Черный хлеб (СИ) - Жигалова Ульяна

Начало. Катерина

Глава 1. Катерина.

— Да, я поеду, Гоша, как ты не понимаешь, и мне нужно, и я должна! Это моя мать! Она сломала ногу и ей нужна помощь!

— Катенок, кто спорит, помочь надо, но почему же не едет твоя сестра. У тебя же маленький ребенок!

— У Лизы тоже маленький ребенок, и с Лизой мы будем по очереди помогать, сам понимаешь возраст — маме уже 56 лет, выздоровление может занять не один месяц. Я побуду две недели, пока Лиза оформит отпуск.

— Ты не думаешь о сыне! Ему всего месяц, а ты поедешь в деревню! Где нет воды, нет канализации! Нет стерильности!

— Ну не месяц, а два так-то! И вообще..

— Какая разница, месяц, два! — опять перебил меня Милый.

И так вторые сутки по кругу. Это мой любимый муж включил привычный «пресс» воздействия, пытаясь удержать меня от поездки в деревню, к родителям. Я «молодая» мама, конечно, относительно молодая, мне уже 27, моему сыну два месяца, мужу на десяток лет больше. Он взрослый состоявшийся маменькин сынок, привыкший, что весь мир крутится вокруг него. Для достижения цели он может часами убеждать меня, имитировать сердечный приступ, изымать деньги, прятать паспорт. Это как раз тот случай, когда проще согласиться чем, убеждать. Да и за недолгий период совместной жизни я уже убедилась — прекратить эти манипуляции просто невозможно. Это все может продолжаться бесконечно — в ход идут честные искренние глаза, и проникновенный задушевный голос, и бесконечное повторение одного и того же.

Обычно, зная, что милый не отступит, я соглашалась, и по-тихому искала обходные пути, либо увы, отказывалась от своих планов.

К сожалению, в данном случае, вариантов у меня не было. Одной рукой укладывая детские вещички в дорожную сумку, на другой я держала спящего лапусика. Мысленно пыталась просчитать все ли взяла, что может понадобится. Дорога с младенцем может стать серьезным испытанием, особенно сейчас, в ноябре 1991 г, когда пол страны в разрухе, транспорт ходит как попало, и нет денег даже на купейный вагон, о самолетах даже мечтать не приходится. Хи-хи, про самолет я, конечно, загнула, в поселок, где живут мои предки, и самолеты не летают, и не ходят поезда. Поэтому, ждет меня 14 часов в плацкартном вагоне местного поезда, в народе именуем «бичевоз», и еще около тридцати километров бездорожья — разбитой грунтовки.

Если бы я знала, что эта поездка станет поворотом в моей, и не только моей, судьбе…

Однако, почти суточные сборы под аккомпанемент «какая ты безответственная мать, ты подвергаешь ребенка опасности…» позади, и я с Антошкой и вещами уже в обшарпанном, холодном вагоне. Позади прощанье с любимым на перроне, суета по размещению под полкой вещей, которые понадобятся не сразу, сортировка того, что потребуется в первую очередь, достать ребенка из комбеза, но одеть в шерстяной костюм, поскольку в вагоне холодно…

Боже мой, когда перрон поплыл за окном назад, я была уже как бегун на финише: волосы мокрые, руки слегка трясутся. Фу, можно выдохнуть. Пока дите спит. У меня самый славный, самый умный малыш — он засыпает рано, где-то в семь-восемь часов вечера. И спит спокойно. Ровно до трех часов утра. Поэтому мой режим пока почти не включает сна. Вечером как-то раньше полуночи улечься не получается, а в три часа мой богатырь хочет есть, потом писать …. и мамочки поймут — день несется как санки с горы.

Я застелила постель сероватым влажным бельем, устроила Тошку, подсунула под край матраса свернутый свитер — чтобы дитенок не скатился на пол, и осмотрелась вокруг. Вроде бы с соседями по плацкарту в этот раз повезло — явных алкашей и бандюков нет.

Напротив меня на нижней полке, грустно смотрела в окно женщина, явно из этих, «новых» русских. Это выражение только стало входить в обиход. Сперва богатеньких называли комерсами, т. е. коммерсантами или кооператорами, но видимо им это показалось мелко, и с легкой руки голубого экрана появились новые слова — бизнесмен, новый русский. Но бизнесмен в обиходе так и не прижился.

На верхних полках разместились два похожих лысоватых командировочных мужика, вполне приличного вида. Посмотрев на Тоху, убедились, что на меня можно положится, уточнили до какой станции я еду, попросили присмотреть за вещами и утопали в вагон ресторан.

Поезд набирал скорость, город уплывал в темноту. За окном потянулись пригородные редкие березовые рощи и густо застроенные дачные массивы, местами уже лежал снег, по большей же части с открытых мест ветра снег выдули, и земля была голой и вымерзшей. В начавшихся сумерках пригородные деревушки и сады смотрелись уныло и безжизненно.

Хорошо, что большая часть пути приходится на ночь, приедем мы где-то к 10 утра. Под стук колес и размеренное покачивание меня потянуло в сон.

Прислонившись к стене, я прикрыла глаза и через ресницы незаметно рассматривала даму напротив. Яркий макияж, черные густые волосы уложены в объемную прическу, с пышным напуском над лбом. Огромные глаза, черные брови, яркие губы. Похожа на цыганку, подумала я. Только одежда дорогая, импортная. Костюм фиолетовый, с широкими плечами и с ярко-розовыми объемными карманами, не так давно вошедшими в моду, явно не для поезда. Здесь все переоделись в треники и футболки, включая и меня, конечно.

Руки у дамы холеные, явно с не дешевым маникюром. На руках дамы кольца, но не вульгарные массивные печатки, а довольно изящные, серьги в комплекте, судя по блеску — с брюликами. Это уже удивило — дама, видимо, не бедствует, отчего в плацкарте-то?

Господи, для большинства людей сейчас — самая круть — спортивный костюм «адидас» с барахолки, пусть и не настоящий, амкитайский. А уж кроссовки той-же фирмы — это все, жизнь удалась..

А тут в обшарпанном плацкартном вагоне дама, можно сказать из высшего света.

Увлекшись разглядыванием, и фантазиями, как и почему птица такого полета оказалась здесь, я не заметила, что сама стала объектом изучающего взгляда.

Дама полезла в сумку, стоявшую рядом, достала огромное красное яблоко и протянула его мне.

— Будешь? — как то тоскливо спросила она.

— нет, спасибо, — стараясь не показать удивления, сказала я.

— Ты уже совсем спишь, — то ли спрашивая, то ли утверждая протянула дама.

— Да забегалась, устала и правда, хочу уснуть.

— Сколько твоему?

— О, нам уже два месяца и неделя, мы уже большие..

— Два месяца, — протянула дама, и опять тоскливо уставилась в окно. Яблоко так и осталось лежать на столе.

Я прилегла рядом с Тошкой, решив, что дама очень странная и лучше от общения воздержаться.

Закрыв глаза, все ж старалась прислушиваться. Соседка чем-то шуршала, по звуку достала сигареты и ушла в тамбур. Не возвращалась она долго, и я задремала.

Проснулась от того, что поезд стоял. Села на полке, посмотрела в окно. Ночь. Мост через реку — какую? Метель. Ветер бьет по мосту порывами, металлические конструкции жутко гудят и вздрагивают. В вагоне совсем холодно, свет отключен. Стало страшно. Как будто мы одни в этой лютой тьме. И никто не беспокоится, пассажиры все спят. В голове лихорадочные мысли — вроде неопасна остановка поезда на мосту, а вдруг… Захотелось чтоб рядом был кто-то живой, и не спящий. Огляделась.

Сверху храп командировочных. Понемногу глаза привыкли к темноте, и я увидела, что женщина напротив так и не ложилась. Сидит, откинувшись на стену, и из темноты под полкой наблюдает за мной.

— Стоим уже полчаса. Проводника на месте нет. Причину узнать не у кого. Вагон остывает. Ребенка укутай, — тихо сказала она.

— Да он тепло одет, — прошептала я, — блин, страшно, какого черта он встал на мосту?

— Думаю электричества нет, — я услышала, что она улыбается.

— Вам смешно, а у меня сыночка, я за него боюсь.

Так завязалась наша беседа, редкими фразами, шепотом. Простояли мы еще часа два, было темно, холодно и страшно, пытаясь побороть страх, я стала необычно разговорчивой.

Потом, вспоминая наш разговор, я отметила, что Натали, так звали мою попутчицу, больше спрашивала, чем рассказывала.