Михаил Васильев - Грибник

Васильев Михаил Михайлович

Грибник

Написано на основе подлинных событий.

Глава 1

На Ладоге

Это был совсем небольшой ладожский островок. Один из множества таких же в здешних местах, заросшая мхом скала с десятком сосен. Совсем дикое, глухое, неинтересное никому место. Сейчас, днем, от непогоды здесь возникли сумерки. Опустившееся небо, затянутое тучами и вода стали одинаково темно-фиолетовыми, а остров между ними остался бурым, цвета хаки.

Удивительно, но там на нем, меж сосен и сухостоя, кажется, кто-то мелькнул. А вот показался огонь. Все более явственно возникал костер, вверх уже поднимался, формируясь в полете, столб дыма.

Оказывается, по острову, с целеустремленностью, непонятной на таком маленьком пространстве, торопливо двигался, скользил на камнях невысокий сухой человек, лет тридцати пяти, в очках, ватнике и резиновых сапогах. Странно, но он собирал здесь грибы — необычное занятие для середины апреля. Ко всему, было заметно, что этот непонятный грибник неестественно удачлив. У костра, а точнее, подожженной старой кабельной катушки, штабелем стояли несколько ящиков. Плоских, деревянных и из черной пластмассы, наполненных грибами: вешенкой и сморчками.

На острове повсюду валялись старые сгнившие от непогоды деревянные створы, проржавевшие бакены, еще, почему-то, обрывки толстого серого кабеля и стальных тросов.

Прямо на горящую деревянную катушку грибник поставил закрытый котелок, набитый снегом — видимо, не захотел спускаться к воде.

Вверху каркнула ворона, непонятно зачем она забралась сюда. Странный грибник, торопливо срезавший с сухого дерева живую грибную плоть, поднял голову, уставился на нее. Звали его Артуром Башмачниковым, и был он человеком неопределенных занятий из Петербурга.

Холодные грибы скрипели, изо рта грибника валил пар. На покрытых лишайником сухих мертвых стволах росли вешенки, молодые, полупрозрачные, похожие на белые цветы и более пожилые, мясистые, сизого цвета. Он с привычной ловкостью срезал их своим ножом, сделанным из укороченного финского штыка. Гриб-нож — так когда-то называл его дед. Грибы кидал в одну кучу, рядом с ящиками, будто картошку в поле. Их подморозило, и это было хорошо. Хорошо до тех пор, пока не наступит оттепель. Лезвие ножа блестело в сумерках, как осколок зеркала.

Передвигаясь на корточках, гусиным шагом, собирал ранние сморчки. Это было больше похоже на уборку урожая где-нибудь в колхозе. Нашаривал в густеющей темноте знакомые на ощупь сморщенные головы сморчков, безошибочно отличал их от враждебных строчков. Странная форма жизни, белок выползающий из-под земли. Быстро и осторожно выдергивал, вращая, будто вывинчивал. На Западе, по их западным требованиям грибы почему-то нужны были вместе с целыми необрезанными ножками. Ближе к берегу острова мох был наполнен водой, чавкал под ногами. Торопясь, Грибник выбирал грибы покрупнее и растаптывал мелкие.

Кажется, устав, сел на поваленное дерево, мягкое от гнили. Под ногами ощущались пружинистые кочки, мох, очень похожий на сильно грязный ковер. Теперь затопленный соседом сверху, да еще и припорошенный снегом. Среди покрытой инеем хвои виднелись розовые шарики оттаявшей прошлогодней клюквы. Грибник сунул в рот ягоду. Грубый болотный вкус. Две прозрачные ягоды морошки лежали прямо на сморщенной шляпке строчка. Морошка растеклась во рту и исчезла каплей кислой воды.

Сейчас он держал в руках и рассматривал гриб. Нежная причудливо изготовленная плоть, растительность, пришедшая из микромира. О грибах он был готов думать и глядеть на них всегда. Бесконечно.

Горели несколько зажженных им факелов из сосновых веток, горько пахло дымом. Один высокий и густой куст, кажется, рябины, загорелся. Стало светлее.

Маленький лес на вершине острова все гуще заполнялся дымом. Грибник вернулся к костру, на ходу стараясь наступать на бесполезные условно-съедобные строчки. Бессмысленное усилие. В развалившихся от огня остатках деревянной катушки нашарил палкой и вытащил ей свой котелок. Теплая вода оказалась совсем безвкусной, да еще горькой от сосновой хвои. Вынул из кармана, завернутые в тряпку, два куска черного хлеба с маргарином. Ржаной русский сэндвич.

Сверху медленно стал опускаться мелкий и редкий снег. Солнце увеличилось и потеряло яркость, стало оранжевым шаром, висящим над горизонтом. На его фоне, на берегу Ладоги были видны черные силуэты деревьев и труба котельной детского лагеря отдыха. Его здесь по-прежнему, на старинный лад, называли пионерским.

Невдалеке был виден еще один остров, там Артур уже сегодня побывал. Такой же маленький, как и этот — величиной с три-четыре стандартных садовых участка. Подальше еще — на нем Артур побывал вчера. В стороне на берегу пульсировала белая огненная точка. Артур знал, что это вовсе не опустившаяся на землю звезда, а пламя далекого ацетиленового резака. Там возле деревни Осиновое местный житель, старик Венька, "доедал" колхозный сейнер — резал на металлолом брошенное хозяйство умершего рыбколхоза. Металлолом он потом на мотоцикле отвозил в Сестрорецк.

Жуя хлеб, Артур подумал, что деятельность осиновского Веньки, пламя его резака может послужить удобным ориентиром. На самом деле, почти звездой, путеводной. В ту сторону ему, Артуру, сегодня и нужно, лишь бы закончить со сбором грибов.

Мимо проходил ярко освещенный изнутри теплоход, идущий к Валааму. В сумерках названия на борту различить уже было нельзя, но грибник знал, что это "Святая Русь".

Стало слышно, что там играет музыка. Он узнал мелодию и теперь угадывал неразличимые издалека слова:

Видишь море, как живое,

Серебрится под луною…

Неужели никогда я не увижу тебя вновь?

"Ну да, — подумал скептически. — Вернись в Сорренто, любовь моя".

Все вокруг было так не похоже на Сорренто. Вот стали видны только три ярких кормовых огня теплохода. Оказывается, совсем стемнело.

На вершине дерева ворона каркнула что-то, как будто матерное. По-своему, по-вороньи. Оказывается, до сих пор не улетела, сидела здесь. Показалось, что она торопит его. И Артур послушно заторопился, абы как покидал собранные грибы в мешки.

На берегу, куда он относил ящики и мешки, дышать стало легче. Дым относило ветром в другую сторону. Набегающие волны гнали перед собой запах воды, качали и приподнимали его катер.

Катер у Артура был неожиданно новенький, явно дорогой. Кажется, финский "Сильвер Морено". Хотя выглядел он здесь слегка неуместно: по-южному, по-пляжному легкомысленно. Такой выбрал его прежний владелец из многого того, что ему было доступно.

На палубе среди элегантных кожаных сидений тоже стояли ящики с теми же сморчками и вешенками. Там эти грибы частью рассыпались от качки, лежали на палубе. Некоторые выбросило за борт, и они болтались у кромки воды. Волны с нелепой настойчивостью доставали их и выталкивали на берег. Артур, увидев такое, не стал все это собирать, только коротко выругался, обматерил кого-то.

Провозившись весь день, он вытоптал тропинку на спуске к берегу. Островок стал грязным и замусоренным. Вырванный его сапогами мох валялся повсюду клочьями, везде были видны растоптанные грибы.

Перед отплытием этот странный грибник взялся за что-то вообще непонятное. Достал из катера, из отсека с инструментами ручную дрель и опять пошел сновать по острову. Сверлил сухие стволы и пни, а потом, закончив это, стал заливать в дыры что-то из канистры. Остатками жидкости полил и без того сырую землю возле деревьев. Это была настоянная на воде с крахмалом и желатином грибная труха вместе с попавшими туда червями.

Уже забросив канистры в катер, произнес:

"Ну, все! Отхалтурено".

Это были первые внятно произнесенные им в этот день слова. Ощутил под руками шершавую пластмассу руля. Еще оставшаяся внутри поспешность передавалась каким-то механизмам внутри катера. Между деревьями удалявшегося острова, в его глубине догорал огонь. Белый бесконечно высокий столб дыма уходил куда-то в космос, в недоступную для воображения высоту.

Давно погас путеводный огонь дальней ацетиленовой горелки. Артур шел точно на трубу котельной. По карте на этом маршруте подводных камней не было. Этого больше всего приходилось опасаться на Ладоге.

"Усталым Хароном возвращаюсь из блаженных грибных садов". — Вспомнились слова Ильи, его наставника в грибоводческих делах.

Маленькое судно крутило ветром. Катер этот делали по специальному заказу Ильи. У стандартных моделей на носу у самого форштевня стояли полукруглые скамейки-банки, а здесь сделали просторную каюту для груза грибов. Герметичную, плотно закрывающуюся. Так, чтобы даже накрытый волной полностью, с головой, катер сохранял плавучесть за счет этой пустоты внутри. Илья вообще любил, чтобы все было лучше и умнее, чем у всех. Хотя за счет этой непотопляемости катер получился слишком вертким, все норовил закрутиться фордевинд и подскакивал наверх при любой волне. За эти манеры и был прозван поплавком, это стало его именем. "Поплавок". Хотя название официальное было другим, более банальным.