Галина Романова - Демон искушения
— А-а-а, понятно! Небось думаешь, что я это все придумала? — Тамара хихикнула в кулак и замотала головой, глядя на нее жалостливо. — Дурочка. Небось думаешь, что я из зависти оговорила твоего мужика? Вот, мол, жаба тетку душит, что я с мужиком, а она одна тут задницу греет? Дурочка ты, Юль.
— Извините, Тамара, — пролепетала Юля.
И непонятно было, за что она извиняется. То ли потому, что Тамара мысли ее угадала нехорошие в собственный адрес. То ли потому, что не желала видеть ее и предлагала той покинуть комнату. Но как бы то ни было, неловкая ситуация вогнала Юлю в краску. А Тамаре все нипочем. Она как стояла, так и продолжила стоять, подперев жирные бока кулаками.
— Вижу, купаться ушел. — Она выразительно глянула на Степкины трусы. — Пошли поищем, что ли. С телефоном ушел? Конечно, как он без него?! Пошли, пошли, чего остолбенела! Как раз на месте его и зажучим!
Не хотела Юля никого жучить ни с телефоном, ни без него! И уж тем более в присутствии Тамары. Она и отнекивалась, и отмахивалась, когда приставучая тетка ее за руку на пляж тащила. Правильнее не на пляж, а на то место, которое они с ней же и расчищали.
Нет, ну бесполезно! Тамара, видимо, не знала никаких возражений, не была с ними знакома и не реагировала на слова «нет» и «не хочу». Перла напролом да еще и Юлю на буксире тащила.
— Нету, надо же! — проворчала с сожалением, когда они вышли к морю. — А куда же его черти унесли, а, Юль? Как думаешь?
Юля думать уже не могла. Голова разболелась так, что моргать больно стало. Она затравленно озиралась по сторонам, и все ей казалось, что те немногие отдыхающие, которым очень понравился расчищенный участок берега, смотрят теперь только на нее. Смотрят и ухмыляются. Мол, ищи-ищи, его тут уж и след простыл!
— Погоди-ка.
Тамара линкольном двинулась к пожилой супружеской паре на полосатом пледе, что снимали комнату в доме по соседству. Дошла до них и расплылась в улыбке, забасив тут же:
— Семейству Кочетовых мое почтение. Как водичка, как солнышко?
— Добрый, добрый день, Тамарочка. — заквохтала Кочетова, разворачиваясь к Тамаре обвислым дряблым животом. — Водичка чудесная. Солнышко жаркое. Все, как обычно. А вы чего в одеждах?
— Мы уже назагорались с Юлюшкой. Тут проездом, так сказать. Мужика вон ее ищем. — И она ткнула толстым пальцем в Юлину сторону.
Юля в испуге попятилась. Ей вдруг показалось, что Тамара всех собирается посвятить в ту историю, которую рассказала ей по дороге с пляжа заброшенного санатория и которую, возможно, сама же и придумала. Сейчас…
Вот сейчас она откроет губастый рот и расскажет всем, что Юлин красавец-супруг, да, да, тот самый, у которого великолепный торс и ниже пупка в плавках все аппетитно дыбится — это Тамара сама так Степку оценивала, прищелкивая своим злым языком, — что он Юльке изменяет. Изменяет прямо под боком, трындыча день и ночь по телефону с какой-то бабой. А Юлька, дурочка, думает, что это неправда. Что глупые злые люди наговаривают на ее прекрасного блондина. А кому нужно наговаривать-то? Невооруженным взглядом видно, что мужик с такими внешними данными заведомо потаскун. Какие попроще, и то таскаются направо и налево, чего же ждать от таких пригожих? А эта не верит, дурочка!
Юля едва не расплакалась от облегчения, когда Тамара брякнула:
— Обещал нас на лодке покатать, а самого в доме нет. Искали, искали. Не пробегал?
— Это который у Юлюшки муж? Не тот высокий загорелый блондин, за которым шлейфом тянется женское внимание?
Кочетова мелко захохотала, расколыхав жир подо всеми морщинами на теле.
Нет, ну тоже дура-баба! Лет-то уже сколько?! Под шестьдесят, поди, а она туда же — купальник раздельный напялила, да с такими крохотульными плавками, что поседевший лобок выглядывает. Шлейф, понимаешь! Старая карга, а на загорелых блондинов глаза таращит!
Юля попыталась себя одернуть. Господи, чего же это с ней делается, а?!
Она так весь мир начнет ненавидеть. Пока до Викуси дело и руки дойдут, она всех бедных женщин презирать будет. На нее и гнева не останется. Надо успокоиться и взять себя в руки. Ничего же не известно пока, ничего…
— А как его зовут? — продолжала извиваться дряблым морщинистым червем Кочетова на полосатом пледе. — Вашего мужа, Юленька?
— Степан, — ответила за нее Тамара, безошибочно угадав ее состояние и загородив своим мощным торсом Юлю от Кочетовой. — Так видели или нет?
— Видели, — встрял супруг, до этого момента лежавший носом вниз на пледе. — Он был тут, загорал по соседству на полотенце. Правда, недолго. Все-то ему не лежалось, ворочался с боку на бок. Пижон!
— Ну почему же сразу пижон, дорогой? — возмутилась Кочетова. — Мальчик так пригож, что…
— Заткнулась бы ты, что ли! — взорвался, не выдержав, муж, выразительно глянув на резинку ее плавок, сползшую непотребно низко. — Пригож, пригож… Что тебе за печаль, старуха?! У него вон видала какая конфетка в женах ходит! Что ножки, что попка!
— Ага, — лицо Кочетовой перекосило. — Потому от конфеток таких и гуляют, у которых ножки с попкой!
— Слушайте, может, вы прекратите? — слабым голосом взмолилась Юля, еле держась на ногах. — Мне не очень приятно слушать ваши препирательства, а очень хотелось бы услышать, не знаете ли, куда отправился мой пригожий муж, который еще и пижон к тому же?
— Нырять он отправился! Нырять, конфетка. — Кочетов приподнялся на локтях и назло своей жене с медлительной выразительностью оглядел Юлю с головы до ног.
— Нырять? Куда нырять? — не поняла она и тут же снова нырнула под прикрытие Тамары.
— В голубую бухту пошли они с Сержем, — едва раскрывая рот, пояснила Кочетова.
— А кто такой Серж? — поинтересовалась Тамара с кислой физиономией.
Конечно, ей наверняка доставила бы больше удовольствия новость, что Степан ушел нырять с Викусей, к примеру. А тут Серж какой-то нарисовался, в чем же тут нехорошие помыслы?
— Хороший мальчик Сережа из нашего особняка. Приехал один из Пензы…
— Хороший мальчик! — перебил ее муж, передразнивая и сплевывая в ее сторону. — Пензюк пензюком Сережа твой! Пары яиц изжарить сам себе не может! Все по нашим кастрюлям лазает!
— Так я сама позволила ему, дорогой! Я же тебе говорила!
— Позволила она! А меня ты спросила, благодетельница? Я не обязан никаких пензюков за свой счет кормить. Позволила она! — распалялся Кочетов все сильнее и сильнее, прямо пар, кажется, от него повалил, как его разобрало. — Он вон и с мужем с ее тоже на халяву небось прицепился.
— Какая халява?! О чем ты?! Ребята нырять пошли и…
— И попутно за пивом собирались зайти, я слыхал, как они переговаривались, — перебил он ее, снова утыкаясь носом в плед, и забубнил оттуда, забубнил: — Вот твой Серж небось снова на халяву. У него даже денег при себе не было. Он в одних плавках как пришел, так с ее мужем и отправился. Какие тут деньги? У мужа ее бумажник был при себе, он его доставал из кармана шорт. А у Сержа я что-то бумажника не заметил! Халявщик хренов!..
Юля развернулась и пошла прочь.
Она знала, как пройти к голубой бухте, прозванной так за то, что когда-то каким-то умникам пришла в голову идея выкрасить прибрежные скалы в голубой цвет. Мотив был неясен: из благих ли эстетических побуждений, из хулиганской ли хохмы, а может, и вовсе от скуки, но выкрасили.
Они очень старались, очень! Они, наверное, не спали ночь, угробив не два и не три литра масляной краски, выливая ее прямо через край на камни. Ясное солнечное утро зацементировало плоды их труда настолько, что вот уже который год остаются следы на скалах. Пусть не такие яркие и не так много, но голубоватые разводы в каменных складках все еще присутствовали. Может, со временем соленые морские брызги и вымоют окончательно хулиганский след, но вот названия этой бухте не поменять уже никогда.
Она ведь раньше без названия была совершенно, эта бухта. Чалились тут катера местных рыбаков. Катамараны, лодки, сдаваемые внаем. Выстраивались за ними хилые очереди. Загорать даже кто-то пытался на неуютном каменистом берегу. Местные пьянствовать сюда частенько приходили, оставляя после себя пластиковые «полторашки» со стаканами и пустые пакеты из-под чипсов. Обитаема, одним словом, бывала бухточка. Единственно, чем страдала, это безымянностью. И тут вдруг такой подарок судьбы — серые камни раскрасили, название приклеили и даже сподобились мосток для ныряния соорудить.
К нему сейчас и направлялась Юля.
Можно было бы и не ходить, ей вдруг уже стало неважно, говорит ее муж с неведомой ей женщиной по телефону или нет. Просто очень захотелось его увидеть, прислониться к его плечу, почувствовать его руки на своем затылке, услышать, как он насмешливо шепчет ей что-нибудь на ухо. Может и солгать, конечно, а, да ну и черт с ним, пускай лжет. Главное, чтобы он был тут — с ней, рядом, а все остальное…
