Андрей Молчанов - Взорвать Манхэттен
Я отмахнулся от нее. Сказал:
− Мне все удалось. Готов передать материалы.
После густого, задумчивого молчания трубка отозвалась нехотя и неприязненно:
− Что там делает Нина?
Я понял, что мы серьезно прокололись.
− Так получилось, − проронил я.
− Ты понимаешь, что рискуешь моей дочерью? Впрочем, что ты вообще понимаешь… Дай мне ее.
Я молча передал ей трубку. Она уяснила свой промах, скрипнув зубами от досады. Долго и молча выслушивала отца. В итоге сказала ему:
− Ты не все знаешь. Да, хорошо, я вылечу завтра. − И − дала отбой.
− Ну, вот видишь, как оно хорошо складывается, − сказал я. − Ты пережила славное приключение, которому подошел счастливый конец.
− Ты вернешься в Америку? − отчужденно и строго спросила она.
− Вообще-то, здесь мне привычней… А тебе не понравилась моя страна?
− У вас глупая страна, − сказала она. − Вы не уважаете друг друга. И не уважаете чужую жизнь, потому что не верите в свою собственную. Это я поняла. И еще. Я не хочу жить в государстве, где есть беспризорные дети и животные. Поэтому, если ты желаешь быть со мной, у тебя нет альтернативы.
− А что будет, если потом ты уйдешь от меня?
− Сюда тебе никогда не поздно вернуться. Вопрос в ином: стоит ли мне быть с тобой?
− Аналогично, − горько подытожил я, отстраненно раздумывая, следует ли возвращаться на оставленную нами квартиру. Словно читая мои мысли, Нина произнесла:
− Я оставила дома свой паспорт.
Мною не без уныния припомнилась серая «Волга». Вероятно, ее сменила иная машина, но квартира, рупь за сто, находилась под наблюдением.
− Ты готова рискнуть? − спросил я.
− Если ты научишь меня.
− Это − проще простого. Набираешь любое сообщение на телефоне и держишь палец на кнопке. Если что − нажимаешь ее, и я прихожу на помощь. Перед квартирой − половичок. Подними его. Я положил под него печенье. Если оно растрескано, в квартиру не входи, а сразу же возвращайся. − Я говорил, с каждым словом сознавая, что подобный план никуда не годится, ибо грозил для Нины внезапными опасностями, отчего-то предощущаемыми мной. А рисковать ее благополучием я не собирался. Тем более, свой домашний телефон я сразу же по прибытию в Москву продиктовал изменнику Ричарду. Вычислить мой адрес было минутной забавой. − Сделаем иначе, − сказал я. − Туда иду я. Если не возвращаюсь, ты едешь в отель. Позвонишь отцу. И передашь ему диски. Попасть в чужие руки они не должны.
Подъехав поближе к дому, я оставил машину в соседнем дворе. Положив в пакет монтировку и буксировочный трос, прошел, прикрывая лицо воротником куртки, к дальнему подъезду, из которого, на мою удачу, вышел ранний жилец, торопящийся на работу.
Поднявшись на лифте на последний этаж, взобрался по лестнице на чердак. Монтировка не понадобилась: замков на люке, ведущем на крышу, не было. Укрепив трос на балке под чердачным окном, я соскользнул по мокрой жести к краю, и, выбирая трос, осторожно спустился на свой балкон седьмого этажа. Троса хватило с запасом в лишний метр.
Балконную дверь я оставил приоткрытой. Осторожно заглянул через нее в комнату.
Взору моему предстала забавная картина: на полу лежал человек со связанными за спиной кистями рук. Виднелся его напряженный затылок и залитая багровым румянцем натуги атлетическая шея. Перед ним на стуле сидел другой человек, в котором я узнал хозяина квартиры Толю Акимова, ныне, как следовало из милицейских пояснений, находящегося в бегах. Толя пил сок, купленный мною накануне, и о чем-то негромко спрашивал человека, сопровождая свои вопросы тычками ему в физиономию подошвой ботинка.
− Здорово, дружище, − вышел я из укрытия.
Толик упруго подскочил со стула, развернулся, готовясь к атаке, но, признав меня, успокоился. Фыркнув, спросил с некоторой, как показалось, обидой:
− А ты чего в окно-то?
− Я тоже на нелегалке. А тебя что сюда принесло? И кто это? − Я указал на возмущенно пыхтящего на полу незнакомца.
− У меня тут был тайничок, − объяснил Толя. − И мне пришлось наведаться… Три дня все вокруг вынюхивал, тебя видел, подругу твою… Ну, решился, наконец. Напялил паричок, очечки… Наружка, тут, кстати, торчит. По твою, что ли, душу? Ага… В общем, забрал имущество, пошел к двери − звонок. Я затих. Потом отмычкой зашуровали. И вот, входит этот… Дальше, как нас учили в средней школе разведки. Сейчас он очухался. А с ним смотри, какая штука была… − Он вытащил из кармана странный пистолет, снабженный выдающимся назад округлым вороненым баллоном.
− Пневматика?
− Да, но только боезапас интересный. Яд в окисляющейся оболочке. Я о таких изысках лишь отдаленно слышал. Вот, теперь пытаюсь разговорить человека…
− Сейчас и я попробую, − пообещал я. − Ты русский?
Он приподнял голову. Взгляд его светился испытующей ненавистью. Ни малейшей растерянности или же страха.
− Если будешь молчать, мы испытаем работу твоего пистолетика на тебе. Неужели не ясно?
− Спрашивай… − словно сплюнул он.
− Ты пришел сюда за Роландом, верно?
− Мне показали фото, я не в курсе…
− Тогда − так, − сказал я. − Сейчас мы тебя развяжем и отпустим. Выйдешь через чердак, отвяжешь трос и сбросишь нам, понял?
− Что еще?
− Скажешь заказчику: Роланда Эверхарта в живых уже нет. Пусть не беспокоится. Запомнил имя? Толя, развяжи его, он пришел по верному адресу, но за мертвецом.
Незнакомец приподнялся с ковра. Растер запястья. Лицо его было совершенно невыразительно и безучастно. Холодный мощный профессионал. Неопределенной национальности и ведомственной принадлежности. Весь он дышал агрессией и твердой выученной силой. И еще − взъерошенной досадой допущенного промаха. Сейчас он явно взвешивал возможности атаки, понимая, что выигрыш не на его стороне. От нас тоже веяло рабочей бойцовской сноровкой и абсолютным бесстрашием, выработанных в полевых сражениях, а не в теплых тренировочных залах. Помимо всего, Толя держал его на безукоризненном прицеле.
− Ты очень похож на объект, − произнес злодей, пристально вглядываясь в меня. − Но ты − не он… У меня просьба. Покажи левое предплечье…
Я заголил руку, подняв ее на уровень его глаз. Спросил:
− Должна быть татуировка?
− Пулевой шрам. − Он помедлил. − И где он похоронен?
− Скажи заказчику, − ответил я, − что на это ему ответит господин Уитни.
− Кто? − наморщил он лоб.
− Генри Уитни, − произнес я, как заклинание.
− Мне непременно надо уйти через балкон?
− Да, нам не нужен свисающий в квартиру трос. Поупражняйся. Это будет платой за нашу гуманность.
− Какая еще плата? Тебе выгодно, чтобы я ушел с информацией. Но я должен вернуться с оружием.
− Это вряд ли, − сказал Толя. − Я никогда не отдавал трофеи врагу.
Наемный убийца, жмуря гневливо глаз, прошел на балкон. В считанные секунды подтянулся к крыше и, громыхнув ботинками по жести, исчез. Трос, сволочь, умышленно сбросил в кусты тянувшегося вдоль тыльной стороны дома палисадника.
− У тебя тут тоже дела − не соскучишься, − сказал Толя. − Квартиру запри, и ключ положи на место. Завтра сюда въезжает другой мой приятель. Выходим вместе. Надень парик и остекление морды. Со мной, думаю, обойдется, а ты под прицелом…
Я собрал вещи. Сунул в нагрудный карман паспорт Нины. Открыв входную дверь, приподнял половик. Печенья под ним не было. Я поднял глаза на понимающе усмехнувшегося Анатолия.
Из дома я вышел, одетый в длинный плащ, и шляпу, из-под которой выбивались седые лохмы парика. На моем носу висели роговые очки. Я отчаянно прихрамывал, опираясь на стариковскую трость и выворачивал колесом ноги. Толя в одной руке нес сумки, а второй поддерживал меня за локоток, как заботливый сын пожилого хворого папу.
К наружке, таящейся неподалеку в примеченном Толей грузовичке, я был обращен боком. Доковыляли до «Нивы».
Толя помог уложить вещи в багажник. Мы добросили его до перекрестка.
− Прощай, брат!
− Удачи, авось, увидимся!
− Куда теперь? − спросил я Нину, со снисходительной усмешкой поглядывающую на меня.
Только тут дошло, что забыл снять шляпу и парик.
− В агентство, а потом в аэропорт, − сказала она. − Мне звонила мать, там бушует скандал и истерика.
Проводы были коротки. Мы обменялись мимолетными поцелуями, расставшись неловко и отчужденно, словно смущались друг друга. Я не до конца понимал, что творится в моем сознании, воспаленном от напряжения и бессонницы, но одно уяснил горько и точно: ее безоглядный порыв любви ко мне отнесло холодным ветерком пробудившейся рассудочности. Она получила то, что хотела прочувствовать и узнать; точно также пробуют диковинный деликатес, чтобы, отведав его, возвратиться к привычным блюдам. В этом, собственно, была ее суть. А может, не в этом. Я не сумел разгадать ее до конца. Впрочем, анатомия любого характера всегда приблизительна, и никогда не раскроет потаенных в каждом из нас тайн.
