Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора
– Он сейчас снова возникнет. Скажите ему… что приступ у меня, язва. Мне подыхать от язвы еще рано. Свердлов с Троцким так Миронова с Дону в Москву вытянули: на коньячок, награду обмывать.
Морщась, он вышел из кабинета. Иванов затравленно перевел глаза на телефон. Он верещал истерически, пронзительно.
Глава 17
Кямаль-оглы перечел радиограмму из Москвы второй, третий раз. Опустив руки на колени, долго сидел, бессмысленно уставившись в стену. В душной полутьме затененной комнаты лопасти вентилятора с трудом месили загустевший студень воздуха. На стенах, ошалев от жары, висели вниз головами тараканы, вяло шевеля антеннами усов.
Кямаль-оглы прочел радиограмму в четвертый раз. Смысл ее не изменился, был абсурден до дикости. Но… центру виднее.
Встал. Потянул на себя облезлый квадрат выдвижного ящика в шкафу, нашарил на дне кожаный чехольчик. Извлек из него маленькое – в палец – шильце. Затаив дыхание, разом покрывшись испариной, снял с иглы колпачок из вощеной бумаги. Шильце вновь сунул в чехольчик. Бумагу сжег в пепельнице, смыл пепел в раковину. Вышел, запер дверь, торопливо зашагал к отелю.
Двор отеля буйно зарос зеленью. Плети винограда, вылезая коричневыми змеями из фундамента, вползали на стены. Разлапистая жесткая листва маскировала балконы плотной зеленой шубой.
Кямаль-оглы огляделся. Над пустынным колодцем двора знойным маревом дрожал полуденный жар. Сноровисто, цепко хватаясь за плети, упираясь ногами в стену, он взобрался на балкон третьего этажа. Нырнул в лиственный виноградный ворох. Прильнув к стене, осторожно заглянул в номер. Он был пуст, балконная дверь приоткрыта. Кямаль-оглы снял туфли, проскользнул в номер. Из ванной доносился плеск воды, густой баритон Саид-бека урчал восточную мелодию.
Кямаль-оглы достал из кармана чехольчик, вынул шило. Двумя пальцами зажал рукоятку так, что острие легло вдоль ладони, не касаясь ее: так держат горящую сигарету на ветру.
Постучал в дверь ванной, ликующе выкрикнул:
– Саид-бек, дорогой! Какая весть! Не мог утерпеть! Разреши? – Распахнул дверь.
Саид-бек оборвал пение, ошарашенно приподнялся в ванной:
– Кямаль? Как ты сюда?…
– Потом, все потом, бесценный, дорогой! Слушай, как тебе повезло! Такое раз в сто лет бывает!
– Что случилось?
Кямаль-оглы присел на край ванны, положил сжатую руку на мокрое плечо Саид-бека.
– Не упади! Министр Менемеджоглу сам, понимаешь, сам подпишет!
– Что подпишет?
На шее Саид-бека призывно голубела артерия, и Кямаль-оглы сдвинул руку, повинуясь зову этой голубизны. Быстро и точно он проткнул ее острием и содрогнулся вместе с Саид-беком, утопая в засасывающей черноте его зрачков, которые, пульсируя, стали стремительно расширяться.
– Ты что?! Ты…
Глаза Саид-бека полезли из орбит. Лицо быстро синело. С хрипом втянув в себя воздух, он дернулся. Голова уткнулась подбородком в грудь. Тело обмякло, стало сползать в воду.
– Прости, Саид-бек, не успел досказать, – простонал Кямаль-оглы. – Министр Менемеджоглу сам подпишет некролог о тебе. Там будет очень много хороших слов. Спи спокойно, дорогой.
Потом он оглядел шею трупа. Чуть выше ключицы едва заметно рдело просяное зернышко крови. Он тщательно стер его обрывком мыльной обертки и смыл обрывок в унитаз. Теперь шея была абсолютно чиста.
Во двор он спустился так же, по лозе. Присел у стены, закрыл глаза, долго жадно дышал. Потом направился в здание разведки.
Через три часа с военного аэродрома должен был взлететь самолет с партией оружия и Саид-беком на борту. Пункт приземления – штаб Исраилова в горах Чечни. В подготовке вылета Кямаль-оглы деятельно участвовал вот уже третий день вместе с помощником германского военного атташе Клаусом Гизе.
Прежде чем заехать за Саид-беком на машине, Клаус Гизе позвонил ему в номер: готов ли резидент для Кавказа к вылету? Трубку никто не взял.
Вместе с Кямалем-оглы они вскрыли дверь номера и обнаружили его хозяина мертвым в ванне.
Потрясенный Кямаль-оглы взвыл, стал остервенело царапать ногтями сморщенное лицо. Клаус Гизе, скосив глаза на чувствительного турка, брезгливо приказал:
– Прекратите истерику! У вас будет возможность на деле доказать преданность Саид-беку: полетите вместо него. У нас нет времени готовить другого, вы в курсе всех дел. Вылет отменить нельзя. Отсрочить тоже нельзя. Готовьтесь, у вас два часа.
Он сам не разобрался, что им руководило в дальнейших действиях: щемящая, полыхнувшая радость от возможности побывать на родине или затопившая тревога, поскольку кавказский штаб повстанцев во главе с Исраиловым и Осман-Губе требовал вылета только Саид-бека Шамилева, и никого другого. Но Саид-бека он убрал по приказу центра, непонятного, разъедающего наработанный план действий.
Минуя турецкое разведуправление, Кямаль-оглы тут же добился приема у германского военного атташе в Стамбуле и высказал обоснованную просьбу: самолет в Чечню с оружием должен возглавить не он, серая, никому не ведомая разведкрыса, а Клаус Гизе, фигура лично известная гестаповцу Осману-Губе. Мертвый Саид-бек был известен Исраилову, живой Клаус Гизе – Осман-Губе.
Атташе нашел доводы «серой разведкрысы» разумными. Через полчаса Клаус Гизе, яростно чертыхаясь и недоумевая, стал спешно собираться в полет.
Кямаль-оглы предусмотрел сложности, которые могли возникнуть в результате ликвидации Саид-бека. Но он не хотел признаваться даже самому себе, что, втаскивая с собой в самолет матерого немецкого разведчика, готовится к самому худшему.
Их взяли в «коробочку» четыре советских истребителя над Грузией и посадили на аэродром под Кутаиси. Советские десантники, вломившиеся в самолет, остро пахли потом, степной полынью, были одеты в немецкую полевую форму. Они плотно, до отказа забили дюралевую утробу самолета, рассаживаясь на ящики с оружием.
Клаус Гизе, пребывавший в полуистерическом состоянии от скорости, с которой свершилось их пленение, увидел затем нечто совсем невообразимое. Командир десантников, придирчиво оглядев стоящее свое воинство, шагнул к Кямалю-оглы. Они постояли друг перед другом, потом обнялись.
Клаус Гизе икнул и бессильно отвалился к дюралевому борту. Он наконец понял истинную причину скоротечности и лихости событий. Икота, начавшаяся у него, была постыдно визгливой и комичной, вызывала здоровый, жеребячий гогот красноармейцев.
Приземлились на узкой, кое-как очищенной от камней полосе, нещадно и жутко подскакивая на выбоинах.
Давя в себе тошноту, полуоглохший от резкого снижения, Кямаль-оглы, пропустив вперед Клауса Гизе, спустился на землю по металлической лесенке.
Мотор заглох, и их обступила прохладная зеленая громада гор. Приглушенно грохотали взрывы – где-то неподалеку шел бой.
В полусотне шагов напротив самолета стояла плотная людская цепь с автоматами наперевес. Вперед шагнул бритоголовый, отблескивающий сизым черепом главарь с папахой, заткнутой за пояс, с жутким акцентом спросил по-русски:
– Кито иест Саид-бек?
– Саид-бека нет! – выкрикнул Кямаль-оглы, цепенея от беззащитности собственного тела. – Вместо него полковник немецкой армии господин Клаус Гизе.
– Почему нет Саид-бек? – с неумолимостью механизма спросил главарь.
– Он убит. Сначала разгрузите оружие, разместите наших солдат, потом мы все объясним. Нужно торо…
Он не закончил. Его слова заглушил раскатистый грохот автоматной очереди, и веер пуль перечеркнул два тела, дырявя позади них лощеный бок самолета.
Пилот, нетерпеливо выглядывавший в окно, захлебнувшись в ужасе, дернулся к штурвалу. Но под буро-зеленое брюхо самолета уже летело несколько гранат. Цепь бандитов бросилась плашмя на землю. По ущелью раскатилось несколько взрывов.
Кямаль-оглы бился в луже крови. Рядом неподвижно застыл немец. В затухавшем сознании разведчика дотлевал горько-полынный ужас: «Бездарно… ухожу».
Глава 18
Диверсанты, ведомые Реккертом, отрывались от преследования по ущелью, прорезавшему местность между Чеберлоем и Ведено. Их безостановочно гнал капитан милиции Громов. Он настиг немцев, окружил их, и горы долго сотрясались от боя, пока не наступила ночь. Ночью удалось уйти, бесследно раствориться во тьме Реккерту, Швефферу, Магомадову, Четвергасу и Мамулашвили.
Реккерт, как старший, предложил разделиться на две группы – так легче просочиться через линию фронта. Но его не послушали: страх одиночества успел отравить всех. Десантники оставили обер-лейтенанта одного.
Он не стал дожидаться рассвета. Ампула с ядом хрустнула на зубах, и бездонная черная чаша неба опрокинулась над ним, засыпав остекленевшие глаза пришельца звездной пылью.
