Сергей Алексеев - Удар Молнии
- Пойду и выброшу его! - разозлился Глеб и вскочил, но "кукла Барби" повисла на шее.
- Умоляю, Глеб! Не выходи! От этого щенка можно ждать любых гадостей. Ты же Чингисхан! Где твоя восточная мудрость? - Она усаживала его на место, Глеб повиновался. - Давай лучше выпьем, чтоб над нашими головами никогда не капало. Жизнь надо воспринимать такой, какая она есть, и тогда будут счастливые подарки от судьбы. Тебе хорошо сейчас? Хорошо... Наслаждайся счастьем и ни о чем не думай.
Она подала ему бокал, взлохматила его коротко подстриженные волосы контролировала, чтобы он не ушел. Обе они заботились и оберегали его, как ангелы-хранители. И это нравилось Глебу так, что хотелось подчиниться их опыту знания жизни на гражданке...
Вернувшись, "мягкая игрушка" заявила, что у младшего лейтенанта разбито сердце и он пошел сейчас стреляться. Она говорила весело, бездумно, как будто речь шла о каком-нибудь пустяке; в этот вечер ее больше заботили окна, оставшиеся невымытыми, и неповешенные шторы. Она жалела, что ей завтра рано утром на работу и квартира будет стоять почти сутки, открытая всем взорам улицы. И чтобы успокоить подругу, "кукла Барби" пообещала приехать завтра с утра, отмыть стекла и повесить эти несчастные шторы - дел-то всего на час-полтора...
Не впадая в полудрему, на трезвую голову Глеб снова начал думать о женитьбе, и на сей раз оба человека - начальник штаба и эксперт по женской части ни слова не говорили поперек...
3
"Орелики" действовали грамотно: насадили "клопов", а затем ввели раздражитель - впустили гостя, старого знакомого Кархана. Теперь начнется самое плотное изучение личности генерала, его тайных мыслей, связей, тактики и психологии поведения. Задача предстояла сложная: играть размышляющего над заманчивым предложением человека и одновременно ждать или даже искать встречи с Сычом. Без него нельзя было делать ни шагу, поскольку только Сыч владел информацией и мог что-либо посоветовать.
В тот вечер он поздно лег спать, бродил по дому, несколько раз выходил на улицу, облегчая задачу связи с "резидентом", однако вокруг была девственная весенняя тишина, и мультитон упорно молчал, не подавая признаков жизни. С утра дед Мазай начал перетаскивать доски из сарая в дом, надеясь, что Сыча наружка протолкнет в каретник и там удастся поговорить, - тоже ничего не вышло. Скорее всего, слежку за дачей вели с помощью оптических приборов, и это было известно старшему группы наружного наблюдения Цыганову. Майор был умница, проявлял выдержку, ибо стоит "ореликам" засечь любого вошедшего на усадьбу генерала человека, сразу же будет подозрение о двойной игре. Они потом "оттопчут" зашедшего и легко установят, что за птица прилетала к деду Мазаю.
Генерал обедал в настороженных чувствах, но с хорошим аппетитом, как на войне. А после обеда к дому вдруг подкатил старый "Москвич", из которого вывалила компания мастеров столярного дела. Приехали все пять человек, с инструментными ящиками, похмелившиеся и оттого беззаботно веселые. Они по-хозяйски вошли в дом и, не обращая внимания на деда Мазая, начали осматривать, что-то прикидывать, измерять, спорить, заглядывая в чертежи, и на все расспросы лишь отмахивались.
- Хозяин, ты молчи! Мы сами с усами. Знаем, что делать и как! Вот если станем плохо делать - скажешь. А сейчас гуляй себе!
Впрочем, и расспрашивать их не имело смысла: колесо вербовки генерала набирало обороты. "Орелики" лишали его последних доводов не соглашаться на предложение либо тянуть время.
Мультитон дал о себе знать, когда мастера еще ползали по дому с рулетками и что-то считали. Из цифровой информации генерал понял, что Сыч придет на встречу, оказавшись в компании столяров. Как он хотел это сделать, оставалось неясным: всякий посторонний человек немедленно бы вызвал реакцию "ореликов"-наблюдателей, к тому же веселые и злые до павшей на них хорошей халтуры мастера и близко к себе никого не подпустят. Разве что один из них был агентом Сыча и теперь лишь ждал момента, чтобы передать информацию и инструкции? Генерал приглядывался к столярам, заговаривал с иными, намереваясь получить условный знак, но от всех веяло "холодом", через несколько часов мастера, оставив инструменты, дружно сели в "Москвич" и укатили. Остаться никто не хотел. С таким трудом добытые доски были ни к чему, и дальнейшая работа становилась бессмысленной. Деду Мазаю предлагалось отдыхать, присматривать за строителями и думать над предложением. От безделья и неги пахнуло далеким ароматом Саудовской Аравии, где у людей "разжижаются" мозги. Побродив по дому, он завалился на кровать и в самом деле стал думать над предложением. В принципе криминала не было, созданное нефтяными арабскими странами мощнейшее формирование по образцу "Молнии" не принесло бы вреда России, напротив, отогнало бы американцев от арабской нефти, возможно, навело бы порядок в Афганистане, поскольку не вытерпело бы военного конфликта у себя под боком, а кроме того, став у истоков, генерал мог бы заложить в структуры этой армии возможность контроля ее Россией. На Востоке рождалась новая структура, способная ощутимо воздействовать на геополитику в своем регионе. Бывшие бойцы "Молнии", оказавшись инструкторами, получали возможность создать внутри структуры агентурный костяк, заложить традиции использования русских специалистов на долгие годы, и если бы не нынешняя жлобская политика, Россия посредством соучастия в этом деле могла бы сблизиться с мусульманским миром, сгладить или вообще снять противоречия, возникающие в последнее время. Да, в какой-то мере корпус быстрого реагирования Востока усилил бы страны ислама, но опыт подсказывал: когда на карту поставлены экономические интересы нефтяных государств, религиозный фанатизм начинает размываться компромиссами и желанием сотрудничества.
С чем же идет к нему полковник Сыч? С просьбой и уговорами принять предложение "горных орлов" или, напротив, несет способ, как отказаться? С Сычом генерал когда-то вместе служил в "Альфе" и штурмовал дворец Амина. Летом они вместе лежали в реанимационной палате отделения нейрохирургии. У Дрыгина ранение было нетяжелое, пуля срикошетила от бронежилета и угодила под нижний срез шлема за левым ухом, но только вспорола кожу и оставила след на черепной кости глубиной в два миллиметра. А Коля Сыч четыре дня лежал в коме и умирал, зато перед этим двое суток ходил лишь с перевязанным лбом и всем говорил, что отделался легче всех, считая рану царапиной от каменной крошки. Но как позже выяснилось, осколок величиной менее спичечной головки попал ему точно в середину лба, пробил кость и застрял между полушариями головного мозга. Ему не вскрывали череп, а только просверлили отверстие по каналу раны и теперь откачивали гематому. Его считали безнадежным - было упущено время операции. Однако на девятый день с момента ранения осколок вышел сам вместе с кровью, Коля Сыч порозовел и воскрес.
Когда еще Сыч лежал с полуприкрытыми глазами и трубкой в ноздре, Дрыгин загадал: если Коля умрет, то он, Дрыгин, напишет рапорт об увольнении и никогда не возьмет в руки боевого оружия. Это был не страх перед смертью и не отчаяние, а самый первый толчок протеста. Еще не осознанный, не выстраданный, но зримый и слышимый ежесекундно в виде умирающего Сыча. Тогда Дрыгина потрясла хрупкость человеческой жизни и жизни вообще. Почему от царапины на его глазах умирает такой здоровый, жизнерадостный парень? Бугай, бычара, по макушку заправленный не только физической силой и невероятной выносливостью, но еще и блестящим аналитическим умом? Неужели природа создавала и готовила этот уникальный мыслящий организм всего лишь для войны, для единственного боя? Заставляла его двадцать пять лет расти, стремиться куда-то, одолевать университет, спецшколу, иностранные языки? И потом в один миг превратить в ничто!
Зачем? Во имя чего?!
Жизнь казалась хрупкой, а смерть - всемогущей и всепожирающей...
Сыч не просто выжил, а еще прошел все медкомиссии и освидетельствования. Правда, в "Альфу" его не пустили, на всякий случай, и как востоковеда посадили в оперативный отдел.
На улице возле дома вдруг завыл грузовик, въезжая во двор, и через минуту генерал Дрыгин не увидел, а услышал Сыча. Он громко и причудливо матерился, требуя быстрее разгружать машину, потому что, если хватится начальство, мало будет этого левого рейса, чтобы расплатиться за самоволку. Дед Мазай все понял и сразу же стал мешать мастерам, заставляя их убирать доски, наваленные рамы и двери с улицы, и тут же нарвался на ругань столяров, мол, некогда, свалим, а потом уберем.
- Вы что, мать вашу!.. - заорал, в свою очередь, генерал. - Сухой материал на сырую землю? Да он же влаги мгновенно натянет! А потом щели пойдут!
- Ну скажи водиле! - заартачились мастера. - Пусть подождет! Нам бы еще одним рейсом станок привезти и всякую мелочевку! Этого едва поймали. Заплати ему, а не ори.
