Андрей Молчанов - Взорвать Манхэттен
− За что?!. − хотелось воскликнуть Закатову, окаменевшему от внезапной обиды.
− Не расстраивайся, все к лучшему, − умудренно сказал начальник. − В каком-то смысле это награда, я так ощущаю. Уж поверь. И прикинь на досуге… Ага?
− Но ведь остался Жуков… Потом, каким образом этот Трофимов…
− Вот, дурак! − Начальник возмущенно заерзал в кресле, испуганно косясь по сторонам. − Забудь! Или ты ничего не понял? − Глаза его озлобленно округлились.
До Закатова, наконец, дошло: он вторгся в запретную зону высоких интересов. И дальнейший шаг в нее означает невозвратность.
− Извините, горячка инерции… − пробормотал он. − Можно спросить, какое у меня там направление?
− Таможня. − Тон шефа смягчился. − Лучше не бывает. Это тебе не твой мент усатый… Кстати, его посылают в командировку в Нальчик. На полгода. Для укрепления рядов. С его экстерьером это − что надо для Родины. Для того нацмены в органах и нужны. А у тебя полгода пройдут, другими глазами посмотришь на жизнь. Главное, чтобы не из-за решетки, это учти… Ну, все, бывай, Закатов.
КОНТРАКТ
Смутное время перехода загнивающего советского социализма в стихийный российский капитализм Лев Моисеевич Труман сумел пережить, находясь в эпицентре становлений новых скоропалительных состояний, кровавого дележа рынков и политической неразберихи.
Ему не удалось войти в лигу олигархов, хотя многих из них знал лично, считаясь надежным и толковым посредником в серьезных сделках, из которых он скромно, но уверенно извлекал те или иные комиссионные. Порою − внушительные
Ему никогда не хватало широты кругозора стратегических устремлений, он был тонким и умным тактиком, и, превосходно сознавая это, удовлетворялся малым, но стабильным заработком, благодаря чему, вероятно, и спас свою голову в безумстве криминальных войн и разграблений прошлого народного достояния.
Когда неуклонно приумножаемое «малое» составилось в десяток миллионов долларов, Лев Моисеевич понял, что с беспокойного места обретения капитала надо уезжать в благополучные дали, к тихому домику с бирюзовым бассейном. Дочь и сын уже давно проживали в Америке, устроившись там на стабильные должности в крупных компаниях, чему немало посодействовал американский воротила Генри Уитни, чьи поручения Лев Моисеевич аккуратно и вдумчиво выполнял, являясь его порученцем на российской земле. Судьба свела их на одной из крупных финансовых сделок, где искусный американский делец сразу же приметил толкового и остроумного устроителя контрактов, приблизив его к себе.
Прошлое Льва Моисеевича было тяжким и многотрудным, отмеченным тремя судимостями за становление нелегальных производств и мошенничество. Особенным авторитетом в уголовной среде он не пользовался, но ее лидеры, с кем ему пришлось попариться на тюремных нарах, считали его «честным фраером» и относились к нему снисходительно, благодаря чему он счастливо избег многих «наездов» с их финальными огнестрельными выводами.
Тюремный быт и пребывание в кругах откровенных бандитов послужили ему лишь приобретением жизненного опыта, но никак не отразились на его сущности человека деликатного, уравновешенного и напрочь не склонного к варварству и насилию. Внешне Лев Моисеевич походил на английского аристократа в летах, хотя, в чем сам себе признавался, мыслил как шельмоватый меняла.
Прибыв на постоянное жительство в Америку и, связавшись с Уитни, он понял, что дальнейшего интереса для своего патрона не представляет: он был необходим ему в той, тягостной и противоречивой российской жизни, где мог сноровисто преодолеть завихрения и подводные камни каверзных деловых стремнин, а здесь, в США, сиятельный миллиардер управлял сотнями подобных умников, куда более искушенных в местных нравах, установках и коллизиях.
Тупо проживать в четырех стенах, изредка плескаясь в вожделенном собственном бассейне было не в характере Льва Моисеевича. Многочисленные друзья, обитавшие в русскоязычной общине, тут же потянули его в бизнес. И здесь самым роковым образом сказалась специфика чужеземного бытия: все проекты, видевшиеся несомненно успешными, не отягощенные ни малейшим намеком на риск, с треском провалились, унеся в пучину тонко подстроенных обманов практически все деньги многострадального коммерсанта. Эмиграция не задалась. От ее эксперимента остался лишь дом и миллион долларов, который Лев Моисеевич сначала решил вложить в приобретение закусочной, но потом передумал в боязни утратить последнее.
Уитни, кому он горестно поведал о своих деловых начинаниях на здешней коварной почве, нашпигованной минами всевозможных афер, каверз и законодательных капканов, пригласил его к себе, лично ознакомившись с технологией погорелых проектов. Мгновенно уясняя их смысл, хохотал, непринужденно объясняя, каким образом в той или иной ситуации его бывшему подопечному натянули нос. В итоге, посерьезнев, сказал:
− Оставь здесь семью, и поезжай в Россию. Коли ты не способен сидеть без дела, доработай на меня там. Часть потерянного я тебе верну. У меня есть определенные рычаги.
За вычетом разумного процента босс действительно возвратил ему порядочную сумму, прижав хвосты оболванившим Льва Моисеевича лукавым дружкам, а тот, в свою очередь, прибыл в столицу, снял скромную квартиру в центре и принялся за прежнее исполнение поручений заокеанского благодетеля.
Все шло гладко, холостую жизнь вдали от пожилой супруги скрашивали многочисленные дамы, Лев Моисеевич не отказывал себе ни в чем, однако, явно слабело здоровье, подорванное в социалистических застенках за те преступления, что ныне являли собою узаконенную доблесть в развитии отечественной экономики. На что, впрочем, он особенно не сетовал, давно и покорно уяснив, что сегодняшняя норма в России уже завтра с непринужденной легкостью способна быть переквалифицирована в преступление. И наоборот.
Походив по докторам, ознакомился с неутешительным диагнозом. Светила от медицины отводили ему три-четыре года на последующее существование в вертикальном, что называется, положении. Данное известие пациент воспринял мужественно. Дети были устроены, малопритязательная супруга едва ли смогла освоить и треть из накопленных средств, и теперь предстояло несуетно дожить отведенный Богом последний срок. О чем Лев Моисеевич уведомил своего хозяина.
Такое известие тот воспринял сочувственно, попросив напоследок оказать ему серьезную, хорошо оплачиваемую услугу. Суть услуги попахивала несомненным уголовным преследованием, но, взвесив все «про» и «контра», Лев Моисеевич выразил согласие.
Крепкий мальчик, посланец Уитни, получил на руки липовый контракт, якобы заключенный между оборонным российским холдингом, руководимым неким господином Кузнецовым и корпорацией Уитни. Согласно контракту, один из заводов холдинга переходил к зарубежному владельцу. Далее, по легенде, американский экземпляр контракта был похищен людьми Кузнецова, решившего продать предприятие по более выгодной цене. А вернее − за куда весомую взятку. Однако в итоге исполнитель акции пустился вместе с контрактом в бега, полагая себя нежелательным свидетелем тайных игр. Из последующей логики событий, он был обнаружен людьми Уитни. Очередной этап комбинации предполагал вручение контракта перевербованному порученцу Уитни, должному отдать документ не хозяину, а его конкурентам.
Вскоре в Москву прибыла делегация американских бизнесменов, представителей концерна Пратта. Ее появлению предшествовали звонки в специально снятый по подложным документам офис, якобы занимаемый пресловутым холдингом. Кузнецов, истинный глава подлинного холдинга, являлся партнером Уитни, и замещение его роли Львом Моисеевичем было, естественно, согласовано с физическим оригиналом. Холдинг, объединяющий несколько оборонных предприятий, стоял на грани инспирированного банкротства и вскоре должен был перейти в собственность Уитни. Таким образом, до этого рубежа предстояло инсценировать продажу одного из заводов конкурентам Уитни, подложив им увесистую свинью.
Схема аферы была естественна и банальна: предприятие отходило на сторону за сущие гроши, а господин Кузнецов получал на свой счет в оффшорном островном банке многомиллионный куш.
Каверзы как всегда таились в деталях, но уж их Лев Моисеевич предусмотрел во всех надлежащих подробностях и оттенках.
Первая встреча с представителями западного концерна состоялась до приезда основного состава переговорщиков. Лев Моисеевич взял на себя роль озабоченного неразрешимыми проблемами бизнесмена. Выслушав уклончивые предложения гостей, нахмурил кустистые седые брови. Сказал веско:
− Не стану скрывать: у нас была договоренность с Генри Уитни. И сейчас идет процесс ее расторжения. Однако возникли непредвиденные обстоятельства. И пока они не решены, я не в состоянии вести конструктивные переговоры.
