Людмила Зарецкая - Визитка злой волшебницы
– Все нищету плодите, – презрительно сказал мужчина, обращаясь к хлопотавшей у стола матери. – Ты посмотри на себя! Сорок три всего, а на древнюю старуху похожа.
– Ну что ты, Коленька, – стыдливо улыбнулась мать. – Дети – это счастье. Разве плохо мы вас воспитывали? Ты вот живешь обеспеченно, даже деньги нам присылаешь… Марина сама уж двоих спиногрызов растит. Муж у нее хорошо зарабатывает. Пьет, правда, так ведь кто нынче не пьет? Илюша военное училище закончил. На Байконуре служит. Маша в институте учится. На вечернем, это да. Нам ее не выучить. Она уж невеста совсем, двадцать один год, красавица. Придет со смены – увидишь.
Игорек в армию ушел два месяца назад. Ангелинке шестнадцать, в техникуме на повара учится, мне смена растет. Ванька – оболтус, конечно. Учиться не хочет, вечно на него в школе жалуются. Говорят, проблема переходного возраста у него. А я не знаю, что и думать, ты бы поговорил с ним, а то отец скоро запорет его совсем. Тринадцать лет парню, а ума совсем нет. Со шпаной связался. Зато Еленка у нас отличница. В своем пятом классе – самая лучшая ученица. Валюшка в третий пошла, а Таська в первый. Вон она, кстати, из школы вернулась. Иди, Тасенька, поздоровайся с братом.
Николая девчушка сначала испугалась, уж больно зло сказал он матери, что выглядит старухой. Но с ней, Тасей, брат был ласков, подарил большую куклу, настоящую, как у подружки по подъезду.
Вообще-то куклу Тася робко попросила в прошлом году у матери на день рождения. Ей никогда не дарили подарков, каждый год просто давали по рублю. А тогда Тасю ждала кукла в коробке.
Затаив дыхание, она сняла крышку и собрала в кулак всю свою волю, чтобы не зарыдать. Кукла оказалась тряпичной. К мягкому тельцу было приделано глиняное лицо с глупыми круглыми глазами и ртом-пуговкой. Совсем не о такой кукле мечтала маленькая Тася.
Не сдержав отчаяния, она с размаху швырнула подарок в угол. У куклы откололся кусочек носа. А Тасю, несмотря на день рождения, выпороли, и в этом году снова подарили рубль, который она потратила на целый кулек конфет-леденчиков. Весь двор называл их голышами – конфеты продавались без обертки, и кулька Тасе хватило на целую неделю, несмотря на то что с братьями и сестрами она все-таки немножко поделилась.
А Николай привез ей настоящую куклу. Пластмассовую, со сгибающимися ручками и ножками. В красивом голубом платье с оборками и маленьких башмачках, которые снимались с ножек. Из-за этой куклы Тася прониклась к брату такой горячей любовью, что накануне его отъезда даже не спала ночь – рыдала от горя, что он уезжает. Больше увидеть его ей так и не довелось, года через два брат погиб в автомобильной катастрофе. На похороны летал один отец. Билет на самолет стоил дорого.
– Эта кукла, а вместе с ней и брат, были одним из самых сильных воспоминаний в моей жизни, – рассказывала Таисия Архиповна Инне. – Когда у меня сын родился, я его в честь брата Коленькой назвала.
Тася училась в третьем классе, когда у нее родился еще один брат – Никита. Мать звала его Китенок. Она словно обрела заново всю ласку и заботу, которые уж было растратила на двенадцать старших детей. Никита был ее отрадой, светом в окошке, хотя на трехлетнюю Ольку и шестилетнего Павлушу она не обращала практически никакого внимания. Братом и сестрой занималась Тася.
Беда пришла спустя четыре года. Мать оставила Никиту в сквере у магазина. Послушный мальчуган, никогда не отходивший от скамейки дальше чем на четыре шага, решил отправиться вслед за ней. Мать, возвращаясь обратно, даже увидела, как он приблизился к дороге и шагнул на проезжую часть. Ее крик потонул в отчаянном скрипе тормозов…
До девятого дня мать не сказала ни слова. Она словно окаменела, и тринадцатилетняя Тася с опаской смотрела, как она бродит по квартире, прижав к себе поношенную и застиранную курточку младшего сына. Съездив на кладбище, мать молча ушла из дома и больше не вернулась. Ее тело через две недели нашли водолазы.
– Вы знаете, Инночка, я ведь мать так и не простила, – задумчиво сказала Манойлова, глядя сквозь Инну в морозное окно. – Нас у нее было тринадцать. Конечно, к тому времени Николая не было в живых, у Марины своя семья, Илюха уже капитаном был, Машка учительницей в деревенской школе работала, Игорь на заводе вкалывал и в общежитии жил, не с нами, Ваньку в первый раз посадили… Но нас с ней дома оставалось пятеро, и Олька была маленькая совсем, только-только в школу пошла. А мать, имея двенадцать детей, из которых пятерым еще требовалась ее помощь, не смогла пережить гибели тринадцатого. Бросила нас.
Отец через год совсем спился. Ленке стукнуло восемнадцать, ей надоело нас на себе тащить, и она переехала в Череповец, устроилась там на металлургический комбинат. Вальку дома оставили, ей, слава богу, тогда уже шестнадцать исполнилось, а меня, Павлушу и Олю отправили в детдом. Так что школу я уже там заканчивала.
– Ужас какой! – сказала Инна, у которой от этого рассказа даже мурашки по спине побежали. – А почему старшие сестры не взяли вас к себе?
– А вот этого я уже им никогда не прощу, – спокойно произнесла Манойлова. – Когда меня в детдом оформляли, Маринке тридцать два было. Конечно, у нее свои дети почти моего возраста, но я же у нее в ногах валялась, чтобы она над нами троими опекунство оформила! Обещала, что мы по-прежнему будем у себя жить. Что с Валькой будем и квартиру прибирать, и еду готовить, и с младшими уроки делать. А сестрица моя сказала, что если бы она хотела брать на себя такую ответственность, то своих бы нарожала. А Машка к тому времени тоже замуж вышла, у нее как раз ребенок родился, молока не хватало, у малыша диатез… В общем, ей тоже оказалось не до нас. Так что я выросла с убеждением, что никому не нужна. Ни матери, ни сестрам.
– И вы никогда больше всей семьей не собирались?
– Никогда. Мама умерла, и семьи не стало.
– Неужели вы даже не знаете, где они, что с ними?
– Почему не знаю? Знаю. Как я на ноги встала, как у меня бизнес пошел, так почти все мои родственники начали меня находить. Марине сейчас семьдесят три. Она лет пять назад звонила, жаловалась, что пенсии не хватает, что у дочери ее жизнь не сложилась, в разводе она. Просила помочь. А я ответила, что если бы хотела содержать дом престарелых и неудачников, то учредила бы такой фонд. И попросила больше мне никогда не звонить.
Илюша в Афгане погиб. Машку и ее двоих детей муж убил, пьяный топором зарубил. Это давно было, я тогда только-только школу закончила. Игорь от инфаркта умер в сорок лет. Ангелинка жива, ей уж шестьдесят четыре. Она на Украине живет, замуж туда вышла. Мы раньше к ней летом ездили. У нее там собственный дом с садом. Она баба хорошая.
Ванька у нас уголовник. По тюрьмам и зонам лет тридцать провел. Лена так в Череповце и прижилась. Видимся мы с ней редко, созваниваемся раз в месяц, весной к ней на юбилей поеду. С Валюхой мы и не расставались. Она меня в детдоме проведывала, подкармливала. Ей нелегко пришлось, она, как и я, сама в жизни пробивалась. С шестнадцати лет работала. Вот уж два года на пенсии. Я ей дачу купила, она огород разбила, в земле копается. Нравится ей это очень.
Павлик в Китае живет. Он электроникой занимается. Электронные табло в автобусах видела? Так вот, это его. После детдома смог и институт закончить, и диссертацию защитить. С ним мы всегда видимся, когда он в Россию приезжает. А Ольку в детдоме удочерили. Она красивая очень была девочка, послушная, тихая и умненькая. Я ее, как ни искала, найти так и не смогла.
– А мне всегда казалось, что большие семьи очень дружные, – сказала Инна. – Я сама-то единственный ребенок у мамы и всегда в детстве мечтала, чтобы у меня был брат или сестра.
– А я в детстве всегда мечтала, чтобы в комнате тихо было, когда я уроки учу, – засмеялась Манойлова. – А то я за учебники, а младшие в прятки играют, а старшие музыку слушают. Дурдом.
Закончив школу, Тася поступила в строительный техникум. Ее любимым предметом всегда было черчение, так что училась она с упоением и зарабатывала вторую стипендию, выполняя сложные чертежи для однокурсников.
Ее ближайшая подружка встречалась со студентом-физкультурником. Именно он как-то привел к ним в комнату своего соседа по общежитию. Звали его Гаврила Манойлов, и учился он на самом немужском факультете местного института – музыкально-педагогическом.
Молоденькую Тасю совершенно заворожили слова, которые сами по себе уже звучали как музыка: Шопен, Людвиг ван Бетховен, Аппассионата, аллегро… Гаврила казался ей человеком из другого мира. А еще он проникновенно читал мудреные стихи, смысла которых Тася не понимала.
Марш Мендельсона (по словам Гаврилы, у него была еще одна фамилия – Бартольди) прозвучал для Таисии, когда ей было девятнадцать.
