Майк Кэрри - Мой знакомый призрак
На отвлекающий маневр Асмодей отреагировал, небрежно пожав плечами.
— Если хватит мужества сказать «нет» и не оступиться, никаких проблем не возникнет. Только я бы на это не поставил. В изучении человеческой натуры я слегка опередил тебя. Кастор: мои наблюдения начались, когда все мужество и мужественность человечества были, скажем так, локализованы в одном объекте, который я целиком и полностью контролировал. Кстати, об объектах... Как дела у Пен?
Неожиданная смена темы сбила меня с толку, а чтобы усилить эффект, Асмодей заговорил голосом Рафи.
— Тебя это не касается, черт побери! — растянув губы в надменной улыбке, рявкнул я.
— Меня касается все, что побрал черт! — злобно прищурившись, отозвался Асмодей. — Следи за словами, Кастор.
— Слова как птички, вылетающие из укрытия и позволяющие противнику тебя обнаружить.
Он швырнул в мою сторону карту — так, чтобы она упала рубашкой вверх. Переворачивая ее, я ожидал увидеть пиковый туз или джокера, но карта оказалась пустой: такие иногда добавляют в колоды, чтобы использовать вместо первой потерявшейся.
— Судя по всему, за работу ты примешься, — молвил Асмодей. — Поэтому дам совет: усиль бдительность. Ты очень предсказуем. Хоть изредка устраивай дымовую завесу — будет труднее разгадать твои намерения. Иначе приедешь на место, и тебя схватят тепленьким. — Его глаза превратились в угольно-черные щелки. — Ты мечтаешь вернуть меня домой прямо сейчас. И однажды действительно придешь, посвистишь в свой дерьмовый вистл и освободишь... Освободишь и меня, и ангелочка Рафаэля. Наверное, таковы правила, да? Сам напортачил, сам исправляй... Однако мертвый ты мне на фиг не нужен, поэтому прошу о трех вещах: когда дают карту, бери; осторожнее с крепкой выпивкой и коварными женщинами; и жми на курок, лишь точно зная, в кого стреляешь. Все, чмок-чмок!
Поцеловав два пальца, те самые, что только что были пистолетом, он послал мне воздушный поцелуй. Я взял вистл и следующие два часа играл без остановки.
Рафи крепко спал; теперь это был настоящий Дитко, который наверняка не проснется до самого утра, так что сидеть рядом с ним бессмысленно. Перед тем как уйти, я взглянул на его предплечье: рана затянулась, превратившись в чуть заметный шрам. Чертовы демоны без показухи не могут.
По дороге к дому Пен слова Асмодея огненным клеймом отпечатывались в моем сознании. Значит, я приму предложение Пила? С какой стати? В ту минуту мне казалось, что ничто на свете не заставит передумать. Именно история с Рафи больше года назад заставила сказать: «Прощай, оружие», а случившееся сегодня — яркое напоминание о том, что у ошибок бывают последствия. Как будто мне нужны напоминания! Как будто я не мучаюсь этим каждый божий день! Тем не менее вистл всегда со мной. Без него я чувствую себя уязвимым и неуверенным. А когда слышу историю о привидениях, сердце несется бешеным галопом.
Огненное клеймо жжет, не утихая.
Выйдя из машины, я достал с заднего сиденья клетку с Роной. Во взгляде крысы сквозило недоверие: она явно считает меня одним из тех парней, которые соблазняют девушек, используют, а потом бросают. Она не так уж и неправа.
Когда закрывал машину, брелок сигнализации сыграл первый такт «К Элизе». Надеюсь, призрак Бетховена бродит неподалеку и покажет управляющему «Форда», где раки зимуют!
Окна темные... Я живу на самом верху четырехэтажной громадины, Пен — в подвале, но, поскольку особняк стоит на склоне холма, с этой стороны ее комнаты находятся под землей, а с другой выходят в сад, который метра на три ниже уровня дороги. Вообще-то свет в окнах не нужен; я и так знал: Пен меня ждет.
Трагические события в доме Додсонов казались далеким прошлым, даже горечь начала понемногу утихать, однако для Пен детский праздник — главная тема дня, она захочет услышать, как он прошел, и монеты пересчитать тоже захочет.
Праздник прошел с блеском и треском, а монеты до сих пор позванивают в кармане Джеймса Додсона.
Сейчас придется держать ответ... Что же, на эшафот лучше идти под «Колесо фортуны», чем под «Птичью песенку».
Войдя в дом, я закрыл дверь, задвинул засов и поднял руку, чтобы повесить какой-нибудь оберег. Надо же, рефлекс остался, несмотря на то, что уже три года живу у Пен... Она сама увлекается оккультизмом и в состоянии защитить собственное жилище.
Едва начав спускаться по ведущим в подвал ступенькам, я понял, что ошибся насчет Пен. В невидимой с улицы кухне горел свет; судя по звукам, там кипела работа.
В общем, я спустился в кухню. Пен сидела за столом спиной ко мне; лампочка над ней раскачивалась от дующего в треснутое окно ветра. Молодая женщина даже голову не подняла: не хочет отвлекаться ни на секунду. Перед ней раскрытый набор для рукоделия и остатки порванного ожерелья. Еще пара шагов, и я понял, чем занята Пен: бусины распускает, прилежно и очень аккуратно. Вон они, в стоящем с левой стороны блюдце, а рядом — бутылка виски и стакан.
— Угощайся, — будто прочитав мои мысли, предложила Пен. — Второй разбила, когда пыталась вывести запах скипидара.
Не дожидаясь особого приглашения, я взял стакан, сделал большой глоток и поставил на место. Тут и заметил: Пен распускает не ожерелье, а четки.
— Чем занимаешься? — поинтересовался я: не спросить было просто невозможно.
— Вот, бусы решила распустить, — сухо ответила она.
— Зачем?
— Затем, что они слишком крупные. — Пен наконец подняла глаза, покачала головой и прищурилась. — Ты переоделся, — разочарованно проговорила она. — Надеюсь, костюм привез?
— Да, он в машине. — Я поставил клетку с Роной на стол. — Спасибо, что выручила.
Изображая поцелуи, Пен зачмокала губами, а Рона, встав на задние лапки, заскреблась о прутья.
— Пожалуйста, отнеси ее в гарем, — попросила хозяйка, и я обрадовался. По любому другому сценарию пришлось бы рассказывать о дне рождения Питера, так что каждая минута отсрочки казалась лишней минутой счастья. Тем не менее бусины в блюдце не давали покоя: наверное, потому, что я только что видел Рафи, а работа Пен очень напоминала то, чем пациенты больницы Стенджера любят заниматься в перерывах между сеансами электрошоковой терапии.
— Слишком крупные для чего? — уточнил я. Пен не ответила.
— Отнеси Рону вниз, — повторила она. — Я сейчас приду. Кстати, на каминной полке рядом с часами тебя ждет сюрприз.
Спускаясь в подземную крепость Пен, я услышал песню, от которой плескавшиеся в душе волны беспокойства покрылись бурунами. «Энола гей» в исполнении группы «ОМД». Частенько, уходя наверх, Пен не выключает старенький проигрыватель, а когда пластинка заканчивается, эта модель начинает играть сначала. Но музыка восьмидесятых — знак тревожный, очень тревожный.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Эдгар и Артур мрачно следили с любимых насестов — вершины книжного шкафа и бюста Джона Леннона соответственно, как я перекладываю Рону из клетки-переноски в огромный крысиный пентхаус, где она проживает в компании, здоровенных самцов, которые с радостью дадут ей то, чего от меня никак не добьешься.
Я взглянул на каминную полку. У старинных, но абсолютно нелепых часов что-то стоит: глянцевая открытка с загнувшимися краями, повернутая ко мне беловато-кремовой стороной. Фотография! Шагнув к камину, я схватил ее и повернул лицом к себе.
Я примерно догадывался, кто на ней изображен: настроение Пен и музыка — достаточно четкие указатели. И все-таки меня словно под дых ударили.
Оксфорд, колледж Сент-Питерс, задний двор — тот самый, где из фонтана порой бьет что угодно, только не вода. Ночь... Сценка высвечена чьим-то фотоаппаратом со слабенькой вспышкой, поэтому никакого фона не получилось. Первое, выступающее из темноты пятно — девятнадцатилетний Феликс Кастор с каштановыми кудрями и натянутой улыбкой, всем своим видом показывающий, что еще восемь месяцев назад не учился в государственной общеобразовательной школе. Мне уже полюбились длинные пальто, но в ту пору любовь олицетворяло шикарное черное пальто от «Барберри»: в дореволюционную русскую армию я еще не вступил. Пальто явно предназначалось мужчине с плечами пошире, я в нем походил на вешалку ростом метр семьдесят пять.
Слева от меня Пен. Боже, какая красотка! Ни одна фотография на свете не способна передать богатство красок и бьющую через край энергию. Украшенная перьями сетка для волос, расшитая блестками водолазка и черная юбка с разрезом (наряд словно подчеркивал: это утро после вечеринки), скромно потупленные глаза — Пен похожа на шлюху, которая решила отказаться от распутства и стать монахиней, но никому еще об этом не рассказала. Правая рука с вытянутым указательным пальцем воздета к небесам.
Справа Рафи. На нем его фирменный черный костюм в стиле Джавахарлала Неру и фирменная улыбка. Дитко улыбается, будто знает какой-то секрет. По мнению Германа Мелвилла, изобразить нечто подобное — пара пустяков, но ведь он же считал Моби Дика Белым Китом.
