Полина Дашкова - Херувим (Том 1)
- Не дует? Окошко прикрыть?- спросил Гоша, обернувшись.
Прожектор у ворот стоянки залил салон ослепительным светом.
- Нет!- рявкнул Стас и прихлопнул маленький снимок ладонью.
- Ну, как скажете, - мирно прогудел Гоша, - а то вы после сауны, может просквозить.
Машина выехала на трассу. В салоне стало темно. Трясущимися руками Стас порвал фотографию в клочья, сгреб в горсть и выкинул в приоткрытое окно. Шофер услышал странный сдавленный стон, заметил, как уносит мокрый ветер что-то белое, мелкое, и спросил, все ли в порядке.
- Не отвлекайся, - хриплым, чужим голосом ответил Стас, - дорога мокрая.
* * *
Владимир Марленович связался по телефону с шофером Гошей. Это был его человек, он ушел из органов в двадцать семь лет в чине капитана и вот уже два года обслуживал генеральского сына. Отставной генерал полностью доверял ему, но не мог получать от него исчерпывающую информацию о своем Стасе, поскольку тот обожал водить сам, имел три автомобиля и услугами шофера пользовался редко. Генерал надеялся, что после пережитого стресса сын не рискнет сесть за руль, вызовет шофера. И не ошибся.
Гоша заверил его, что со Стасом все нормально, и доложил, что их светлость изволит принимать оздоровительные процедуры в закрытом комплексе "Аполло".
- Но только я вам ничего не говорил, товарищ генерал. Стас запретил мне сообщать кому-либо, где он.
- Даже мне?- с усмешкой уточнил Герасимов.
- Виноват, Владимир Марленович. Даже вам.
- Ну паршивец! Здесь мать с ума сходит, мог хотя бы ей позвонить. Он рассказал тебе, в чем дело?
- Нет. Он позвонил около двух. Сказал, что бы я к половине седьмого подъехал к оздоровительному комплексу и ждал его на стоянке.
- И все?
- Все, товарищ генерал.
- Ты уже знаешь, что случилось сегодня ночью?
- Знаю.
- Ну и что думаешь?
- Думаю, заказал его кто-то, товарищ генерал.
- Болван, - раздраженно выкрикнул Владимир Марленович, - это я и без тебя знак"" Кто? Почему? Вот главное. Кто и почему? Понимаешь ты или нет?
- Понимаю, товарищ генерал.
- Ладно, Гоша, передай ему, что мы с матерью волнуемся, пусть сразу звонит.
Дома Владимира Марленовича ждал следователь Чижов, крепкий круглолицый весельчак. Он все время усмехался и потирал широкие сухие ладони. Генерала эта неуместная бодрость раздражала, он решил, что расследованием покушения должны заниматься более серьезные люди. Слава Богу, у него остались надежные теплые связи в родном ведомстве. Он не счел нужным сообщать Чижову, что Стас отправился в оздоровительный комплекс.
Пока они беседовали, у жены начался острейший приступ бронхиальной астмы. Пришлось вызвать "скорую". В больницу Наталья Марковна ехать отказалась. Врач купировал приступ, велел не нервничать и оставаться в постели.
- Деточка моя, мальчик, Стасик, да как же так? - повторяла Наташа, лежа под капельницей. По пухлым землистым щекам текли слезы.
- Прекрати! - не выдержал Владимир Марленович. - Деточке твоей тридцать шесть лет! Ты сама во всем виновата! Избаловала сучонка, не знаю как!
Наташа заплакала еще горше, начала задыхаться. Следователь Чижов имел наглость за глянуть в приоткрытую дверь и со своей гаденькой улыбкой произнести:
- Я, конечно, извиняюсь, не надо бы так, товарищ генерал, ей плохо, она все-таки мать.
- Я вас не задерживаю! - рявкнул Герасимов, громко захлопнул дверь у него перед носом, сел к Наташе на кровать и заставил себя погладить ее по волосам.
Волосы давно стали седыми, Наташа упрямо красила их смесью хны и басмы. Получался отвратительный фальшиво-каштановый цвет. Сквозь жидкие завитые прядки просвечивала кожа. Раньше он не замечал этого.
- Иди, Володенька, иди. Надо проводить человека, - пробормотала она, не открывая глаз и мучительно оскалившись.
"Господи, почему я вдруг стал все это видеть - короткие редкие ресницы, грубые морщины, рыжие расплывчатые пятна старческой пигментации и неестественно сверкающий на этом тоскливом фоне фарфор искусственных зубов? Почему именно сейчас? Почему так ясно, так беспощадно?" - подумал генерал, тяжело поднялся и отправился в прихожую провожать Чижова.
Весельчак следователь аккуратно поставил тапочки на обувную полку, присев на корточки, принялся завязывать шнурки на ботинках. Владимир Марленович, привалившись плечом к косяку, молча наблюдал за ним.
- Стало быть, вы не знаете, где может находиться Станислав Владимирович? Он поднял на генерала блестящие карие глаза. Тот молча помотал головой. Плохо, - вздохнул следователь, выпрямляясь, - очень плохо, товарищ генерал. Время уходит, информации пока никакой, - он надел свою дешевую потертую кожанку и протянул руку. - Всего доброго, товарищ генерал. Рад был познакомиться. Обстоятельства, конечно, не самые приятные, но ничего. Будем работать, искать.
Генерал вяло ответил на рукопожатие, заметив про себя с завистливым раздражением, какая у этого весельчака сухая теплая ладонь, сколько в нем здоровья и равнодушия, какой он румяный, ладный, жизнерадостный. Слишком жизнерадостный для следователя ФСБ.
Дверь хлопнула. Владимир Марленович заглянул в спальню. Наташа спала, открыв рот и глухо, по-стариковски похрапывая. Он закрылся в своем кабинете и принялся задумчиво листать записную книжку, выбирая, к кому из знакомых обратиться за помощью. Были генералы, ровесники или лет на десять моложе. Но он знал, что они всего лишь отдадут распоряжение подчиненным, а потом придется постоянно звонить, напоминать, чтобы контролировали расследование. Были и полковники, оперативники, но один работал в зарубежном отделе, другой занимался наркотиками, третий курировал таможню, к четвертому не хотелось обращаться потому, что подлец и карьерист, пятый...
Перед глазами вспыхнула и замерцала яркая пульсирующая пелена. Имена, звания, цифры телефонных номеров стали расплываться. Затошнило и закружилась голова. Он вдруг вспомнил, совсем некстати, как в детстве лазал с мальчишками за кладбищенской земляникой. На погосте ягод росло много, крупных, сладких, невозможно было остановиться, и потом красно-зеленая рябь долго застилала глаза, сгущаясь к вечеру, перед сном. Куда ни посмотришь, везде мерещилась эта земляника. Бабушка говорила, ничего нельзя рвать и есть, что растет на кладбищенской земле, потому что это тревожит покойников, они сердятся и могут строго наказать. Володя был пионер и материалист, бабкиным глупым сказкам не верил. Однако зачем именно сейчас он вспомнил эту ерунду? Какая, к черту, земляника?
Опять на несколько минут он выпал из реальности и барахтался непонятно где. Эти стремительные путешествия вспять сквозь время пугали его все больше. Он не мог просто отмахнуться от странных провалов сознания. Они мешали сосредоточиться и омерзительно воняли старческим маразмом.
- Володенька! - голое жены звучал слабо, далеко, как будто с другой планеты. Он сильно вздрогнул. Красно-зеленая земляничная рябь неохотно растаяла. Он отправился в спальню. Наташа лежала, глядя в потолок широко открытыми воспаленными глазами. - Скажи, почему он ночевал в Конькове?
- Там живет Галина, - пожал плечами генерал, - помнишь ее? Маленькая, пухленькая, беленькая, внучка покойной Марии Петровны.
- Я знаю Галину. Почему он у нее ночевал? Она ведь давно замужем, муж армянин, ребенок в школу ходит.
Генерал заметил, что вертит в руках свою серебряную зажигалку "Зиппо", машинально открывает и закрывает крышку, крутит колесико. Не было ни пламени, ни искры. Кремень стерся, бензин кончился. Серебряный корпус стал тусклым и черным. Он очень редко брал в руки эту вещь, но серебро все равно окислилось.
- Володя, ты меня слышишь? - слабым жалобным голосом поинтересовалась жена. - Почему ты не отвечаешь мне?
- Прости. Я думаю, к кому из наших можно обратиться.
- Да, мне тоже не понравился этот следователь Чижов. Ты звонил Мише?
- Какому Мише?
- Ну, Мише Райскому. Он, кажется, уже давно полковник?
"Вот, оказывается, как все просто, - удивился Владимир Марленович, почему мне сразу не пришло это в голову? Полковник Райский. Он занимается терроризмом. Взрывное устройство - это террор. Райский очень жесткий и хитрый человек, но мне многим обязан. Семь лет работал под моим руководством".
ГЛАВА ПЯТАЯ
Шура Тихорецкая сидела за туалетным столиком, сжав ладонями щеки и подтянув кончиками пальцев к вискам уголки глаз. Губы ее беззвучно шевелились. Она напевала последний шлягер новомодной эстрадной звезды. На Столике лежал телефон, и Шура смотрела на него не отрываясь, словно можно было усилием воли заставить его звонить.
От звонка зависела вся ее жизнь. Время замерло. Шура перестала петь, осторожно взяла в руки аппарат, проверила, работает ли. Работал. Но молчал. Шура взяла серый карандаш для глаз, нарисовала "стрелки" по ресничному краю, сначала по верхнему, потом по нижнему. Получилось вульгарно, но классно. Она отбросила карандаш, схватила губную помаду, нарисовала себе потрясающе сексуальные губы, приоткрыла. рот, опустила веки, взглянула в зеркало исподлобья, долгим коровьим взглядом, произнесла тягучим низким, совершенно чужим голосом:
