Ян Флеминг - Разглашению не подлежит. Осьминожка. Полковник Сун
Майор Гонзалес коротко поклонился ей. Его улыбающееся лицо снова повернулось к полковнику. Он продолжил, будто вовсе не слышал миссис Хавлок:
— Моему господину сказали, что ваша estancia[3] — одна из лучших на Ямайке. Он невероятно щедрый человек. Вы можете назвать любую разумную сумму.
Полковник Хавлок твердо произнес:
— Вы же слышали, что сказала миссис Хавлок. Имение не продается.
Майор Гонзалес рассмеялся. Его смех звучал искренне. Он покачал головой, как бы разъясняя несмышленому ребенку.
— Вы не поняли меня, полковник. Мой господин хочет купить именно ваше поместье и никакое другое на Ямайке. У него есть деньги, много свободных денег, которые он хотел бы вложить в недвижимость. Его деньги, полковник, так и ищут пристанища на Ямайке, и он желал бы, чтобы они поселились именно здесь.
Полковник Хавлок терпеливо повторил:
— Я все хорошо понял. Мне жаль, что вы попусту теряете время. Пока я жив, «Услада» не будет продана. А сейчас, прошу прощения, мы с женой привыкли обедать рано, вам же предстоит длинный путь назад. — Он показал рукой налево вдоль веранды. — Думаю, что здесь кратчайший путь к вашей машине. Я провожу вас.
Он приглашающе отступил назад, но, увидев, что Гонзалес не двинулся следом, тоже остановился. Голубые глаза Хавлока потемнели.
Теперь улыбка майора Гонзалеса была на один зуб уже, а глаза смотрели настороженно. Но всем видом майор по-прежнему демонстрировал искреннее расположение. Бодрым энергичным голосом он произнес:
— Один момент, полковник.
И через плечо бросил короткий приказ по-испански. Супруги заметили, как маска добродушия сползла с его лица вместе с несколькими резкими словами, произнесенными сквозь зубы. В первый раз миссис Хавлок почувствовала себя неуверенно. Она инстинктивно придвинулась ближе к мужу. «Секретари» майора подхватили свои синие сумки и шагнули вперед. Майор потянулся к ним и по очереди расстегнул молнии. Сжатые рты Хавлоков открылись. Сумки были доверху набиты толстыми пачками американских долларов. Гонзалес развел руками.
— Все купюры по сто долларов. Все настоящие. Полмиллиона. На ваши деньги это будет что-то около ста восьмидесяти тысяч фунтов стерлингов. Целое состояние. В мире очень много других мест, где можно прекрасно прожить, полковник. Кстати, я не исключаю, что мой друг добавит недостающие до круглого счета двадцать тысяч. Об этом вы узнаете через неделю. Все, что мне нужно, это пол-листка бумаги с вашей подписью. Об остальном позаботятся юристы. Итак, полковник, — он сиял победной улыбкой, — скажем «да» и ударим по рукам? Тогда сумки останутся здесь, мы уедем, а вы сможете спокойно приняться за свой обед.
На этот раз Хавлок смотрел на майора, не скрывая своих чувств — смеси страха и отвращения. Можно представить, что его жена будет рассказывать завтра: «Такой плюгавый скользкий тип и, представьте, с мешками, полными долларов! Мой Тимми был неподражаем. Выставил их вон и приказал забрать с собой свои грязные деньги».
Брезгливо поджав губы, полковник Хавлок сказал:
— Кажется, я выразился достаточно ясно, майор. Имение не продается ни за какие деньги. Я не разделяю общего преклонения перед американскими долларами. А теперь я вынужден просить вас оставить мой дом.
Полковник Хавлок положил погасшую трубку на стол с таким видом, будто собирался засучить рукава.
Впервые улыбка майора Гонзалеса потеряла добродушие. Его рот продолжал скалиться, но теперь злой гримасой. Прозрачные желтые глаза вдруг стали твердыми и наглыми. Он вкрадчиво проговорил:
— Полковник, это я выразился недостаточно ясно. Я, а не вы. Мой господин просил сообщить вам, что если вы не примете его великодушных условий, то нам приказано применить иные меры.
Миссис Хавлок внезапно почувствовала страх. Она взяла мужа за локоть и сильно сжала его. Полковник положил свою свободную руку поверх ее, успокаивая. Он бросил сквозь зубы:
— Пожалуйста, оставьте нас, майор. Уходите, иначе я позвоню в полицию.
Лицо майора Гонзалеса окаменело. Розовым кончиком языка он медленно облизал губы и резким голосом произнес:
— Итак, вы сказали, что поместье не будет продано при вашей жизни, полковник? Это ваше последнее слово? — Он отвел руку за спину и негромко щелкнул пальцами. Правые руки его спутников скользнули через разрезы пестрых рубах к поясу. Острые звериные глазки внимательно следили за пальцами майора.
Миссис Хавлок закрыла рот ладонью. Полковник пытался сказать «да», но его гортань пересохла. Он громко сглотнул. Он все еще не верил в происходящее. Этот шелудивый кубинский проходимец, должно быть, блефовал. Наконец Хавлок смог выговорить заплетающимся языком:
— Да, это мое последнее слово.
Майор Гонзалес коротко кивнул.
— В таком случае, полковник, мой господин продолжит переговоры с новым владельцем «Услады» — с вашей дочерью.
Он щелкнул пальцами еще раз и посторонился, открывая своим «секретарям» Хавлоков. Коричневые обезьяньи руки взметнулись из-под цветастых рубах. Уродливые цилиндрические обрубки металла, зажатые в них, дернулись и с приглушенным звуком харкнули свинцом — раз, другой, третий… продолжая посылать пули в уже падающие тела.
Майор Гонзалес наклонился над распростертыми англичанами, внимательно осмотрев места, куда попали пули. Затем три низкорослых человечка вышли в гостиную, неторопливо пересекли темный, облицованный резным красным деревом холл и вышли на улицу через красивое парадное. Они не спеша сели в черный «форд-консул» — майор за руль, а его телохранители на заднее сиденье — и медленно поехали по широкой подъездной аллее, обсаженной королевскими пальмами. На перекрестке с дорогой в Порт-Антонио с деревьев яркими разноцветными лианами свисали перерезанные телефонные провода. Гонзалес аккуратно объезжал ухабы на проселке и, лишь свернув на шоссе вдоль побережья, увеличил скорость. Через двадцать минут после убийства «форд» подъехал к предместью небольшого бананового порта. Майор съехал с дороги и загнал машину в высокую траву на обочине. Трое мужчин вышли из нее и прошли четверть мили по едва освещенной центральной улице городка к банановым пакгаузам на берегу. Здесь их, пузырясь выхлопом, ждал катер. Они сели в него, и катер, отвалив, зажужжал по тихой глади той самой бухты, которую одна американская поэтесса назвала прекраснейшей в мире. На сверкающей огнями 50-тонной яхте под американским флагом якорная цепь была уже наполовину выбрана. Два изящных выстрела глубоководных удилищ свидетельствовали, что это одно из туристских судов из Кингстона или, возможно, из Монтего Бэй. Троица поднялась на борт яхты, вслед за ними подняли моторку. Рядом, попрошайничая, кружили на каноэ какие-то люди. Майор Гонзалес бросил в воду два полтинника, и обнаженные мужчины нырнули за ними. Двухтактный дизель проснулся с заикающимся ревом, и яхта, чуть осев на корму, развернулась и двинулась судоходным каналом мимо гостиницы Титчфилда. К рассвету она будет уже в Гаване. С берега за ее отплытием наблюдали рыбаки и сторожа пристаней, и они еще долго спорили, кто из кинозвезд отдыхал на Ямайке.
На широкой веранде «Услады» последние лучи солнца отражались от красных пятен крови. Дафнис перепорхнул через перила и завис прямо над сердцем миссис Хавлок, с любопытством кося глазом-бусинкой вниз. Нет, ничего интересного. Он весело взмыл и вернулся на свой насест в гуще мальв.
Послышался шум маленькой спортивной машины, взревевшей мотором на повороте подъездной аллеи. Если бы миссис Хавлок была жива, она приготовилась бы сказать с упреком:
— Джуди, сколько раз я просила тебя быть аккуратнее на повороте. Камни из-под колес летят по всей лужайке, и Джошуа ломает свою косилку.
Это было месяцем позже в Лондоне. Октябрь начался великолепным бабьим летом, и через широко открытое окно кабинета из Риджентс-парка доносилось стрекотанье газонокосилок. Под их тарахтенье Джеймс Бонд размышлял о том, что навевающая дремоту вечная металлическая песня старых машинок — один из прекраснейших звуков лета. Наверное, и нынешние мальчишки, слыша пыхтенье маленьких двухтактных моторчиков, чувствуют то же, что некогда ощущал он сам. По крайней мере, скошенная трава должна пахнуть так же.
У него было время предаться сентиментальным воспоминаниям, ибо М[4], казалось, ушел с головой в решение какой-то трудной задачи. Перед этим он спросил Джеймса Бонда, не занят ли тот сейчас каким-нибудь делом. Бонд весело ответил, что нет, и теперь ждал, когда перед ним откроется ящик Пандоры. Он был слегка заинтригован, потому что М назвал его по имени, хотя обычно на службе шеф пользовался псевдонимом Бонда — «007». В обращении «Джеймс» было что-то личное, и оно звучало на этот раз так, будто М собирался изложить просьбу, а не приказ. Кроме того, Бонду показалось, что на переносице начальника между ясными серыми и чертовски холодными глазами появилась новая морщинка озабоченности и тревоги. И конечно, три минуты были слишком долгим сроком, чтобы раскурить трубку.
