Виталий Гладкий - По следу змеи
И не ошибся – глаза старика на какой-то миг осветились изнутри опасными искорками, придав ему сходство со старым опытным котом, который играет с глупой молодой мышью, не ведающей что у мягкой лапы есть огромные когти. Но только на миг – снисходительная улыбка снова засияла среди морщин.
– О-о, пан умеет шутить. Но он в гостях, а хозяин здесь я…
В это время вошел Збышек и что-то шепнул на ухо Чаплинскому. Тот перестал улыбаться, надменно посмотрел на Бикезина, взял из рук Збышека паспорт капитана и положил на стол.
– Вы не знаете, с кем имеете дело! Это "липа"! Пан из уголовки?
– Пан из лагеря, – в тон Чаплинскому ответил Бикезин и, не спрашивая разрешения, закурил.
Краем глаза он заметил, как насторожились Бант и Тютя, которые стояли чуть поодаль, за спиной капитана. Ухмыльнувшись в их сторону, Бикезин встал, молча распахнул пиджак и вывернул все карманы.
– Шмон будет? Нет? Лады… – и снова уселся в кресло. – Да, пан Чаплинский, "липа"! Но я приехал не за новой "ксивой", мне ее нарисуют и без вас. Я имею разговор к Адвокату, притом тет-а-тет – как любили говорить лондонские денди с парижскими марухами. Вопросы есть?
– Добже… – подумав, сказал папа Стах и указал своим подручным на дверь.
Некоторое время после их ухода Чаплинский и Бикезин пристально смотрели в глаза друг другу: один – с маской невозмутимого спокойствия и настороженностью хищника, готового к прыжку, другой – с бесшабашной наглостью человека, уверенного в себе.
– Слушаю пана, – не выдержав затянувшейся паузы, сказал Чаплинский, поудобнее устраиваясь в кресле.
– Я хотел передать привет пану Чаплинскому от пана Ковальчука… – многозначительно прищурив глаза, Бикезин снова принялся раскуривать очередную сигарету.
Какое-то время казалось, что до Чаплинского не дошел смысл сказанного – он все так же молча сидел, развалившись в кресле с едва приметной улыбкой, которая затаилась в густых усах. Затем его глаза потускнели, засуетились; папа Стах съежился, совершенно утонув среди мягких кресельных подушек. Элегантный костюм вдруг покрылся складками, под которыми сразу обозначилось тщедушное тело дряхлого старика. Беззвучно пожевав губами, он попытался улыбнуться и спросил, слегка запинаясь:
– Откуда вы… знаете… кгм… пана Ковальчука? Бикезин решил не давать ему опомниться и, нагловато осклабившись, ответил:
– Я же не спрашиваю, откуда вы его знаете?
И достиг своей цели – Чаплинский совсем сник; дрожащими руками он попытался приподнять свое тело из глубины кресла поближе к столу и не смог.
– Что вам нужно? – глухо спросил он.
– Это другой разговор, – весело подмигнул ему Бикезин. – Всего лишь один адресок.
– Чей адрес?
– Пана Ковальчука…
– Не понял…
– А что здесь непонятного? Из города он уехал, а свой новый адрес мне не оставил по причине моего отсутствия. Я, знаете ли, в это время был на курорте – принимал солнечные ванны на Колыме. Перед тем, как мне туда путевку выписали, Ковальчук и шепнул вашему покорному слуге, что в случае чего вы будете в курсе.
– Пшепрашем, я не знаю никакого нового адреса Ковальчука.
– Ай-яй-яй! Папа Стах, пожалейте бедного скитальца, я ведь так и не долечился на курорте до положенного срока. Дела, знаете, дела… Выкладывайте, что у вас там имеется, – Ковальчук зря не скажет. Он по мне очень скучает и может на вас обидеться за такой холодный прием обожаемого друга и соратника.
– У меня имеется один адрес…
– Ну-ну!
– Но это не адрес пана Ковальчука, это адрес его друга в Новороссийске…
– Друг моего друга – мой друг! Считайте, что пан Ковальчук будет вам благодарен по гроб жизни.
– Ладно, я вам дам этот адрес…
Возвращались той же дорогой. Провожал Бикезина только Ростик, простуженно покашливая и сморкаясь. "Поверил или нет?" – пульсировала в голове капитана назойливая мысль. А если не поверил, то как скоро папа Стах придет в себя после неожиданного шока, вызванного упоминанием имени Ковальчука? И как скоро сумеет проанализировать все, что произошло в его "малине"? Что связывает Адвоката и лже-Ковальчука, почему Чаплинский, этот закоренелый преступник, боится какого-то зубного врача.
В одной из улочек Бикезину почудилась человеческая фигура – он насторожился, внимательно присматриваясь. Внезапный порыв ветра запорошил глаза крупными дождевыми каплями. Когда он протер их, впереди по-прежнему было пустынно, только жалкая дворняга прошлепала мимо них в подъезд, жалобно скуля и повизгивая, в надежде согреться там и высушить промокшую шкуру…
– Все, приехали… Дальше пойдешь сам. Тут недалеко. По проулку вниз, затем налево и прямо. Выйдешь на Коперника, а там до твоей гостиницы рукой подать…
– Бывай…
Ростик растаял в темноте проходного двора, и Бикезин заспешил вниз, не выбирая дороги. Что-то уж больно гладко все – вспомнил капитан улыбку Адвоката на прощание: глаза, потухшие было при их скоротечном разговоре, снова ожили на древнем пергаменте кожи лица и приобрели прежнюю тяжесть, сквозь которую проглядывала затаенная жестокость вперемешку с льдинками коварства.
Когда из-за угла вынырнула темная фигура, и нож прошел в каких-то сантиметрах от левого плеча, капитан не удивился и не растерялся: он ждал нечто подобное, и интуиция, обостренная многочасовым нервным напряжением, не подвела оперативника. Молниеносный нырок в сторону, короткий резкий удар ребром ладони по толстому загривку – и бандит, не удержавшись на ногах, ткнулся лицом в брусчатку. Второго, который с хриплым "Ха! " попытался ударить сбоку, он резко бросил через себя головой о стену. Перехватить удар третьего Бикезин не успел, только попытался развернуться боком, что и спасло ему жизнь – нож с хрустом пропорол костюм капитана, скользнул по ребру и вонзился в тело. Боль на какой-то миг обожгла сознание Бикезина, горячей волной разлилась по мыщцам и тут же растаяла в страшном напряжении душевных и физических сил, которые появляются в человеке в минуту смертельной опасности. Второй удар бандит нанести не успел: Бикезин, который завалился было на мостовую, сделал зацеп левой ногой за голеностоп противника и сильно ударил правой чуть ниже колена. Дикий вопль заметался по осклизлым стенам домов, рассыпаясь дробным эхом в подворотнях, – бандит грохнулся на камни мостовой и, обхватив руками ногу, со стоном завертелся юлой возле капитана, который тем временем вскочил на ноги и приготовился отбить очередную атаку. Две массивные фигуры медленно приближались к нему, поблескивая холодной сталью клинков…
19
В кабинет Кравчука вошел розовощекий лейтенант Лукьянов из ОБХСС, которого в управлении окрестили Бутоном.
– Здорово, старина!
– Привет, Бутончик! Все цветешь!
– Костя, вызову на дуэль, предупреждаю.
– Ладно, договорились. Но учти, оружие выбираю я. Заходи сегодня вечером в гости, жена как раз собиралась котлеты жарить. Вот и устроим дуэль – на мясорубках.
– Э-э, нет уж, уволь. Женюсь, потренируюсь, вот тогда и сразимся.
– Идет… С какими новостями пожаловали, дорогой коллега?
– Мы тут типчика прихватили, провизора. Обслюнявил весь кабинет. История в общем-то обычная – хапнул лишку, деньжата человеку для шикарной жизни понадобились, а теперь слезами полы моет. "Дети, семья, не знал, виноват…" – короче, знакомые вариации о заблудшей овце. Так вот, на одном из допросов он упомянул некоего Ковальчука. Насколько я знаю, он по вашему ведомству сейчас проходит.
– Лукьянов, ты гений! Он сейчас где?
– В кабинете. Нутром чуял, что он тебе срочно понадобится. Дело-то серьезное, сам увидишь…
Провизор Головинский, заплывший жиром человек с красными, словно у ангорского кролика, глазками, сидел на стуле и поминутно сморкался в огромный носовой платок, то и дело вытирая им обильные слезы.
– … Он пригрозил мне, что пойдет и все расскажет. Я боялся… Я не хотел, честное слово!
– Честное слово здесь ни при чем, Головинский, – сказал Кравчук и, чуть помедлив, спросил: – Откуда Ковальчук узнал о ваших махинациях с дефицитными лекарствами?
– Не знаю, не знаю, гражданин следователь! Однажды он зашел ко мне, принес Уголовный кодекс и прочитал статью… И сказал, что мне не отвертеться, потому что у него есть свидетели.
– Кто?
– Он не указал, кто конкретно, но рассказал мне кое-что такое… Я поверил…
– И что дальше?
– Ковальчук пообещал, что никто об этом не будет знать, и даже предложил свои услуги.
– А именно?
– Ему нужны были наркотики. Он мне тут же, в кабинете, вручил крупную сумму денег.
– Какие наркотики?
– В основном морфий.
– Что еще он просил у вас?
– Кое-какие дефицитные лекарства в небольших количествах. Я точно не помню.
– Придется вспомнить. Головинский. Время у вас для этого будет…
Утром Кравчуку принесли пакет спецпочты – данные по Капустяку. Он несколько раз перечитал скупые строчки документов, но выудить оттуда что-либо полезное для следствия ему так и не удалось:
