Вера Белоусова - Жил на свете рыцарь бедный
— Бред какой-то. — Мышкин пожал плечами.
— Ну, я его обнадежил — придет, говорю, непременно, только в другой раз…
— Это правда, — кивнул Мышкин. — Никуда я не денусь. Ну, в общем, это не важно…
— Конечно, не важно, — легко согласился Гаврюшин. — Чего уж тут важного? Просто любопытно… Ладно, я продолжаю… Про вчерашнее он говорит в точности то же, что вчера, и что говорят соседи — я не буду повторять. Я спросил насчет ее врагов и насчет каких-нибудь сложностей — ну как обычно… Он помолчал… а взгляд у него, надо сказать… гипнотизирует… и говорит: «Враги есть не у нее, а у меня. У меня, говорит, их мно-ого. Неужели, говорит, непонятно, что это все на меня рассчитано?» Как-то он так выразился… вроде: «Мне подарочек» или нет, как-то не так… В общем, что-то в этом духе… Вроде с иронией, а посмотрел я на него — у него желваки ходят, и, ей-богу, инспектор, он чуть не плачет… Тогда я спрашиваю: «Скажите, пожалуйста, почему она оказалась в этой квартире? Вы же, кажется, вместе жили?» — «Она, говорит, от меня ушла, примерно месяц назад». — «А если так, говорю, то не кажется ли вам странной такая форма мести или там… воздействия?.. На вас то есть. Если бы Козлова была при вас — тогда понятно. А так — какое вам, казалось бы, дело?» Тут он долго молчал. А потом говорит, причем как будто с трудом: «Они знали… все знали, что мне без нее не… в любом случае… Что я сдохну. И потом — она бы ко мне вернулась. Вернулась бы!» И тут он, инспектор, как хватит кулаком по столу! А потом как-то скис и говорит: «Извините. Я не в себе, конечно. Но она бы вернулась, это я вам точно говорю… могла бы вернуться…» И тут я, как вивисектор: «А почему, спрашиваю, она вообще от вас ушла? Что между вами случилось?» — а сам думаю: ка-ак он меня сейчас пошлет! Ан нет. «Она, говорит, замуж собралась. Так она мне сказала». — «За кого?» — спрашиваю. Он плечами пожал: «Не знаю. Ни за что не соглашалась признаться. Боялась, должно быть, что я… мстить буду… А может, вообще все сочинила, от начала до конца, чтоб меня поучить… За ней много бегало… В общем, не знаю кто».
— Странно… — пробормотал Мышкин.
— Странно, конечно, — согласился Гаврюшин. — Хотя чего только не бывает…
— А скажите, — неожиданно вмешался Коля, — вы тоже думаете, что это по нему били… по Дерюгину? Что Козлова тут — вроде инструмента?..
Мышкин и Гаврюшин переглянулись.
— Давайте вы, инспектор, — попросил Гаврюшин.
— Теоретически это вполне возможно, — начал Мышкин. — И даже весьма вероятно. Я бы даже сказал — наиболее вероятно, если бы не два обстоятельства… Он считает, что Козлову убил кто-то из его врагов или конкурентов. Но люди… э-э… этого круга… редко стреляют сами. Они, как правило, кого-нибудь нанимают. А тут… почерк не тот, и вообще — она же его сама в квартиру впустила…
— Ну вот же это самое я и хотел сказать! — с воодушевлением воскликнул Коля.
— Да… И кроме того… Вот этот момент… Насчет того, что все понимали, что он надеется ее вернуть… и вообще… Может, оно и так, а все-таки странный какой-то момент выбран. Именно тогда, когда они в полуразводе и она ему вроде бы изменила. Хотя… я, конечно, тут многого не понимаю. Посмотрим еще, что экспертиза покажет.
— Примажем, инспектор! — воскликнул Гаврюшин. — На что-нибудь хорошее!.. Ничего вам ваша экспертиза не даст!
— Идет, — неожиданно согласился Мышкин. — Бутылка хорошего вина, грузинского, настоящего. У меня есть.
— Перочинный ножик, — сказал Гаврюшин. — Хороший, лезвий куча. Разбейте, Коля. Вот так. А теперь давайте звонить Дерюгину насчет Василия.
Он подвинул к себе телефон, набрал номер, представился и попросил секретаршу соединить его с Дерюгиным напрямую.
— Антон Антонович, — сказал он. — Извините за беспокойство, тут у нас еще вопросик возник… — Его голос звучал настолько непривычно — никакой иронии, одна вежливость, чтобы не сказать — подобострастие, что Мышкин посмотрел на него с удивлением. — Нет ли среди ваших близких знакомых какого-нибудь Василия? Почему я спрашиваю? — Он бросил быстрый взгляд на Мышкина. Тот кивнул. — Видите ли, у Козловой в записной книжке есть одна пометка… Похоже, она вчера ждала какого-то Василия… Да, без фамилии. Да… Потому что там написано… э-э… ну, в общем, там написано «Тошкин Вася». Тоша — это ведь от Антона… Мы думаем, это про вас. Да, спасибо. Да, пишу. Ах вот как! Ага… Ну ладно… Спасибо большое.
Он повесил трубку и повернулся к Мышкину.
— Значит, так. Василий у него есть один. Его заместитель. Вчера вечером улетел на три дня в Вену, на переговоры…
— А что, если это он… сбежал? — предположил Коля.
— Гм… Послезавтра узнаем. Между прочим, Дерюгин пробормотал что-то вроде: «Васька — к ней? Это надо же!» — и довольно злобно, по-моему, пробормотал, но ручаться не могу — по телефону не поймешь. А фамилия этого Васи — Зуев, Василий Зуев. Я пошел? Готовьте винишко, инспектор.
Хоть Мышкин и согласился на это пари, надо признаться, что Гаврюшин его почти убедил. Пари он заключил для нормализации отношений. Работать с Гаврюшиным оказалось несколько проще, чем он думал, но все-таки… не совсем просто. Так что пари понадобилось из соображений тактических, а вовсе не из азарта. Азарта не было — больше того, он уже готов был согласиться, что ждать особенно нечего. Однако он выиграл, а Гаврюшин проиграл. Эксперты обнаружили нечто весьма любопытное.
ГЛАВА 4
Тот день вообще оказался днем сюрпризов. Первый из них обнаружился еще до того, как Мышкин узнал заключение экспертов. С утра ему все-таки пришлось съездить по старым делам — хоть ему и было велено заниматься Козловой, и только Козловой, кое-что все-таки необходимо было доделать самому. Он приехал на работу примерно на час позже обычного и обнаружил на двери кабинета записку, предписывавшую немедленно явиться к начальству.
— Смотри, что мы сегодня получили, — начал Терещенко, как только он переступил порог. — Здравствуй то есть. Садись и смотри. — С этими словами он протянул Мышкину обыкновенный конверт. Мышкин бегло оглядел его — адрес напечатан, обратного нет — и вынул небольшой листок белой бумаги. «Убийца — Дерюгин, — было напечатано на нем, с орфографическими ошибками и почти без знаков препинания, — и вы менты поганые сами это знаите. А не берете его потому что он вас всех с потрахами купил».
— Ну и что это, по-твоему? — осведомился Терещенко. — Глас народа?
— Народа… — пробормотал Мышкин, вертя в руках бумажку и рассматривая ее со всех сторон. — Или… заинтересованных лиц. Судя по лексике…
— По лексике теперь хрен поймешь…
— Это верно. — Мышкин невольно усмехнулся. — А заключение готово?
— Готово, готово. И там, скажу я тебе, совсем уж черт знает что…
Минут десять спустя Мышкин сидел у себя в кабинете, тупо глядя в окно и пытаясь осмыслить полученную информацию. На пистолете, которому по всем законам надлежало быть чистым и незапятнанным, как стеклышко, имелись отпечатки пальцев — некоторые четкие, некоторые смазанные, но все принадлежали одному человеку — Антону Дерюгину. «Сильный номер», — сказал по этому поводу Терещенко. Номер был сильный, но не последний. На журнале «Cosmopolitan» были отпечатки пальцев Кати Козловой, что было совершенно естественно, а вот на книжке Федора Сологуба из серии «Серебряный вихрь» отпечатков не было вовсе. Ни одного. Можно было подумать, что книжка самостоятельно спорхнула с книжной полки и переместилась на журнальный столик. И еще письмо… Письмо, пистолет и книжка… главное — книжка… все это решительно не выстраивалось в один ряд. Или… выстраивалось?.. Мышкин вытащил из тумбочки пачку сухарей с орехами, уже полгода заменявших ему покинутые сигареты, выхватил сухарь и принялся старательно грызть.
В этот момент в дверь постучали — пришел страшно взволнованный Коля.
— Про анонимку слыхали? — воскликнул он, едва переступив порог.
— Я-то слыхал, — удивленно ответил Мышкин. — А вот вы-то откуда знаете?
— Все говорят!
Мышкин только руками развел.
— Знаете что, Коля, — сказал он, — вы пока посидите тут, минуточку буквально, пока я соображу, что к чему. Сухарь хотите?
Сухарь Коля принял охотно и сел на стул в уголочке. Минуты две прошло в молчании, потом он начал беспокойно ерзать на стуле и в конце концов не выдержал:
— Может, мне пока выйти? Вы скажите, если я мешаю… Я могу пока в коридорчике походить…
— Нет-нет, Коля, — встрепенулся Мышкин. — Не надо никуда уходить. Наоборот. Надо бы Женю позвать. Евгения Аркадьича то есть. Но… может, и не надо.
Мышкин не сомневался, что самолюбивый Гаврюшин не идет не потому, что жалеет проспоренного ножика, а потому, что сидит в это самое время у себя в кабинете и ломает голову над результатами экспертизы, надеясь первым сообразить, что это значит.
