Софи Ханна - Солнечные часы

– Домой? – осторожно спрашивает меня Ивон.

– Нет. В полицию.

Как хочется все ей выложить. Я привыкла проверять свои суждения на Ивон. Зачастую даже не понимаю, что думаю о чем-нибудь, пока не услышу мнение подруги. Но сегодня нельзя рисковать. Да и смысла нет. Я сама знаю, почему мой план неправильный, даже безумный. И тем не менее я его выполню.

– В полицию? – Ивон, разумеется, не в восторге. – Но ведь мы договорились…

– Знаю. Надо дать им время, – обрываю я. – Не волнуйся. Речь о другом.

Я поражена и собственной наглостью, и спокойствием: но курс проложен, отступать некуда. Когда я это сделаю, никто не посмеет обвинить меня в трусости.

– Давай поговорим где-нибудь в другом месте, – предлагает Ивон. – Мне здесь не нравится. Слишком близко к реке, вода шумит. И сырость дикая, хоть жабры отращивай. Я уже чувствую себя персонажем из «Ветра в ивах». – Она встает, забрасывает конец пурпурной шали на плечо.

– Не хочу я ни о чем говорить. Просто подвези – и все. Можешь не заходить со мной, просто высади и езжай домой. Обратно сама доберусь. – Я спешу на выход и в сторону парковки.

– Наоми, подожди! – Ивон торопится следом. – Что вообще происходит?

Не так уж и трудно, оказывается, держать язык за зубами. В конце концов, это не первый мой секрет от подруги. Вот уже три года, как я тренируюсь в молчании.

Облокотившись на свой красный «фиат», Ивон звенит ключами у меня перед носом:

– Выкладывай – или никуда не повезу.

– Не веришь мне, так? Тоже думаешь, что Джульетта ни при чем, она не трогала Роберта, ничего ему такого не делала? Просто он дал мне отставку, а расстаться по-человечески испугался. Так?!

Над головой вопят птицы, будто желая присоединиться к разговору. Почти со страхом я поднимаю глаза в тусклое небо – вдруг целый ряд пернатых присяжных осуждающе таращит на меня черные глаза? Но нет, чайки безразличны, заняты своей суетой.

– У-у-у… – стонет Ивон. – Позволишь напомнить о предыдущих сорока семи моих ответах на данный вопрос? Я не знаю, где Роберт и почему он молчит. Ты тоже не знаешь. Маловероятно – крайне маловероятно, – что Джульетта покрошила его на мелкие кусочки и рассовала в укромные углы. Согласна?

– Она знала, как меня зовут. Наша связь с Робертом для нее не тайна.

– И тем не менее. Повторяю – крайне маловероятно. – Ивон все же сдается, открывает машину. Я разочарована. Еще немного усилий – и она меня расколола бы. В большинстве своем люди уступают мне в настойчивости. – Наоми, я за тебя беспокоюсь.

– Лучше бы за Роберта беспокоилась. С ним точно что-то случилось. Он в беде.

Странно, почему это очевидно мне одной?

– Когда ты в последний раз ела? – спрашивает Ивон, захлопывая дверцу. – Когда в последний раз нормально спала?

Каждый ее вопрос отбрасывает меня к тебе. Ты голоден? Лежишь где-то связанный? Надеешься и постепенно теряешь надежду, думая, почему я до сих пор тебя не отыскала? По мнению Ивон, я устраиваю мелодраму, но я-то знаю тебя. Лишь грубая сила, паралич, потеря памяти – что-то в этом роде – могли помешать тебе связаться со мной. Маловероятно, сказала Ивон. А жизненные трагедии вообще маловероятны, однако случаются. Как правило, люди не падают с мостов и не погибают в горящих домах, но с кем-то ведь такое происходит.

Очень хочется сообщить Ивон, что статистика неуместна и бесполезна, только я не имею права растрачиваться на болтовню. Для следующего шага мне понадобятся все силы. Впрочем, насчет статистики и без объявлений все понятно. Даже если трагический жребий выпадает одному из миллиона, то этим человеком мог стать ты. Кто-то должен был вытянуть жребий, верно?

Ивон не на моей стороне, а на стороне Джульетты. Моя подруга тоже убеждена, что без тебя мне будет лучше. Она считает, что ты пессимист и женоненавистник, говоришь надменно и помпезно, твои высказывания звучат глубоко и значительно, на самом же деле они бессмысленны и пошлы. Под видом проникновенных, лично тобою открытых истин ты преподносишь банальные клише. Так Ивон считает. Как-то она даже обвинила меня в том, что я пытаюсь перекроить себя под тот образ, который тебе хочется видеть. На следующее утро она извинилась, хотя по ее лицу я поняла, что подруга не отказалась от обвинения, просто сочла, что слишком далеко зашла.

Я тогда не обиделась на Ивон. Встреча с тобой и впрямь меня изменила. И это лучшее, что со мной могло случиться. Надежда на совместное с тобой будущее помогала забыть все, что я ненавидела в своем прошлом. Боже, как я мечтаю, чтобы забвение было вечным.

Удаляясь от реки, мы едем вверх по усаженной деревьями улице. Листьев еще нет, деревья тянут к небу голые руки-ветки.

Ивон не спрашивает, зачем мне опять понадобилось в полицию. Избирает другую тактику:

– Может, лучше поехать к дому Роберта? Если ты так уверена, что видела в окне что-то такое…

– Нет! – От ужаса я снова задохнулась, будто горло сдавила чья-то рука.

– Мы могли бы раскопать ответ хотя бы на одну загадку, – настаивает Ивон. – Всего-то и надо – вернуться туда и снова взглянуть. Я пойду с тобой.

Я понимаю, почему она считает свое предложение разумным, но вновь отвечаю:

– Нет.

Полиция будет там, как только я сообщу… то, что задумала сообщить. И если там есть что найти – они найдут.

– Господи ты боже мой, что ты вообще могла увидеть? Наверняка не Роберта, искалеченного и прикованного наручниками к батарее. В смысле – такое ты бы запомнила, правильно?

– Плохая шутка.

– Прости. Но что ты все-таки увидела в той комнате? Ты до сих пор ничего не рассказала.

Не рассказала, потому что не смогла. Я и так чуть не умерла, описывая твою гостиную сержанту Зэйлер и констеблю Уотерхаусу. Сознание отказывает мне, инстинктивно отгораживаясь от страшного воспоминания.

Ивон вздыхает, не дождавшись ответа. Включает радио, тычет в одну кнопку за другой, не находит ничего приятного для слуха. В конце концов останавливается на старой песне Мадонны и до минимума приглушает звук.

– Ты считала, что Шон и Тони – лучшие друзья твоего Роберта, я права? Он дал тебе это понять, одурачил. Они всего лишь бармены в местной забегаловке.

– Там они все познакомились. И стали друзьями. Это очевидно.

– Да они его имени даже не знают! И скажи, каким образом ему удается ежедневно бывать в «Звезде»? Каким образом ему удается в Спиллинге ежедневно бывать? Если не ошибаюсь, ты говорила, что он не вылезает из-за баранки своей фуры.

– Роберт отказался от ночных рейсов.

– И чем он занимается? На кого работает?

Ивон набирает обороты; я вскидываю руки, чтобы остановить поток вопросов.

– Дай мне хоть слово вставить. Ничего тут загадочного нет. Работает он сам на себя, а связан в основном с супермаркетами. «Асда», «Сейнсбериз». Ну, «Теско»…

– Мне не хуже тебя известны названия супермаркетов, – бурчит Ивон. – Можешь не перечислять все подряд.

– Работать ночами он перестал из-за Джульетты. Она не любит оставаться одна. Поэтому днем он загружается в Спиллинге, едет в Тилбери, где снова загружается. Или же загружается в Дартфорде…

– Что ты несешь? – Ивон изумленно косится на меня. – Ты уже говоришь как он! «Загружается в Дартфорде»! Знаешь хоть, что это значит?

Я начинаю заводиться.

– Полагаю, это значит, что в Дартфорде он грузит в машину товар и везет его в Спиллинг!

– Черт, знала я, что так и произойдет. Он тебе совершенно запудрил мозги, подчинил себе, а что ты получила взамен? Ничего, кроме пустых обещаний. Почему он ни разу не провел с тобой ночь? Почему Джульетта не может побыть одна?

Я молчу, не сводя глаз с дороги.

– Не знаешь. Ты когда-нибудь спрашивала, что с его женой?

– Я считала, если захочет – сам расскажет. Я не собираюсь устраивать ему допрос. Это предательство, ему будет неприятно.

– Надо же, какой он благородный и ранимый. А трахать тебя ему приятно? Это не предательство? – Ивон вздыхает. – Извини, подруга. – Я улавливаю странные нотки в ее голосе – то ли легкого презрения, то ли осторожного сочувствия. – Послушай, вчера ты видела Джульетту. И выглядела она вполне здоровой, самостоятельной, крепкой женщиной.

Ничего общего с хилой калекой, образ которой тебе рисует Роберт.

– Ничего он не рисует.

Мне нужны все силы, чтобы искать тебя, чтобы продолжать верить, чтобы не сойти с ума от тревоги и страха. Отражать при этом нападки лучшей подруги – это уже слишком. И нелепо, учитывая, что она тебя в глаза не видела.

– Почему ты не прижмешь его к стенке? Если он сейчас не может уйти от Джульетты, то когда сможет? Что изменится?

Мне хочется защитить тебя от ядовитой враждебности Ивон, и потому я опять молчу. Ты мог бы солгать, когда я спросила, почему нельзя сейчас уйти от Джульетты. Большинство мужчин соврали бы не задумываясь. Выдали бы печальную историю, которая связала бы мне руки и заткнула рот, – что-нибудь о прикованной к постели матери или о неизлечимом недуге. Правду принять труднее, но я рада, что ты предпочел правду.