Алексей Хапров - Наследник
Воздух был прозрачен и чист.
"Что ж, посмотрим", — подумал я, и принялся нажимать на спусковой затвор. Сделав это с десяток раз, я переключился на режим просмотра.
Первые кадры меня не порадовали. Ничего сверхъестественного не наблюдалось. Из меня даже вырвался вздох разочарования. Я уже был близок к тому, чтобы признать свою миссию проваленной, а время — напрасно потерянным, как на одном из последних снимков вдруг отчетливо проявилось полупрозрачное белое пятно. Я замер. Что это? Дыма здесь нет. Тумана тоже. Пар изо рта я не выдыхал. Впрочем, на водяное испарение не похоже. Ведь края пара расплывчаты, и как бы сливаются с окружающей средой. А здесь края имели четко выраженную границу. Это явно был какой-то сгусток, какая-то сфера, какая-то субстанция. А может, это просто отражение света? Вряд ли. Ведь поверхность камня не гладкая, не блестящая, а значит, к светоотражению не способна.
Я перешел на следующий кадр. Мое волнение усилилось. Пятно переместилось немного влево, словно в процессе съемки пролетало мимо объектива.
У меня к горлу подступил ком. Сердце бешено застучало. Выходит, старик был прав!
Раздавшийся неподалеку шорох заставил меня вздрогнуть и насторожиться. Звук исходил из кустов. Я схватил фонарь и направил свет в их сторону.
Несколько мгновений длилась тишина. Затем шорох повторился. В другое время и при других обстоятельствах он, может быть, пробудил бы во мне любопытство. Там вполне мог оказаться либо заяц, либо еж, либо еще какая-нибудь безобидная тварь. Но в тот момент мое сознание было настолько поглощено кажущейся близостью потустороннего мира, что я всецело проникся убеждением, будто в кустах мается чья-то неприкаянная душа.
Мною овладел ужас. Я сорвался с места и бросился обратно к клену. Взобравшись на него с быстротою кошки, я расположился на уже знакомой ветке, и в страхе просидел на ней до самого рассвета…
Глава десятая
— Как там сегодня мой орел? Не опоздал?
— Ушел вСвремя, — ответил я. — Без двадцати восемь.
Карпычев кивнул, и уже было вознамерился выйти из будки, но тут его взгляд упал на стол.
— Что там у тебя?
Я покраснел. Рядом с монитором лежали снимки, сделанные мною в овраге.
— Да так, небольшое баловство, — махнул рукой я, всем своим видом показывая, что там — ничего существенного.
Я быстро сгреб фотографии в кучу, намереваясь убрать их подальше от чужих глаз, но у хозяина взыграло любопытство.
— Погоди, — остановил меня он.
Известный актер подошел ко мне. Я обреченно протянул ему карточки. Карпычев принялся их рассматривать.
— Хм, — хмыкнул он; в его глазах вспыхнул интерес. — Голосов овраг?
— Да-а-а, — удивленно протянул я, не ожидав от него такой осведомленности.
— Кто снимал? Ты?
Я смущенно опустил голову и принялся теребить авторучку. Стоит ли ему в этом признаваться? Что он после этого обо мне подумает? Может, приплести какого-нибудь мнимого знакомого?
Хозяин внимательно посмотрел на меня.
— Ночью снимал? — снова спросил он.
— Ночью, — пробурчал я, поняв, что разоблачен.
Я вздохнул, и, чтобы хоть как-то оправдаться, коротко поведал ему о том, как узнал про это таинственное место от своих родственников, как оно меня заинтересовало, как незнакомый дед подбил меня на ночное дежурство, как я на него решился, и что в итоге получил.
— Утверждать, что это призрак, я, конечно, не берусь, — осторожно резюмировал я, указывая на снимки. — Но я готов поклясться, что в тот момент, когда я спускал затвор, ничего подобного передо мной не было.
Карпычев, в глазах которого на протяжении всего моего рассказа не проявилось ни капли осуждения, а напротив, светился живой блеск, положил фотографии обратно на стол, и утвердительно произнес:
— Призрак. Или, говоря научным языком, энергетический сгусток. Душа. Признаков плотской принадлежности здесь не просматривается. Так что это не обязательно душа человека. Вполне вероятно, что это душа какого-нибудь животного. Подобных явлений я, в свое время, наблюдал достаточно. И на гораздо более профессиональной аппаратуре, чем твой фотоаппарат. Они для меня уже не в диковинку.
Мой рот непроизвольно открылся.
— Что, не ожидал? — усмехнулся известный актер, уловив мое изумление.
— Честно говоря, нет, — растерянно пробормотал я.
Хозяин отступил к кушетке и уселся на нее, закинув ногу на ногу.
— В молодости я довольно серьезно занимался изучением паранормальных явлений, — задумчиво проговорил он. — Нас таких было трое. Мы жили на одной улице, учились в одной школе, дружили. Правда, после получения аттестатов, наши пути-дороги разошлись. Я подался в театральный, а мои приятели — в физико-технический. Но связи мы не теряли. Мы основали самодеятельное научное общество, и все свое свободное время проводили за изучением различных аномалий. Мы много где побывали, много чего повидали. Если про все рассказывать — это займет слишком много времени. Но по Голосовому оврагу я тебе информацию дам… Да чего ты стоишь, как солдат на параде? Присядь, расслабься.
Я плюхнулся на стул.
— Исследование любого аномального места следует начинать с замеров электромагнитного излучения. Это аксиома. Если оно в норме — силы лучше не тратить. Вряд ли здесь действительно происходит что-то необычное. А вот если нет — есть смысл покопаться. Результат по Голосовому оврагу нас ошеломил. Уровень электромагнитного излучения, зафиксированный в нем, превысил норму в двенадцать раз. А у камней и того больше — в двадцать семь раз.
Я изумленно присвистнул.
— Вот-вот, — оживился мой собеседник. — Примерно такая же реакция была и у меня. Кстати, во время замеров произошел весьма любопытный случай. Когда один из нас, Ваня Шестаков, работал в овраге со спектрографом, его вдруг что-то подбросило вверх. Он взлетел метра на два. Говорит, почувствовал сильный толчок, который исходил откуда-то из-под земли. Мы так и не смогли объяснить его природу. Как будто что-то невидимое отчаянно не хотело, чтобы мы проникли в здешние тайны. Мы, конечно, испугались, но работу не прекратили. Проанализировав все собранные данные, мы пришли к выводу, что по дну Голосова оврага проходит большой разлом платформы. Практика показывает, что именно в таких местах чаще всего и происходят необъяснимые законами современной науки вещи.
— Ворота в подземное царство? — пробормотал я, вспомнив фразу из прочитанной книги.
— Можно сказать и так, — кивнул Карпычев. — Кстати, а ты обратил внимание на ручей?
— Обратил, — ответил я.
— Вот тебе один интересный факт. Он никогда не замерзает. Даже в самые лютые морозы.
— Совсем не замерзает? Но почему?
Известный актер пожал плечами.
— Сие осталось нам неведомо.
— Может, химический состав воды какой-то особенный?
— Химический состав воды обычный. Единственное, что отличает эту воду от той, которая течет из-под крана — это более высокая плотность. Но это не причина незамерзания. Тут явно что-то другое. И еще один интересный факт. Ее температура стабильна в любое время года: и летом, и зимой, и осенью, и весной — четыре градуса по Цельсию. Не веришь — сходи, померяй.
— Интересно, — удивленно покачал головой я.
— Полностью разобраться во всех этих загадках мы тогда не смогли, — вздохнул хозяин. — Не хватило знаний. Многие неясности так и остались неясностями. Со временем мои друзья в них продвинулись. Но, правда, уже без меня. Мне это дело пришлось бросить…
Дверь будки распахнулась.
— Ах, вот ты где! — раздался повелительный голос Катерины. Она переступила через порог и осуждающе посмотрела на мужа.
Лицо хозяина посуровело.
— Я занят, — холодно произнес он.
— Мне срочно…
— Я занят! — повысив голос, перебил ее Карпычев. — Выйди отсюда!
Катерина побагровела. Она явно не ожидала от супруга столь враждебного выпада, да еще в моем присутствии. Она растерянно посмотрела на него и открыла рот, явно собираясь что-то сказать. Но на лице известного актера застыло такое неприкрытое недружелюбие, что она осеклась. Немного помявшись, Катерина вышла из будки, громко захлопнув за собой дверь.
Лицо Карпычева разгладилось.
— На чем я остановился? — как ни в чем не бывало, спросил он.
— На том, что Вам это дело пришлось бросить, — подсказал я.
— Ах, да. Так вот. После первых ролей в кино, когда моя физиономия приобрела известность, меня вызвали в партком театра, в котором я тогда работал, и в жесткой форме потребовали прекратить заниматься всякой ерундой. Раньше ведь такие исследования не поощрялись. Все то, что не соответствовало марксистко-ленинскому учению о материализме, считалось откровенной чушью. Кто им только "настучал" — ума не приложу. И пригрозили, что если я не выполню это требование, то дальнейший путь в искусстве мне, как говорится, заказан. Я даже дословно помню гневную тираду секретаря парткома: "Советской культуре не нужны актеры, увлекающиеся всякими лженаучными теориями".
