Евгений Чебалин - Гарем ефрейтора

— Заткнись! — опалил брезгливым нетерпением Берия.

Зависло молчание. Шорохом, посвистом, треском давило оно на воспаленный мозг замнаркома. Наконец пробился голос:

— Этих двоих разыскать к ночи живыми или мертвыми. Потом сразу же отправь самолетом в Москву. Второе: немедленно отбей по ВЧ на мое имя информацию: есть подозрение, что некоторые работники НКВД республики работают на немцев. Требуется расследование силами центрального аппарата. Не Серов расколол Гачиева, а ты. Все понял? Серов давно такой фарт поджидает, копает под нас.

— Эта карла свое не упустит. Обгадить нас перед Сталиным…

— Все. Делай, что я сказал. Серова я возьму на себя. Его радист о Ланге информацию дает?

— Замолчал со вчерашнего дня.

— Ай молодец! Вовремя замолчал. Ищи Гачиева с Валиевым. Никакой докладной от Жукова не было, ты ее не видел, понятно? И вообще… он такой старательный стал у тебя. Не тошнит?

— Все сделаю, Папа.

— Покрывал Гачиева? На волоске висишь. А Серов к волоску с ножичком тянется. Осознай и работай, Богдаша, землю грызи!

Наркому НКВД тов. Берия

В НКВД СССР имеются данные о том, что в Чечено-Ингушской АССР существует подпольная Национал-социалистическая партия кавказских братьев, поддерживающая активную связь с немцами. По этим же данным, в антисоветской деятельности этой организации якобы участвуют некоторые работники ч.-и. милиции.

Для проверки имеющихся данных считаем целесообразным:

1. Провести тщательное расследование по имеющимся материалам, объединив следствие на арестованных Хучбарова, Исраилова Хусейна, Атаева, Амагова Мухаммеда, Муцольгова Абукара и других.

2. Следствие по этим делам поручить начальнику следственной части по особо важным делам НКВД тов. Влодзимирскому и начальнику отдела по борьбе с бандитизмом тов. Леонтьеву.

Руководство следствием возложить на тт. Кобулова и Круглова. Ждем Ваших указаний.

Грозный, Махачкала.

Кобулову, Круглову, Меркулову

Немедленно откомандировать в Москву наркома НКВД ЧИАССР Гачиева и нач. отдела по ББ Валиева для использования их в центральном аппарате.

Канул в Лету еще один отрезок времени, давящий свинцовой тяжестью бессонницы на глаза, на сердце. И вновь взорвался звонком телефонный аппарат в кабинете у Иванова. Москва.

Иванов, потирая рукой сердце, отодвинулся, глазами показал Серову: бери. Серов взял трубку.

— Серов у аппарата.

— Почему ты такой вредный? — плаксиво спросил Лаврентий Павлович. — Меня все время обижаешь, не докладываешь. Тебе не стыдно своего наркома обижать? Может, чеченцы уже Грозный взяли, в обкоме на паркет гадят, а нарком ничего не знает. Докладывай.

— Ротами Дубова и Криволапова, батальоном Жукова разбито основное ядро агиштинской немецко-бандитской группировки. Силами 141-го полка окружены Шарой и Итум-Кале. Там практически подавлено восстание.

— Ай умница! Не врешь?

— Чтоб я сдох, — с расстановкой побожился Серов.

Дернулся, ошарашенно глянул на него Иванов.

— Ты мне нравишься, Ваня, — с некоторой оторопью сказал нарком. — Сдыхать подожди, доложи до конца. Убили сколько?

— За три дня уничтожено более двухсот человек. Взяли в плен сто семьдесят четыре. Изъято по аулам около ста бандпособников.

— Что передает ваш агент из штаба Исраилова?

— Он… замолчал. Исраилов передал его рацию гестаповцу Осману-Губе.

— Хорошо ему там, а? Зарплата у вас идет. Зарплату начисляете?

— Начисляем, товарищ нарком, — сцепил зубы Серов.

— Смотри, не забывай начислять. Он хорошо молчит, а молчание — золото. Вы ему поднимите зарплату, тоже золотой сделайте. Мне тут насексотили, что к абверовцу Ланге ты тоже своего радиста забросил. Слушай, где ты их столько берешь? Как шампиньоны разводишь, что ли?

Серов почувствовал ледяной озноб; зародившись внизу, он пополз к сердцу.

— Ну и как он освоился у Ланге? Ты куда пропал, Серов? Радист у Ланге хорошо работает?

— Он ведет Ланге к Исраилову для подстраховки нашего агента в его штабе, согласно разработке, о которой мы докладывали.

— Давно ведет?

— Пятый день.

— Когда с ним связь?

— В полдень, в двенадцать.

— Почитай его радиограммы за вчера и сегодня. Умираю от любопытства.

«Он знает, что Засиев замолчал. Откуда? Кто продает?»

— Тебе что, плохо, Иван Александрович? Нельзя так относиться к своему здоровью. Здоровье сталинских полководцев — это не личное, государственное достояние — так учит нас дорогой товарищ Сталин. Прочитай радиограммы из группы Ланге и отдохни. Коньячку прими. Ты где, дорогой, чего молчишь?

— Радист в группе Ланге тоже замолчал, — выскреб из себя Серов.

— Такого не может быть. Не верю. Побожись. Как ты умеешь: «чтоб я сдох»? — со вкусом и удовольствием подсказала трубка. — Ты что, онемел как твои радисты? Слушай, очень интересная система у тебя. Засылаешь своего агента к Исраилову, а он немой оказался. Забрасываешь своего радиста в отряд к немцу, а он тоже немым стал. Надо твою систему изучить. Прилетай в Москву. Сядем, коньячку пососем. Про свою систему расскажешь. А дела Кобулову сдай.

… В детстве выходил Ванька Серов с пацанвой летом в поле, катая в пальцах липкие кругляшки смолы. Находили на обочине проселка ровненькие круглые дырки в земле, окольцованные валиками из сора и паутины. Каждый выбирал свою — в нее свободно входил палец.

Облепив кругляшок смолы ниткой, опускали его в дырку и начинали подергивать, цепенея в щекочущей жути. Где-то там, в полуметровой глубине, ерзал, дергался смоляной кругляш, хамски дерзко маячил над головой хозяина-паука.

И, накаляясь исступленной отвагой, багровея угольками глаз, бросался наконец тонконогий властелин на толстобрюхого нахала. Он всаживал в наглеца все, чем привык воевать, — лапы и челюсти.

И безнадежно увязал. Потом его тащили вверх. Если удавалось высвободить лапу или две, он хватался за стены своего жилища. Но сила, вздымавшая его, была чудовищной, она рвала из тела его лапы.

…Серова потащили наверх. Изнемогая в усилиях, он вцепился в свое обиталище:

— Пока не получится прилететь.

— Надо, чтобы получилось, — мягко, но неодолимо потянул нарком, и Серов услышал, как трещат его связки и хрустят кости.

— Не выйдет, Лаврентий Павлович, — задохнулся от боли и страха Серов. — Здесь главное дело назревает.

— Какое главное, а? — удивился нарком. — Бунт, сам говоришь, почти задавили. Молодец. Стратег, полководец! Теперь отдохнуть надо, награду обмыть. Наградили мы тебя. Прилетай — узнаешь чем.

— На том свете отдохнем, Лаврентий Павлович, — выдрал еще несколько лап из смолы и вцепился ими в горную кавказскую шахту Серов. — Исраилов не пойман. Через два часа связь со стамбульским Вкладышем. Он сообщит, когда вылетит Саид-бек Шамилев к Исраилову. Будем перехватывать, сажать, заменим там немецкую начинку своей. А Исраилова возьмем на Саид-беке. Для операции все подготовлено, у Гоберидзе в Грузии перехватчики и десант в готовности номер один. Исраилов на Саид-бека, как сазан на молочную кукурузу, должен клюнуть.

— Саид-бек для Исраилова приманка хорошая. Пальчики оближет. Возьмете Исраилова со списками его агентуры. Так, что ли?

— Должны взять, товарищ нарком. Все готово для этого.

— Вот видишь, я же говорю: Хасана теперь взять — раз плюнуть. Кобулов без тебя справится. Прилетай, а дела ему сдай, жду тебя к ве…

Серов нажал на рычаг. Положил трубку. Зябко дернул плечами. Сказал Иванову измученно:

— Он сейчас снова возникнет. Скажите ему… что приступ у меня, язва. Мне подыхать от язвы еще рано. Свердлов с Троцким так Миронова с Дону в Москву вытянули: на коньячок, награду обмывать.

Морщась, он вышел из кабинета. Иванов затравленно перевел глаза на телефон. Он верещал истерически, пронзительно.

Глава 17

Кямаль-оглы перечел радиограмму из Москвы второй, третий раз. Опустив руки на колени, долго сидел, бессмысленно уставившись в стену. В душной полутьме затененной комнаты лопасти вентилятора с трудом месили загустевший студень воздуха. На стенах, ошалев от жары, висели вниз головами тараканы, вяло шевеля антеннами усов.

Кямаль-оглы прочел радиограмму в четвертый раз. Смысл ее не изменился, был абсурден до дикости. Но… центру виднее.

Встал. Потянул на себя облезлый квадрат выдвижного ящика в шкафу, нашарил на дне кожаный чехольчик. Извлек из него маленькое — в палец — шильце. Затаив дыхание, разом покрывшись испариной, снял с иглы колпачок из вощеной бумаги. Шильце вновь сунул в чехольчик. Бумагу сжег в пепельнице, смыл пепел в раковину. Вышел, запер дверь, торопливо зашагал к отелю.