Эллестон Тревор - Полет Феникса
- Раньше мы вас не видели на нефтеразработках.
Он нарочно прикрыл глаза - как будто удалив человека из поля своего зрения, можно лишить его существования. Тянулась тяжелая жаркая тишина.
- Вы бурильщик?
- Нет, - ответил он, все же глянув на подошедшего. Им оказался штурман. Штурман был ему не так отвратителен, потому что обладал техническим умом и мыслил цифрами.
- Не в отпуск же вы сюда явились, - сказал Моран, и Стрингер опять возненавидел его.
- Как ни странно, в отпуск. - Слишком легко люди хватаются за готовые ответы. - Мой брат - геофизик-аналитик в Джебел Сарра. Я навещал его. Он был не прочь поговорить о брате: Джек обладал великолепным умом, он им гордился.
Моран стоял, уперев руки в бедра, по лицу катился пот, и его поражало, как этот мальчишка может часами стоять на солнце. На нем даже не видно испарины. Все же стоит поговорить насчет его предложения. Если им суждено отдать концы, то уж лучше так...
- Вы тоже геофизик?
- Нет.
Моран подождал еще, но разъяснении не последовало. Первое чувство насчет этого мальчишки его не подвело: к таким нужен подход, встречаются типы, которые вроде и рядом с тобой - и при этом очень далеко.
- В какой области вы работаете?
Стрингер старательно рассматривал наклон крыла, будто в нем ища ответ. Моран ждал.
- Конструирование самолетов.
- Ого! И сколько вы учились?
Узкое лицо Стрингера повернулось к штурману, глаза медленно заморгали.
- Учились чему?
- Конструированию самолетов.
- А сколько, вы думаете, мне лет?
Смерив его взглядом, Моран ответил:
- Двадцать - двадцать два.
- Мне за тридцать. Уже два года я руковожу конструкторским отделом в фирме "Кейкрафт".
Моран, соглашаясь, кивнул: трудно было подвергнуть сомнению то, что говорит этот юнец, - такой уж у него тон.
- Вы кажетесь моложе, потому что выбриты.
- Я никогда не выхожу небритым.
Моран снова кивнул. Реплика была верна по существу: юный мистер Стрингер предпочитал бриться ежедневно, как требуют приличия. Он взял с собой электробритву в Центральную Ливийскую пустыню и пользуется ею. Каждый сходит с ума по-своему.
- Вы сказали, - продолжал Моран, подумав при этом, каким громким кажется его голос в этой тишине, - что исследовали самолет. И что будто его можно заставить взлететь.
- Я не готов обсуждать эту тему. - Стрингер отвернулся, сделав вид, что сосредоточенно рассматривает разбитую гондолу. Морану подумалось; боже, на это уйдут часы, но я должен все выяснить.
Он задавал вопросы, демонстративно вежливо и будто незаинтересованно, зондируя Стрингера...
Невозможно было смириться с тем, как заканчивался и этот день. Трудно было поверить, что с закатом снова воцарится молчание. Они начали выходить из укрытия, будто для того, чтобы понаблюдать, как краснеют дюны и с наступлением сумерек окрашивают песок; но в действительности они вставали на ноги в знак невысказанного протеста: дни их сочтены, вот минул еще один, и нет никаких признаков того, что мир не вычеркнул их из памяти.
- Что же, мы совсем никому не нужны? - спросил Белами, а Кроу укоризненно покачал головой. Обычно Белами не выставлял напоказ свои чувства.
- Ничего не понимаю, - только и мог ответить Таунс. - Ничего не понимаю.
Тилни суетился так, словно ему нужно куда-то идти, а потом вспоминал, что идти некуда. "Надо было пойти с ними, надо было слушать капитана Харриса. Боже, здесь же нельзя оставаться, а?" - вопрошал он то ли самого себя, то ли темнеющее небо, повернувшись спиной к своим спутникам - уже потерянный. Для него сейчас существовали две вещи: он сам и мысль о смерти.
Чтобы как-то его успокоить, Лумис пообещал:
- Они прилетят завтра. Сто процентов.
Кроу полез за сигаретой, но вспомнил, что сигареты кончились, и сказал:
- Жди - сунутся спасатели в этот уголок нашего шарика. - Он испытывал бередящее душу облегчение от того, что язвил над последней своей надеждой.
Наблюдая за тем, как на небе угасают последние признаки дня, Лумис думал: "Если ей скажут, что я пропал во время авиакатастрофы, она будет думать обо мне как о мертвом и сама перестанет бороться за жизнь. Мы как-то говорили об этом - если один из нас умрет, другому тоже незачем будет жить; конечно, многие так говорят, но мы-то и думали так, я и сейчас так думаю. Если бы я сейчас узнал, что она умерла, я бы ушел в пески, и ребята смогли бы воспользоваться моей долей воды. Она не должна умереть, но прежде всего не должна умереть от мысли, что осталась одна".
В то самое время, когда он через тени дюн и лежащие за ними мили пространства обращался к Джил, на небе взошли звезды; ведь телепатия доказанная штука. Он повторял про себя ходульные фразы, принятые в телеграммах, утверждая, что жив, здоров и что она должна быстро поправиться.
Зажгли коптилку, дым от нее темным следом подбирался к белому шелковому пологу.
- Курнуть у кого-нибудь есть? - спросил Уотсон. Молчание подтвердило: ни у кого не осталось.
- Когда вернусь, напишу в "Миррор", - сказал Кроу. - "Как я бросил курить за три дня".
Моран присел на еще теплый песок рядом с Таунсом и сказал:
- Я несколько часов слушал Стрингера. Он прав. Это возможно.
С севера подул легкий ветерок, шелк над их головами зашевелился.
- Что? - словно очнулся Таунс.
- Дай нам месяц, и мы улетим.
В тишине слышно даже то, что говорится шепотом; в пустыне ничто не адресуется кому-то одному - всем сразу. Тилни повернулся к Морану, штурман затылком почувствовал его трепетное дыхание.
Негромкий ответ Таунса прозвучал резко, как окрик:
- Хорошо, тогда мы летим!
У Морана даже екнуло внутри.
- Что же ты не запускаешь двигатель?
Подсел поближе Лумис: разговор шел как раз о том, о чем он думал. Белами обернулся, ища Стрингера, но его вблизи не оказалось. Едва колебался фитилек Уотсоновой коптилки, и их тени на стенках самолета.
- Я ведь так сказал, Фрэнк. Для смеха. - Таунс резко встал, вздыбив полог.
- О чем вы там? - спросил Кроу.
Таунс вышел из-под навеса, задрав голову, он осматривал небо. По привычке. Морана обеспокоила резкая реакция командира. Он решил уточнить ситуацию.
- Стрингер авиаконструктор. Он убедил меня, что можно разобрать это корыто и из его деталей собрать самолет поменьше. Вот и все.
Он и сам не понимал, зачем рассказал обо всем Таунсу. Лучше бы промолчать, и он равнодушно заключил:
- Ничего серьезного. Так - умственная разрядка.
Кроу встал.
- Что ж, надеюсь, она тебе на пользу. - И пошел в самолет проверить Бимбо.
- За месяц можно и пешком дойти, - вставил Уотсон.
- Конечно, - согласился Моран. - Забудем об этом.
- Не вижу смысла, - сказал Белами.
- Никакого смысла, - вновь согласился Моран и отошел в сторону, но не туда, где стоял Таунс.
- Я думал, все это серьезно, - по-детски закапризничал Тилни. - Я думал, он и вправду собирается поднять самолет.
Белами отодвинулся, не видя возможности его утешить. В поселке он встречал его редко: Тилни служил разъездным курьером - при встречах с таким парнем обычно смотришь в бумаги, которые он тебе привез. Здесь, в тусклом свете коптилки, Тилни обрел человеческие очертания: капельки пота на мягком пушке, покрывавшем лицо, бегающий, ускользающий взгляд.
- Мы здесь теперь на веки вечные, - заявил Уотсон, глядя на курьера.
Белами подумал: нарочно пугает малого. А сержант не унимался:
- Смотри - прошло уже трое суток, а спасателями и не пахнет. Если бы они искали, то давно бы нашли. Здравый смысл подсказывает...
- Ты что-нибудь слышал о надежде? - перебил его Белами.
- Не привык себя обманывать. - Уотсон открыл свою бутылку. Воду он распределял так: полбутылки на ночь, следующий глоток на восходе солнца. Но стоило во рту оказаться прохладному металлическому горлышку, как он уже не мог остановиться и глотал влагу, пока не опорожнял бутылку, испытывая покой и насыщение еще и потому, что никто теперь не орал - и никогда впредь не будет - над головой по двадцать четыре часа в сутки: "Сержант Уотсон!"
Чтобы не слышать бульканья воды, Белами ушел в самолет. Сегодня у него начали трескаться губы. Он глянул на Кепеля.
- Все в порядке, малыш? - Кепель не открывал глаз, его дыхание было неровным. Видимо, Таунс сделал ему еще один укол.
Белами решил: "Когда наступит час, мальчик будет единственным, кто не испытает мучений, даже если мне самому придется дать ему сверхдозу". Он посветил вниз фонариком, заметил, что в брезентовом мешке собралась моча, и опорожнил его. Кроу сидел в хвостовой части, баюкая обезьянку.
- Вонь невыносимая, - заметил Белами.
- Зажми нос прищепкой.
- Она уже пила?
- Половину моей дневной нормы. - Кроу будто бы гордился собой.
- Ты рехнулся!
- Я такой.
- Не дури, Альберт. Ты же знаешь, что поставлено на кон. Тут или твоя жизнь, или ее.
- Но ведь это моя вода.
- А мне что - спокойно смотреть, как ты отдаешь концы?
