Сергей Сибирцев - Привратник Бездны
-Господин Типичнев, пройдемте со мной. Нам следует объясниться, откликнулся на мой панический призыв моложавый седовласый субъект, роста наполеоновского, неказистого, однако же, с голосовыми данными явно иерихонской мощи. С подобным уверенным утробно-гулким голосищем где-нибудь на плацу шагистику оттачивать, парады вооруженных сил перекрывать, на худой конец на клиросе прихожан удовлетворять пением церковных литургий, - а приходится вот по знобящим ночам чужие неэстетичные трупы классифицировать...
- С превеликим удовольствием, - ответствовал я, кидая победительный взгляд на бывшего номенклатурщика от науки с утонченными замашками гулаговского контролера, и шествуя по знакомому маршруту прямиком на жидко освещенную кухню.
Кухонная территория Цимбалюка издавна будила во мне всяческие нездоровые комплексы. Василий Никандрович существовал в этом мире, сообразуясь исключительно с жизненными принципами, которые вытекали из его некогда сочиненной (существующей, так сказать, сугубо в эфирном мыслительном контексте) житейской философии свободного индивидуума.
Основной постулат этого мировоззренческого труда-трактата (запечатленного в его полировано бритой голове) гласил: свободному человеку, который уважает себя и окружающих его человеческих существ обоего пола, - семейная упряжь, - то бишь семейный очаг и прочее, и прочее абсолютно противопоказана.
Проще говоря: свободный индивидуум не должен быть никому в тягость, соответственно и никто не в праве навязывать себя ему.
Прежде чем сие циническое мировоззрение обрело благодатную почву в извилинах, а впрочем и сердце хорошего мужика, Василия Никандровича Цимбалюка, ему пришлось в опытном, так сказать, сугубо эмпирическом жизненном вираже познать прелести трех законных супруг.
Две из них подарили ему по сыну. Ныне его парни воспитываются чужими мужиками.
Мужики получают малокалиберную бюджетную зарплату и, наверняка (по авторитетному мнению Василия) держат при себе злопыхательские бессильные мысли в отношении их законного, гордо ушедшего, родителя, который некогда, без боя передоверил им своих малость подержанных жен с солидным довеском, в виде очаровательных несмышленышей.
А нынче подросшие, вымахавшие "несмышленыши" требуют полноценную обильную пищу, модную добротную одежду и всяческие цивилизованные развлечения в виде заморских круизов, престижных учебных заведений и обыкновенных электронных игрушек в виде компьютеров.
- А, Сергеич, я не прав? Вот то-то и оно... Меня мои бабы просили уйти, - сами. Одной не пришелся, потому что чересчур привередлив и занудлив. Другой, - денег все не хватало. От третьей - сам сбежал, потому что редкая дура и дрянь оказалась. Верочка состояла в кандидатах чьих-то мудреных наук. В жизни ноль. Я, Сергеич, благодарен Богу, что Он освободил меня от жен.
Нынешняя квартира досталась Василию от родителей, которые по старости отошли в мир иной.
Кухня, в соответствии с его философией мало, чем напоминала спецкомнату по приготовлению горячей пищи, хранению, и употреблению всяческих продуктов и закусок. И газовая плита, и раковина почти во все время суток были прикрыты специально изготовленными (разумеется, самим хозяином) деревянными столешнями.
Кухонная территория представляла собой ремонтную мастерскую. Этакий миниатюрный полигон.
В этом малогабаритном пространстве чего только не ремонтировал, не изобретал, не собирал даровитый мужик, Василий Никандрович Цимбалюк. Слесарь-инструментальщик с высшим металлургическим образованием и незаконченным МАИ. Фотограф-ретушер суперкласса, полиграфист, имеющий красный диплом техникума. Сварщик нефте-и газопроводов, монтажник блоков АЭС, - на всех этих чудно-ударных социалистических стройках ударно трудился неутомимый романтик Василий Никандрович.
Все существующие средства передвижения, кроме разве что самолетов и ракет, были подвластны рукастому индивидууму.
При всех своих неподражаемых мужских талантах, - мой сосед оставался бессребреником.
Если судить, по его умению одеваться во все самое непритязательное, немодное, и, причем не всегда практичное и ноское (в ветреную осеннюю непогодь - тяжелая явно бизоньей кожи косуха и белесо смазанные мятые летние брюки, едва достающие до верха грубых армейских пропыленных ботинок с высокой шнуровкой), он не производил впечатления зажиточного мужика.
Была, правда, и нормальная мужская причуда: любил и понимал толк в личных средствах передвижения. Менял их, порою по два за год. Причем, менял с присущей ему непоследовательностью.
Мощный надменный фиолетовый джип, скорее напоминающий малогабаритный автобус, вдруг запросто продает за бесценок и прикатывает на блекло-серой шестиглазой (с желтыми противотуманными зрачками) подержанной "шестерке". А оставшиеся "зеленые" безоглядно транжирит на какой-то безумный проект по строительству личного аэростата, или аэроплана...
Разумеется, я не настолько хорошо был осведомлен о подлинном количестве денежных ресурсов Цимбалюка. Вполне допускаю, что в каких-нибудь закромах-заначках что-то и хранилось на черный день, какие-нибудь безделицы ювелирные не подверженные девальвации.
И то, что он совсем недавно с нарочито фамильярным свойским выражением на полированной физиономии (ритуал бритья состоял из двух обязательных подходов: ранним утром и после обеденного сна) попытался занять у меня тысячу американских долларов - в итоге сошлись на ста, никоим образом не подтверждает неявную неприличную мою мысль, что Василий Никандрович недееспособен, скряжист или просто проигрался.
Существовала и еще одна (одна из тысячи, так мне кажется) милая, как бы даже безопасная (для непосвященных) страсть у моего чудесного соседа. Он коллекционировал старинные фолианты, в том числе и всевозможные рукописные списки-раритеты.
Вековечные типографские и рукописные письмена, надежно скрытые, непривычными современному дилетантскому взору, все еще добротными обложками, одетыми в гладкую и бугристую кожу, в дерево и медь, в серебро и золото. Безусловно, вся их видимая добротность - это всего лишь обыкновенный талант реставратора, которым мой занятный сосед был наделен в не меньшей мере, чем и прочими вышеперечисленными.
Один из этих антикварных фолиантов, он мне подарил, - по случаю моих именин, - сказавши при этом весьма прочувственный странный монолог, который, видимо, запомнится мне на всю жизнь...
Обретение этой чудесной загадочной рукописной книги, вероятно, в скором времени скажется на моей настоящей и будущей жизни, о которой я уже частично осведомлен...Вернее, меня как бы уведомляют, что ли...
На кухне я сразу же безо всяких жеманных испрашиваний по-хозяйски расположился в совершенно неудобном, времен великой государыни Екатерины, монолитно дубовом, высокоспинном кресле-троне, в то время, как мой любезный провожатый остался стоять, обнаружив, что кроме архаичного приземистого бочонка-табурета, с изящно пропиленным отверстием в виде фривольного сердца посреди отполированного тысячами задниц сиденья, более никаких приспособлений для приземления гузна не существовало.
- Хотелось бы знать, с кем имею честь беседовать? - начал я с банального интеллигентского предисловия.
- Вам моя должность, как и звание ничего не скажут. Я для вас официальное лицо, облаченное властью, так скажем. Называть вы меня можете так: Игорь Игоревич. От вас в данной ситуации требуется одно: формально принять к сведению, что ваш сосед, Цимбалюк В.Н., - мертв. Вернее умер несколько часов назад, после нанесения ему пяти ножевых прободении. Три из которых, все равно привели к летальному исходу.
- Постойте, постойте... Игорь Игоревич, а где же сам? Где его труп? Зарезали... А зарезанный в комнате - это кто?
- В этой квартире произошло убийство. Убили владельца квартиры Цимбалюка В.Н. Именно его вы только что видели. Именно вы, господин Типичнев, опознали в трупе гражданина Цимбалюка В.Н.
Если до этого странного, вернее сказать сумасшедшего, сообщения в моем по-соседски сердобольном сердце еще теплились какие-то смутные надежды в виде детских успокоительных мечтаний: что, мол, здесь произошла какая-то нелепая трагическая неувязка, и что мой чудной сосед, видимо, въехал в какую-то дурную историю, и в данный момент, бедный, загорает в больничной палате, с тем, чтобы отлежавшись...
После леденящих слов, произносимых сугубо спокойным убеждающим тоном моложавого, с короткой офицерской серебряной стрижкой, невозмутимого господина, представившимся полномочным представителем каких-то мифических властных структур, я перестал соображать окончательно связно. Хотя все-таки попытался поймать ускользающий хвост логической недоуменной мысли:
- Прошу простить мою бестолковую натуру... Игорь Игоревич, а позвольте узнать: а когда это я успел опознать в трупе, который... К чему эти ночные ребусы?
