Валентин Пригорский (Волков) - Закон Талиона
Сама промзона занимала площадь невеликую и забором не огораживалась, но три вышки, оборудованные прожекторами, как бы намекали злоумышленникам, буде таковые объявятся, что любителям хучь какой поживы здесь если и обломится, то, в лучшем случае, по загривку. В центре всего этого производственного великолепия скромным пеньком тор-чал административный корпус, а рядом с ним длинный кирпичный ангар с вечно наглухо задраенными воротами — склад комплектующих — вотчина Анатолия Капралова. Именно здесь в потаённом бункере крутилась полуавтоматическая поточная линия, на выходе из ко-торой появлялись запаянные пластиковые пакеты с розоватыми таблетками внутри.
Анатолий Капралов с самого утра психовал, вёл машину неровно, разгоняясь без при-чины, притормаживая без повода. Страшно хотелось выпить. Периодами желание станови-лось настолько сильным, что, казалось, будто суставы чьим-то чёрным наговором превра-щаются в текучий воск, желудок стягивался болезненными спазмами, пальцы слабели и дрожали от нетерпения. Вчера ещё кое-как справлялся, а с утра придавило. Он понимал, что с первого же стакана уйдёт в запой, что после четырёх-пятидневной пьянки неминуемо при-хватит ужасающее похмелье с желчным, выворачивающим блёвом, с сердечной одышкой, с изматывающим полубредом и страшной головной болью. Понимал, но ничего не мог с собой поделать.
Вчера к вечеру, когда Шефчук уже исчез в неизвестном направлении, фасовочная ма-шина, съев последний замес и выплюнув последние таблетки, замерла в ожидании очередного сырья. Когда-то оно появится? Можно спокойно брать у Аншефа отгулы. Собственно, на завод он для того и подался. Ну, ещё аванс получить и на обратном пути затариться. Маша ушла на работу до вечера, Серёжка выгуливается, ловит убегающие летние дни, дома пусто, и это облегчает, поскольку первый стакан предпочтительнее выцедить подальше от укоризненных взглядов жены и сына. Анатолий ёжился от таких взглядов, но не пить уже не мог. Он, обожая своих близких, надеялся, что они платят ему тем же. Дома он был умным, добрым и широким, и всё же грязная работа, грязные деньги, вынужденная двойная жизнь, постепенно подтачивали его психику, превращая некогда уверенного в себе мужика в амёбу. Он плотно сидел на крючке, находя забвение в водочной бутылке. Будь проклят тот день!
На заводском дворе было пустынно. В смысле, оборудование оставалось на своих мес-тах, а вот рабочие отсутствовали. Видимо, легальное сырьё тоже закончилось, и персонал выведен в технологический отпуск. Только охранники в караулке. Лишь бы Аншеф оказался на месте.
Аншеф оказался. Один на всю контору.
— А, Унтер, проходи, — будто бы даже обрадовался он, — я как раз хотел тебя пригласить.
— Тут я, — умильно выдавил Капралов, грузно усаживаясь в кресло для посетителей и размышляя, как подступиться к теме отгулов.
Однако хозяин кабинета сам решил выступить в роли доброго волшебника.
— Слышь, Толян, — с глазу на глаз Аншеф по сей день разыгрывал некоторое подобие простецких отношений, — тебе отпуск положен. Полуфабрикат появится не скоро, так что, гуляй. Получи отпускные.
Он выложил на стол банковскую упаковку тысячных. Желудок Капралова затрепетал от предвкушения.
— Спасибо. Я как раз…
— Не тяни, — небрежно перебил Шефчук, — отправляйся. У меня работы, во!
Капралов, суетливо раскрыв бумажник, попытался затолкать в него толстую пачку, но, уразумев, что кошель на такую стопу бумаги не рассчитан, потянул упаковку назад. На стол спланировала чужая визитная карточка. Картонка с Триколором в правом верхнем уголке мягко улеглась прямо перед носом Анатолия Демидовича Шефчука. Глаза Аншефа пробе-жали по строчкам.
— Ого, откуда у рядового инженера такие визитки?
Капралов, не сразу сообразив, о чём речь, замялся. Какие пустяки! Его мысли витали далеко, причём здесь какая-то картонка? Ему было стыдно за свою суетливость, за неловкие глуповатые движения, но дрожь в пальцах не унималась, и он прятал глаза.
— Да, знаешь, — промямлил он, — Серёжка мой от какого-то мужика получил…по слу-чаю. Да, ерунда это…
— По случаю? — Шефчук ткнул в карточку пальцем и почти слово в слово повторил вче-рашние слова Анатолия Капралова. — Что-то не припомню такого визита.
— Вот и я думаю, — пожал плечами подчинённый, — откуда она у Сергея? Я сам её только вчера увидел.
— Ага. Ладно, топай. Мне работать надо. Свидимся.
— Свидимся, — униженно проблеял такой массивный, за прошедшие десять лет, поря-дочно раздобревший Капралов. Алчущий и немного растерянный, выглядел он до неприли-чия жалким.
Аншеф презрительно смотрел на обтянутую пиджаком, широкую спину бывшего дру-га.
Спился, гад. Себя не контролирует. Слабак. Не работник. Опасен. А про визитку врёт, глаза прячет, юлит, темнит. Надо будет доложить.
Забытая визитка осталась лежать на столе, словно приклеенная. Шефчук, подцепив ногтём светлый квадратик, задумчиво повертел его так и сяк и, в конце концов, пристроил вертикально между бронзовыми завитушками массивной настольной лампы, исполненной "под старину". Он не догадывался, что деятельность СОТОФ давно раздражала Хозяина, поэтому с докладом не поспешил, углубившись в текущие бумажные дела.
…Спиртное Анатолий Капралов закупал всегда в одном и том же магазине, открытом при Среднегорском заводе алкогольных напитков. На то имелось несколько причин. Первая: мизерный шанс нарваться на палёную водку, поскольку завод отвечал за свою продукцию. Вторая: заводик с магазином располагались у чёрта на куличках, на дальней городской ок-раине, сюда постоянно подкатывали машины, мелким оптом отоваривались владельцы по-селковых торговых точек, здесь же приобреталась водочка на торжество или на тризну, и здесь никто не знал Капралова — рядового покупателя в косяке оптовиков. Он, как любой алкаш, стыдился своего порока и старался не светиться по месту проживания. Была и третья причина — разнообразие: местный производитель модифицировал водочку брусничными, сливовыми, перцовыми и прочими ароматами, придающими вульгарной пьянке определён-ный вкусовой изыск.
Полненькая миловидная продавщица в синем завхозовском халате, под которым явно ничего не имелось, кроме пышного женского тела, скованного лифчиком и трусиками, отбивала заказ на кассе, одновременно подсказывая пожилому мужичку — грузчику за всё, что и в каком количестве отпускать. Анатолий Капралов, бережно подхватывая вожделенные флаконы, аккуратно запасовывал их в спортивную сумку с адидасовской эмблемой на боковом кармане.
— Разрешите, — обратился к нему придвинувшийся к прилавку мужчина, — вот эту со сливами посмотреть. Ингредиенты и прочее…
— Да, да, пожалуйста, — радушно пропел Анатолий, не отрываясь от основного занятия. Его раздражительность уменьшалась пропорционально утяжелению сумки. Сейчас он был добр, вежлив и предупредителен.
Мужчина взял в руки сорокоградусную "Сливовицу", покрутил, побубнил и вернул.
— Спасибо.
— Угу, — кивнул счастливый покупатель, с кряхтением снимая с прилавка раздувшийся баул.
Полёт ласточки
Доржи Камаевич Камаев в три часа пополудни естественно находился в своём рабочем кабинете. Так же естественно он находился бы здесь и в три часа пополуночи. Он не любил свой дом в элитном посёлке, предпочитая дневать и ночевать на рабочем месте. Впрочем, этот кабинет он тоже не любил. Так какой смысл тратить время и усилия лишь для того, чтобы перебраться из одного нелюбимого места в другое, столь же нелюбимое? А здесь…, что ж, здесь имелось всё, что мог бы пожелать самый взыскательный сибарит: предупреди-тельные слуги, изысканные женщины, изысканная кухня, мудрые книги, стены, защищённые современной техникой и сворой неподкупных охранников. За стенкой, словно символы тайной державности, подмигивали навороченные аппараты связи, готовые в любой момент выбросить властную волну в любую точку России. Да, здесь было всё, но комфорт материальный всё чаще пасовал перед дискомфортом душевным. Здесь не было друзей. Их у Камаева сейчас вообще не было. Когда-то были. Когда-то рядом с ним находились люди, с которыми можно было поделиться сокровенным и знать, что они тебя поймут, их можно было хлопать по плечам и получать ответные тычки, с ними можно было спорить и пить красное вино. Но он от них отрёкся. Добровольно. Осознанно. Во имя чего? Лет десять назад ему казалось, что он знает ответ. А сейчас? Отрёкшись от друзей, он постепенно растерял остроту чувств и желаний, с потерей желаний смазалась, утратила чёткость цель, будто нечаянно расфокусировалась тщательно настроенная оптика. Даже власть не щекочет нервы. Сегодня им движут лишь врождённое упрямство и нежелание признать ошибочность своих прежних решений. Сотрудники Иллариона Жордании прозвали его Монахом. Что-то разглядели? Пустоту? Монах, аскет, затворник? Может быть, может быть…
