Точки пересечения. Завещание - Михаил Яковлевич Черненок

МИХАИЛ ЧЕРНЕНОК

ТОЧКИ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

Повести

*

© Новосибирское книжное издательство, 1987

ТОЧКИ ПЕРЕСЕЧЕНИЯ

…Барс, почуяв свободу, вроде для разминки сделал небольшой круг и потянул сержанта к урочищу. За сержантом цепочкой двинулись остальные участники оперативной группы… Случайно обнаруженные подростками «Жигули» утопали в густой траве..»

Глава I

Столь дерзкое преступление в райцентре случилось впервые. В одиннадцатом часу вечера, когда теплый июньский день не успел еще угаснуть, шестидесятилетний кладовщик угольного склада Семен Иванович Тюленькин подъехал в собственной «Ладе» к пологому берегу неширокой речушки, лениво петляющей в зарослях тельника через городок, чтобы помыть автомашину. Неподалеку от берега среди густых тополей находился районный Дом культуры, где под бодрую музыку беззаботно веселилась молодежь. Справа, над тальниковыми кустами, высился деревянный пешеходный мост к железнодорожному вокзалу. На мосту несколько подростков с гитарами пересмеивались с девушками.

Тюленькин разделся до трусов, вымыл машину и, решив искупаться, зашел за тальниковые кусты на песчаный откос берега. Там сидел незнакомый парень в темных очках, при шляпе. Он попросил у некурящего Тюленькина закурить. Тот, понятно, отказал. Тогда парень выхватил из кармана револьвер и толкнул онемевшего от страха кладовщика в кусты. Повалив Тюленькина на землю, кляпом из носового платка заткнул ему рот, связал по рукам и ногам бельевым шнуром и укатил в тюленькинской «Ладе» неизвестно куда.

Развязали кладовщика подростки-гитаристы, когда старик вытолкнул языком кляп и закричал диким голосом. Кое-как натянув одежду, Семен Иванович прибежал в районную милицию. Худые, угловатые плечи Тюленькина вздрагивали в нервном ознобе. Он болезненно морщился, по-детски швыркал носом, часто прикладывал ладонь к большущей ссадине на лысой макушке и посиневшим распухшим языком слизывал кровь, сочившуюся из надорванного уголка губ.

В кабинете начальника отдела уголовного розыска Антона Бирюкова, несмотря на распахнутое настежь окно, было душно. Могучие сосны за окном источали густой хвойный запах. Бирюков терпеливо выждал, пока потерпевший мало-мальски пришел в себя, и попросил его рассказать о случившемся подробнее. Тюленькин всхлипнул:

— Вышиб, стервец, из памяти все подробности.

— Не торопитесь, внешность парня припомните…

— Ну я ж говорил… Высокий, не ниже вас… В плечах тоже — богатырь.

— Одет как?

Плечи кладовщика вздрогнули.

— Рубаха, кажись, синяя, а штаны… джинсы, что ли… — Тюленькин глубоко вздохнул, — Нет, не помню. Когда я подошел к берегу искупаться, он, как будто спрятавшись за кустами, рукав у коричневой куртки отмывал.

— Что на рукаве было?

— Вроде бы кровь… — кладовщик встретился с внимательным взглядом Бирюкова и втянул голову в плечи, — д может, и не кровь. Может, это мне со страху показалось.

— Лицо у парня какое?

— Неприметное.

— А поточнее?..

— Бледное, вроде как с Севера он приехал или из заключения только что вышел. На груди это… наколка картины товарища Шишкина «Три богатыря».

— Васнецова.

— Что?

— «Трех богатырей» художник Васнецов написал.

— Разве?.. А мне помнится, товарищ Шишкин…

— Сколько лет парню?

— Затрудняюсь сказать. — Тюленькин мучительно наморщил лоб: — Лицо совсем молодое, вроде еще к бритью не приучено, так что… Но физически ужасно здоровый. Как принялся обкручивать меня шнуром, думал, все косточки, зверюга, поломает.

— Откуда у него взялся шнур?

— Из моей машины. Я сдуру сам предложил парню… Он, значит, это… говорит: «Дедок, не угостишь веревкой?»… — кладовщик, зажмурясь, покрутил головой. — То есть это., насчет угостить, он про курево спрашивал. Я в ответ, дескать, некурящий… Тогда парень, значит, и говорит: «Может, негодной веревки метра три-четыре найдется?» Я ему толкую, мол, пошарь в /лашине. Он сходил до «Лады», вернулся со шнуром и сразу — револьвер мне под нос.

— Какой револьвер?

— Самый настоящий — системы наган. Я, к вашему сведению, в молодости десять годов на районном элеваторе охранником трудился и подобную систему револьверов наглядно изучил. Затрудняюсь утверждать, заряженным ли оружие было, но то, что натуральный наган, голову даю на отсечение.

— Зачем парень просил веревку?

Тюленькин уставился на Бирюкова слезящимися глазами:

— Как зачем?.. Чтобы меня в бараний рог скрутить, — Так и сказал?

— Понятно, не так. Вообще не объяснял, для чего веревка понадобилась. Попросил — и все. А я, старый дурак, расщедрился…

— Волосы у парня какие? — снова задал вопрос Антон. — Может, хоть какие-то характерные приметы запомнили?

— Волос у него почти нету. Вроде солдата-новобранца под машинку оболванен. На полтора пальца, не больше, отросли. А из примет, считай, одних «Богатырей» товарища Шишкина… простите, художника Васнецова только и запомнил.

— Вы говорили, что парень был в рубахе.

— Ага, кажись, в синей.

— Как же на его груди татуировку увидели?

Тюленькин, словно задыхающаяся рыба, широко раскрыл рот и молча уставился на Антона.

— Убей — не знаю, как… — наконец выговорил он. — Возможно, путаю товарища Шишкина с художником Васнецовым, но «Богатыри» были у парня на груди — это точно. Помутил, стервец, мою память. Голова раскалывается…

При каждом ответе Тюленькин судорожно морщился. Чувствовалось, что ему физически больно разговаривать, однако стремление выговориться пересиливало боль. В то же время казалось, будто Семен Иванович в чем-то или лукавит, или что-то недосказывает. Осторожными вопросами Бирюков стал выяснять возникшее подозрение. Тюленькин долго увиливал от конкретных ответов, но в конце концов все-таки заговорил ближе к Делу:

— Я, полагаю, парень давно на меня зуб грыз, только удобного случая не подворачивалось, чтобы завладеть моей «Ладой». Видите ли… было время, когда разрешалось законом, песцов я держал. Вот, значит, некоторые завистники и считают, что автомашина мною куплена на нетрудовые доходы. И этот — с наганом — песцами меня попрекнул.

— Выходит, вы с ним знакомы? — быстро спросил Антон.

— Возможно, парень меня знает, но я первый раз его видел.

— Откуда же ему о песцах известно?

— Сам удивляюсь. Спекуляцией я не занимался, с рук шкурками не торговал. Все до последней шкурочки — в райповскую заготконтору, как по закону было положено. Ей-богу, не вру…

В кабинет вошел старший оперуполномоченный по делам