Виталий Гладкий - Мертвая хватка
Пит ушел, и я снова прильнул к подзорной трубе. Солнце уже стояло в зените, и на яхте готовились поднять якорь, чтобы, как это было почти всегда, взять курс на берег, где принцессу и Доди ждал обед, отдых и прочие прелести морского круиза, доступные лишь людям с тугими кошельками.
Я только облизал пересохшие губы и плеснул себе в стакан теплое виски – подниматься и идти на камбуз за льдом было лень…
Слоули нарисовался, когда я уже отдал приказ Бобу Миллеру сопровождать яхту аль-Файеда в район, где ее возьмут под контроль парни Рашида. Там наши полномочия заканчивались, и мы могли лишь издали наблюдать за передвижениями плавсредств арабов, которые вдобавок охраняли и виллу, где остановились Доди и Диана.
– Тебе чего? – спросил я это горе луковое.
Хотя, если по-честному, я был к нему и Трейни не совсем справедлив: парни пахали, что называется, до седьмого пота.
– Шифровка, шеф! – бодро отрапортовал ушастик, протягивая бумаженцию.
– Спасибо, – решил я быть вежливым и кивком отпустил Слоули.
Прочитав сообщение, я остолбенело уставился на Боба Миллера (он как раз двигал ко мне медленным ходом, чтобы поболтать от нечего делать о всякой всячине): Центр в лице Чанга предписывал мне немедленно собирать манатки и чесать в Париж. И точка. Никаких объяснений и сопроводиловок. Кроме приписки – оставить вместо себя кэпа. Короче, полный банзай, как говорят японцы.
– Бля-а… – невольно вырвалось у меня любимое словечко Акулы.
– Чего? – переспросил озадаченный моим видом Боб.
– Хочешь махнуть стаканчик? – неожиданно спросил я.
– Кгм… м-да… я, в общем, на посту…
– Плюнь. Пусть Франсуа поупирается. А мы с тобой прощаться будем…
Миллер от удивления даже рот открыл. А у меня он и не закрывался с того момента, как я получил цидулку от папы Кончака.
Ладно, Париж так Париж. Мы и не в таких Палестинах бывали…
Киллер
Мотоцикл ревел словно взбесившийся зверь. Я уже третий час гонял по пересеченной местности, почти не сбрасывая газ. Ошалевший от моих упражнений тренер, его звали мсье Робен, стоял под навесом и смолил одну сигарету за другой. Когда нас познакомили и я оседлал это американское никелированное чудище по имени "харлей", он лишь презрительно ухмыльнулся. Наверное, я его не впечатлил и вдобавок уронил свой престиж как начинающий гонщик – ни один спортсмен, уважающий себя, не сядет за руль навороченного по самое некуда мотоцикла, стоимость которого приближалась к сорока тысячам долларов, являющегося своего рода дорогой игрушкой богатых бездельников, именующих себя "ангелами ада" или чем-то наподобие.
Но ему за меня очень хорошо заплатили, а потому мсье Робен скрепя сердце начал втолковывать мне азы вождения таких суперсовременных монстров.
По правде говоря, я его почти не слушал. Мотоцикл я оседлал еще в глубокой юности, а после, уже проходя обкатку в тренировочном лагере Синдиката, мне пришлось осваивать вождение самых разных марок и моделей, вплоть до гоночных. Конечно, те мотоциклы были куда дешевле и проще, но так называемый мотодром в сельве не шел ни в какое сравнение с тем, на который меня привел мсье Робен. Все эти "цивилизованные" ямы и бугры, созданные при помощи бульдозера и экскаватора, казались мне детской площадкой по сравнению с горушками, обрывами и болотами полигона в тренировочном лагере киллеров.
Сначала я катался по гаревой дорожке, но вскоре мне такое спокойное и полусонное течение тренировок надоело, и я решительно настоял на заключительном этапе, как именовал мсье Робен вождение по пересеченной местности.
Вот тут я и дал выход той черной, тягостной безысходности, что поглотила меня в последнюю ночь пребывания в Марселе…
Сначала мсье Робен был шокирован и безмерно удивлен тем, как я управляюсь с "харлеем", а затем закусил удила и разгневался: тренеру сказали, что он должен учить человека едва знакомого с мотоциклом, а на самом деле ему подсунули вполне сложившегося мастера. Знал бы он, что мне было абсолютно все равно, как я веду никелированного зверя и что у него под колесами. Нет, я не хотел умереть (впервые за последние месяцы у меня появилась цель в жизни – еще раз попытаться разыскать семью, какие бы препятствия ни пришлось преодолеть), а пытался лишь выжечь или хотя бы заглушить ужас, поселившийся у меня внутри после той памятной – а вернее, беспамятной – ночи, ко-гда я диким зверем бегал по горам, подступающим к Марселю с севера…
После схватки с псом, запомнившейся мне во всех деталях, у меня, похоже, наступил провал памяти. Только изредка, фрагментарно, перед моими глазами начинали проступать картины ночного леса, какие-то скалы, ложбины, холмы… по-моему, я спугнул оленя или лань, но преследовать не стал, потому что не чувствовал голода и все еще был во власти перипетий боя с вожаком собачьей стаи. Где-то в горах я наткнулся на небольшую дачу, может, виллу или просто лесной домик. В окнах горел свет, а когда я подбежал совсем близко, внутри залаял пес и раздались человеческие голоса. Мне кажется, я испугался… а возможно, стал по-звериному осторожным, потому что повернул в чащу и обошел домик стороной.
Полностью очнулся я от наваждения на рассвете. Меня окружала седая мгла тумана, я сидел на четвереньках у ручья и жадно, почти по-собачьи, хлебал воду. Пелена кошмара наяву спала в один миг, и я, свалившись от мгновенного бессилья на каменную осыпь, начал звать кого-нибудь на помощь. Мои слабые крики вряд ли были слышны в полусотне метров, но я, временами жалобно стеная, все кричал и кричал… Туман стал еще плотнее, он навалился на меня словно снежный обвал, и я, совершенно потеряв голову, сначала пополз, так как силы были на исходе, а затем, с трудом поднявшись, поковылял вдоль по течению ручья, боясь отойти от него даже на шаг.
Трудно сказать, сколько прошло времени, когда я наконец выбрался из горнолесного массива на какую-то второстепенную дорогу. Машины здесь проезжали редко, но и они шарахались от меня, словно живые существа, едва я выходил на асфальт и пытался их остановить. И было от чего: на мне не осталось даже плавок, которые я потерял, видимо зацепившись за какую-нибудь корягу. Правда, я смастерил себе юбочку из травы, чтобы прикрыть срам, но от этого "одеяния" симпатичней и цивилизованней не стал. Я не винил водителей, не желающих со мной связываться, – меня вполне можно было принять за сумасшедшего, сбежавшего из психушки, – но все равно в душе постепенно начали просыпаться злость и раздражение.
Я почти полностью восстановил силы, когда солнце уже сияло вовсю. Мне не хотелось думать, что со мной приключилось ночью, и я постарался выбросить из головы все тягостные кошмарные воспоминания, чтобы снова не окунуться в пучину безумного страха, а то и вообще потерять рассудок.
Придя в себя, я начал соображать более здраво. И перестал бегать по дороге, нелепо размахивая руками. У меня в голове созрел план, и оставалось лишь подождать.
Крестьянский грузовичок шел на подъем со скоростью жука-скарабея; он не был перегружен, но его старенький, видавший виды мотор чихал и кашлял, как столетний дед на полатях. Пропустив машину вперед, я выскочил из засады на асфальт и перемахнул через борт в кузов.
Мне здорово повезло: грузовичок вез в Марсель на продажу столовый виноград. Каюсь, я оприходовал почти ящик. Я не ел – я жрал, как свинья, громко чавкая и запихивая гроздья в рот едва не целиком. Неожиданно проснувшийся голод просто омрачил мой рассудок, и я в безумной спешке хватал виноград обеими руками, будто боялся, что не успею насытиться до того, как грузовичок прибудет к месту назначения. Наверное, спугни кто-нибудь меня в тот момент, я бы его растерзал; я был зверем, цепным псом, которому поставили миску с едой.
На этом мое везение не закончилось – на ящиках лежал довольно чистый комбинезон сборщика винограда и клеенчатый передник. Видимо, хозяин надевал их, когда приходила пора торговли. Совершенно не мучаясь совестью, я натянул одежду на себя, а когда машина проехала предместье, покинул этот спасительный приют на колесах.
До гостиницы я добрался, в общем, благополучно. Правда, мне приходилось прятаться при виде каждого ажана, но тем не менее где-то в одиннадцать часов я уже принимал душ, стараясь побыстрее смыть даже запахи ночного кошмара. Чуть позже, одевшись и захватив свой скромный багаж, я уже сидел в кабине ворованного "БМВ" и быстро удалялся от Марселя. Я не мог ехать общественным транспортом – люди меня не просто раздражали, я их ненавидел…
Мсье Робен показал на часы и изобразил руками крест, что обозначало – все, конец работе, пришло время обеда и я не собираюсь тратить ни единой лишней минуты сверх обусловленных договором на тренировку полусумасшедшего неизвестной национальности… правда, со связями и, судя по "харлею", не бедного.
– Парень, хочешь я зачислю тебя в нашу команду? – спросил он, когда я наконец заглушил ревущего зверя. – Через год… может, два ты станешь суперзвездой.
