Ольга Лаврова - Подпасок с огурцом

Ким бережно разворачивает и ставит на стол серебряную пе-пельницу.

-- Пепельница-лягушка? Недурно. Анатолий Кузьмич, полю-бопытствуйте.

Боборыкин, не беря в руки, осматривает пепельницу.

-- Превосходная работа. Если невооруженным глазом, весьма похоже на Фаберже. Но, естественно, надо смотреть и исследо-вать. Ты уж сам, Альберт, у меня полно дел. -- Он забирает свои ящички и удаляется.

-- На кой ляд старик передо мной притворяется, будто не знает?

Вместо ответа Альберт строит неопределенную мину и уносит пепельницу.

Ким взвинченно слоняется по комнате, напевая: "Гори, гори, моя звезда..."; приостанавливается перед одной из картин: "Ну и что в тебе такого особенного, неповторимого? Только имя, друг мой, только имя". Снова неспокойно бродит: "Гори, гори, моя звезда-а...". Достает сигарету, закуривает.

Входит Муза в фартуке и, заметя в руке Кима сигарету, ахает:

-- Ты, паршивец, где куришь?!

-- Простите, Муза Анатольевна, совершенно машинально, -- он поспешно тушит сигарету.

-- В любой картинной галерее заплатил бы штраф.

-- Заплачу, Муза Анатольевна! -- Ким начинает шарить по карманам, разыгрывая испуг человека, обнаружившего, что у него с собой ни гроша.

-- Алик у себя?

-- Он занят ненадолго. Лучше не беспокоить.

-- Я только спрошу, класть лук или нет.

-- Не класть! -- преграждает ей Ким дорогу. -- Если только целиком.

-- Почему целиком?

-- Потому что резать невозможно, глаза щиплет.

-- А и ладно, пускай себе ест без лука! -- улыбнувшись, решает Муза и возвращается на кухню.

Альберт появляется очень довольный, с пепельницей и лупой.

-- Порядок. Клеймо на месте. "Поставщик Императорского двора" и прочая... Во сколько ты ее ценишь?

-- Вещь первоклассная. На аукционе в Цюрихе за нее дали бы столько тысяч фунтов!

-- Ха! -- Альберт обводит комнату рукой. -- Если тут все пересчитать на фунты -- пуды получатся. Но, как с горечью подметил поэт: "Ты не в Чикаго, моя дорогая".

С деланно незаинтересованным видом заглядывает Боборы-кин:

-- Что там у Музы с обедом?

-- У Музы полная икебана, -- живо отзывается Ким. -- Анато-лий Кузьмич, сколько стоит этот Фаберже?

Вооружаясь лупой, старик придирчиво осматривает пепельни-цу со всех сторон.

-- Сперва надо покупателя найти, потом рядиться.

-- Мне деньги нужны сейчас.

-- Если ты встретишь человека, которому деньги сейчас не нужны, подними меня хоть среди ночи, не поленюсь, приеду полюбопытствовать.

У Музы снова кулинарные сомнения.

-- Алик, я хотела спросить... -- начинает она, но при виде лягушки мгновенно забывает о стряпне. Словно по воздуху, плы-вет Муза к столу, крепко вытирает руки фартуком и поднимает пепельницу. -- Так и думала -Фаберже! Ким, ты принес? Где откопал?

-- Ким добрался до наследства петербургской балерины, лю-бовницы великого князя, -- говорит Альберт первое, что навер-нулось на язык.

-- Точно. Как войдешь, сразу наискосок. Две старушки-сест-рички, балеринины племянницы.

Муза увлечена и не замечает, что они балагурят.

-- Продается? -- спрашивает она, держа лягушку в ладонях.

-- Продается.

-- Сколько?

-- Видишь ли, деточка, -- вмешивается Боборыкин, -- мы как раз решаем. Ким пришел советоваться.

-- Папа, давай возьмем!

-- Что ты, Музочка, что ты! Это совершенно не входит в мои планы.

-- Тогда ты бери, Алик. Бери, не прогадаешь.

-- Но ты же знаешь, во что нам влетел Рязанцев. Ни Анатолий Кузьмич, ни я просто не имеем возможности... На кухне ничего не пригорит? -- Альберт тревожно поводит носом.

-- Ой, Алик, помешай сам!

Альберт кидается на кухню -- нельзя допустить, чтобы погиб обед!

Ким рад заварухе.

-- Купите вы, Муза Анатольевна. Вам я уступлю подешевле.

-- Пап, ты дашь взаймы?

-- Ни рубля. Что за блажь?

-- А и ладно, без вас найду! -- поднимает Муза флаг мятежа. -- Сколько, Ким?

-- Оцените сами.

-- Альберт! -- призывает Боборыкин. -- Ким подбивает Музу купить!

-- Эй ты, кончай свои фокусы! -- невнятно кричит из кухни Альберт с набитым ртом.

Ким смеется.

Боборыкин пытается умиротворить Музу:

-- Давай договоримся -- ко дню рождения ты получишь Фаберже.

-- Но я хочу именно этого!

-- Теперь не время! -- отрезает Боборыкин и покидает поле боя. -- Я умываю руки, -- сообщает он Альберту, столкнувшись с ним в дверях.

-- Ладно уж, распетушились! Не буду. Иди, Алик, я просто полюбуюсь. Ну? Полюбоваться я имею право?

Альберт неохотно скрывается.

Муза усаживается поговорить по душам.

-- Слушай, Ким, как интересно -- только сейчас начинают выплывать самые талантливые работы Фаберже. Будто где-то прятались и выжидали, пока их смогут оценить по достоинству.

Настроение Кима резко меняется, он вдруг мрачнеет.

-- Не согласен?

-- Вполне согласен.

-- Из мастерских Фаберже выходило ведь немало и манерного. Не сплошь была красота, бывала и красивость. Особенно с золо-том, с драгоценными камнями. А тут так просто и благородно -- чистое серебряное литье. А эта лягушка, слегка утрированная, с ноткой иронии... Замечаешь?

-- Это животное с настроением.

-- Именно! И опять же -- с чего я начала -- появись она раньше, так в общем всплеске моды не обратили бы внимания, Фаберже и Фаберже. А сейчас, когда каждая находка на виду, начинаешь думать и сравнивать. Я считаю -- то, чем все восторгаются, это средний уровень. А есть вершина творчества, золотой период.

Лицо Музы смягчилось, помолодело, она в своей стихии.

-- И что еще вы относите к вершинам творчества?

-- Из вещей, которые держала в руках, пресс-папье со спящим львом, например.

-- А подсвечник-змея? -- напряженно спрашивает Ким.

-- Да, пожалуй. У тебя, Кимушка, отличный нюх. И все -- в едином стиле и помечено московским клеймом. Я начала было статью писать. Алик даже название придумал: "Золотой период серебра Фаберже".

Жующий Альберт заглядывает в дверь и, послушав, о чем речь, исчезает.

-- Дайте почитать, когда допишете.

-- А, забуксовала что-то. Не пойму, на что выводить. Вряд ли это собственноручные работы старика Фаберже. Кто-то из его мастеров. Я уж в литературе, в архивах рылась -- попусту. Петербургские мастера, те известны: Перхин, Соловьев, Горянов, Епифанов-Захудалин. Там мы знаем: если кроме фирменного клейма стоит "Ф.А.", -- это Федор Афанасьев, "В.Б." -- Василий Бойцов и так далее. А в Москве всего-то было два или три личных клейма. Одно из них "И.П.", Но что за "И.П."? Неведомо. Вещей его мало, они в таком же роде, -- она кивает на лягушку. -- Очень своеоб-разные.

-- И вы подозреваете, что "золотой период" -- это дело рук "И.П."?

-- В душе уверена.

-- Отчего же на пепельнице нет букв "И.П."? И на подсвечни-ке не было! -- запальчиво возражает Ким.

-- В том-то и загадка. Великолепные работы, его работы, но без инициалов! -- Муза понижает голос. -- Ким, я лягушку возьму, только пока помалкивай. Что старушки просят?

-- Старушки темные, -- неохотно врет Ким. -- Знают, что старинное серебро, и все...

-- Ладно, столкуемся, -- шепчет Муза.

x x x

Что же следствие? Где наши сыщики? Не скажешь пока, что они далеко продвинулись. Докладывая дело начальству, лейте-нант Зыков не может похвастать особыми достижениями.

-- По-видимому, состав преступной группы разношерстный, товарищ полковник. И, судя по тому, что польстились на пиджак, на сигареты, мелкое жулье. Но должны существовать те или тот, кто все это организовал и взял на себя реализацию похищенно-го...

-- А подтверждается, что у директора пропали личные вещи? -- прерывает Скопин.

-- Да, замшевый пиджак Пчелкин надевал, когда приезжали иностранцы. Названная им книга тоже была. Действительно подарил ее художник, а директор в благодарность повесил в музее его пейзаж. На переплете книги, между прочим, есть прожжен-ное пятнышко -- отлетела головка спички.

-- Что еще дал розыск на месте?

-- Пока больше ничего.

-- Подытожим. Директор музея как соучастник кражи отпада-ет. Кипчак, продавший "Подпаска", тоже.

-- Да.

-- Другими словами, вы зашли в тупик.

-- Нет, товарищ полковник, кое-что на моем счету все же есть. Директор вспомнил о группе студентов художественного учили-ща. Они как раз снимали восемь копий. И судьба этих копий неизвестна.

-- Вам неизвестна или студентам?

-- Ни им, ни мне. История такая, товарищ полковник. Из треста общественного питания к училищу обратились с просьбой помочь художественно оформить вновь открытые точки. И пря-мо указали, копии каких картин хотели бы получить -- именно тех, что потом украли. Деканат разрешил, даже порадовался, что не везде висеть одним "Медведям". А для студентов это был и заработок, и практика, им потом зачли копии за курсовые работы. Деньги училищу были переведены по почте. За картинами прис-лали машину с шофером, погрузили -- и все, никаких следов.

-- В тресте делают круглые глаза?

-- Да, товарищ полковник, они картин не заказывали. Хотя заказ оформлен на трестовском бланке.