной.
— Я, Николай Алексеевич, плесну чайку? — спросил он и, не дожидаясь ответа, вылил себе в чистую чашку всю заварку.
Самоваров все-таки радушно его ободрил:
— Пейте на здоровье, не стесняйтесь! Вы в курсе, что именно украли у Галашина?
— Отчего же не в курсе? Умыкнули-таки статуэтку Чипаруса. Я умолял продать ее музею, а этот дундук не соглашался. Теперь пусть кусает локти! Еще табакерку стащили романовскую, ту самую, гильоше. Ну, и по мелочи…
— Мелочи-то какие?
— Деталей не знаю. Да, — спохватился Никита Леонидович и даже чашку отставил, — еще ведь картины украли. Две вырезали из рам, а Похитонова так и взяли вместе с рамами. Ограбление века!
— Две картины? Это которые? — спросил Самоваров, притворяясь равнодушным.
— Коровина и Каменева. У вора губа не дура.
Настя собралась удивленно ахнуть, но передумала: от последнего сообщения у ее мужа так изменилось лицо, что он сам на себя стал не похож.
Странная гримаса Самоварова объяснялась просто. Час назад ему позвонила Ольга Тюменцева. Нервным, срывающимся голосом она принялась благодарить. Сначала Самоваров слушал ее похвалы спокойно — он решил, что Ольга в восторге от деревянных прялок, которые он реставрировал для последней выставки. Однако скоро он насторожился.
— Я всегда знала, что ты не такой, как нынешние хлюпики, — говорила Ольга. — Ты настоящий, ты способен на поступок. Я, честно говоря, даже от тебя такого не ожидала. Ведь ты отчаянно рисковал! Ты Мужчина с большой буквы.
Самоваров никак не думал, что поновление прялок требует от Мужчины с большой буквы особого риска. Может, у Ольги крыша поехала от недавних волнений?
— Оля, ты о чем? — спросил он осторожно.
— Ладно, ладно, конспиратор!
Ольга залилась неестественным смехом и повесила трубку.
Только сейчас Самоваров понял, что означал этот звонок. Ольга вообразила, что Самоваров ради нее влез в особняк Галашина, устроил пожар и, воспользовавшись дымовой завесой, вынес сомнительные картины. Правда, вынес почему-то не три, а две, зато прихватил Похитонова, статуэтку Чипаруса и какую-то табакерку в придачу. Глупее ничего и придумать нельзя!
— Из-за чего начался пожар? — спросила Вера Герасимовна. — Наверное, чайник забыли выключить и сделалось короткое замыкание, как у нас в соседнем подъезде?
— Не исключается поджог, — важно заметил Климентов. — Все явно затеяно ради ограбления.
— А жертвы есть?
— Кажется, нет. Но моя информация строго конфиденциальна и фрагментарна, так что гарантий дать не могу.
Самоваров не слушал больше болтовню Климентова. Он был сбит с толку. Сомнительные картины похитили как раз накануне приезда эксперта из Москвы. Это могло быть случайностью, но разве бывают такие совпадения?
Странное происшествие! Самоваров задумался. То, что Ольга приписала ему этот подвиг, говорило, что сама она картин не крала. Тогда кто связанный с Ольгой мог спасти ее репутацию таким диким образом? Преданный муж? Этот крепкий, закаленный в экспедициях молчун вполне справился бы с похищением физически и жене не сказал бы ни слова. Он такой! Но все же минералог Тюменцев далеко не дурак. Во всяком случае, он не позарился бы на табакерку. Да и Похитонова зачем брать? Похитонов-то подлинный!
А может, поработали Ольгины сыновья, двухметровые красавцы и атлеты? Евстигней, кажется, сейчас на сборах в Турции (он играет в гандбол), а вот Поликарп… Поликарп парень безбашенный. Но и ему Похитонов с Чипарусом ни к чему.
Гадать на кофейной гуще было бессмысленно. Самоваров боялся лишь одного: как бы Ольга с кем-нибудь не поделилась своими восторгами насчет Мужчины с большой буквы. Тогда хлопот не оберешься!
2
К полудню Варя так устала от ожидания, что на нее волнами стала накатывать сонная одурь. Тогда начинала кружиться голова. Варя проваливалась в мутный туман, и в тумане этом бродили разрозненные тени и звуки. Свистел там ветер, капало на кухне из крана, смуглая женщина теребила гитарные струны, но звука не было.
— Надо выпить кофе и прийти в себя, — решила Варя.
Кофе был скверный, растворимый, в гранулах, которые походили на крупинки столярного клея. Такой клей, страшно вонючий, когда-то варил дед. Вот дед приклеивает фанеру, потому что та отстала от крышки буфета — разлили компот. «Держи, Варюха, чтобы присохло», — приказывает дед, и Варя прижимает фанеру тонкими пальчиками. Дед отправляется за книжками, чтобы положить их вместо пресса и отпустить Варю. Книжки у него водились как раз такие, как надо, толстые, тяжелые, — «О вкусной и здоровой пище», «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, «Сотворение мира» Виталия Закруткина. «Мармеладу дам тебе, коза, за работу», — смеется дед и угощает Варю. А она никогда не любила ни мармелада, ни халвы, ни вафель. Она любила шоколадки с начинкой.
«Какие шоколадки? Какой Закруткин? Откуда дед? Дед давно умер», — сказала себе Варя.
Она встряхнула головой, чтобы отвязаться от сновидений и снова найти рядом с собой стол, чашку, окно. Нужно сосредоточиться — слишком многое еще предстоит и сегодня, и завтра. Раскисать нельзя! Если удалось пережить сегодняшнюю ночь, то остальное тоже получится.
Да, не все вышло так, как они задумали. Но разве не сидела она вчера у окна, не смотрела в темноту и не думала, что все сорвалось, пошло прахом? А вдруг они наделали непростительных ошибок? И что она, Варя, будет делать, если вдруг Артем не придет?
Он все-таки явился, уже в четвертом часу. На улице в предутренних потемках лил дождь. Артем был холодный, мокрый. От него пахло осенью. Варя чмокнула его в щеку, и та оказалась колючей, ледяной, чужой — будто неживой.
Артем сказал:
— Фигня какая-то! Не знаю, из-за чего? Сперва все шло как по маслу — машинка сработала. Дым валил как сумасшедший! Я с тополя на крышу, надел бахилы, разбил стекло, все взял. И тем же путем назад.
