Юрий Козлов - Колодец пророков
Как профессионал, майор Пухов искренне восхищался действиями гулийцев. Определенно, им светили лавры лучших террористов в истории человечества. До государственного переворота — их полной и окончательной победы над все еще занимающей одну восьмую часть суши Россией — оставались считанные часы, присутствия же гулийских повстанцев в Москве практически не ощущалось.
Кому, спрашивается, могло прийти в голову, что в неохраняемом, попугайски раскрашенном литовском лайнере на дальней стоянке занюханного Щукинского коммерческого аэродрома располагается штаб мнимого покойника — без пяти минут диктатора России — генерала Каспара Сактаганова?
Еще только поднимаясь на борт, майор Пухов опытным взглядом определил, что замаскированный под грузовой борт бомбардировщик под завязку набит бомбами и что даже случись чудо — провались государственный переворот — Кремлю, Старой площади, Охотному Ряду, Пушкинской однозначно лежать в развалинах, ибо лету от Щукина до центра Москвы не более одиннадцати минут. Никакое, следовательно, ПВО не засечет и не собьет бомбардировщик, сбрасывающий бомбы с высоты пятисот метров. Пухов подумал, что не зря у него под халатом семь магнитных мин системы «Zalzman».
…Наряд странствующего дервиша, посох пророка Идриса все еще были при майоре Пухове.
Он убедил генерала Сака написать перед смертью записку, чтобы никто не входил к нему в салон в течение часа. Генерал должен был в тишине и покое обдумать то, что сказал ему шейх Али — живая святыня исламского фундаментализма. В данный момент генерал Сак обдумывал итоги беседы, сидя в кресле за столом, на котором была расстелена подробнейшая карта Москвы. Вот только никакого решения по окончании испрошенного часа он не мог принять по причине того, что у него была сломана шея. Майора Пухова еще давным-давно в Диснейленде удивило, какая тонкая у генерала-гулийца шея. Отчего-то ему уже тогда (хотя речи об этом не было) вдруг подумалось, что сломать эту шею проще простого. Так оно и оказалось спустя семь лет. Генерал Сак написал записку для охраны, взяв с майора Пухова клятвенное обещание оставить после его смерти в покое несчастный гулийский народ.
Майор вполне успевал добраться, помахивая посохом, до «мерседеса», сбросить живо напоминающий ему верблюжью попону наряд странствующего дервиша, сложить, как удочку, посох пророка Идриса, вернуться на машине к аэродрому и нажать кнопку на пульте, приводящем в действие магнитную минную систему «Zalzman». Единственное, его ужасала сила взрыва начиненного бомбами, как арбуз семечками, бомбардировщика, но другого способа ликвидировать штаб гулийских террористов-заговорщиков в данный момент не существовало.
Пухов вспомнил, как надменно замкнулся генерал Сак, когда он снял волчью шапку странствующего дервиша и расстегнул халат, показав ему прикрепленные клейкой лентой к телу магнитные мины «Zalzman».
— Деньги тебя не интересуют, — скорее констатировал, нежели осведомился генерал Сак. — Так же как и власть, не важно, над Россией или целым миром.
Майор Пухов молчал, искренне не понимая: что этому изможденному, тонкошеему, явно пристрастившемуся к сильным наркотикам человеку до России?
— Значит, ты даже не исчадие ада, — продолжил генерал Сак, — а нечто более худшее.
— Неужели существует Нечто более худшее? — удивился майор Пухов.
— Как ты понимаешь, речь идет не об исламе, — сказал генерал Сак.
— Ну да, — кивнул Пухов, — речь идет о спасении России, о чем же еще? Кто еще может спасти Россию, кроме тебя?
— Ты нечто более худшее, чем исчадие ада, — объяснил генерал Сак, — потому что ад предполагает приверженность низменным человеческим страстям. Тебе нет дела до власти и денег. Но тебе нет дела и до величия твоей страны. То есть для тебя, в сущности, нет разницы между низменными и высокими страстями. Ты не человек. Вот почему ты хуже, чем просто исчадие ада.
— Все гораздо проще, генерал. — Майору Пухову начал надоедать бессмысленный разговор. Гулиец готовился к встрече с живой глухонемой легендой исламского фундаментализма — столетним мудрым шейхом — и, соответственно, выражал свои мысли витиевато. — Не надо было тебе убивать мою мать.
— Я знаю, о чем ты хочешь меня спросить, — с грустью посмотрел на Коран генерал Сак. — О генерале Толстом. Я намерен замкнуть круг. Это было мое личное решение. Генерал Толстой здесь ни при чем. Все прочие были всего лишь исполнителями.
Майор ему не поверил. Но замкнуть круг — это была неплохая идея. Пухов вдруг подумал, что если бы генерал Сак не собирался брать в России власть, а в случае неудачи стирать с лица земли центр Москвы, он бы, пожалуй, оставил его в живых. Майору Пухову было не отделаться от ощущения, что чаша мщения переполнена, что она, как Ноев ковчег, плавает… в крови.
— С шейхом Али все в порядке, — сказал он генералу Саку, после чего специально отвернулся, склонился над картой Москвы.
Генерал Сак резко бросил руку под столешницу — на кнопку вызова охраны. В этот самый момент майор Пухов легким, стремительным движением захватил голову генерала изгибом локтя и тут же с разворотом поднялся из-за стола, слыша глухой треск шейных позвонков.
…Взрыв Ту-23 был такой силы — как и следовало ожидать, во чреве самолета сдетонировали бомбы, — что горизонтальный столб пламени почти нагнал несущийся по шоссе «мерседес» майора. Щукинский коммерческий аэродром перестал существовать. Оглянувшись, майор увидел летящие вверх куски фюзеляжа.
Майор Пухов подумал, что они, пожалуй, долетят до Диснейленда.
Y
Выехав на Кольцевую автодорогу, майор Пухов почувствовал себя отпускником. Мысль об островах Фиджи более не казалась ему безумной и неосуществимой. Он позвонил по сотовому Дровосеку. Тот ответил сразу, но в комнате слышались другие голоса. Пухов посмотрел на часы. Половина шестого утра. Для пьянки было слишком поздно. Для производственного совещания — слишком рано.
— Вопрос улажен, — сказал майор Дровосеку. — Я… — Он хотел сказать, что намерен воспользоваться личным самолетом Дровосека на стоянке в Тушино, но в последний момент передумал. Пилоты должны заранее знать маршрут, чтобы сообщить наземным диспетчерским службам. Самолетами в финансово-промышленной группе занимался помощник Дровосека Ремер. Почему-то майору Пухову не хотелось, чтобы тот был в курсе его перемещений в пространстве. — Хочу взять отпуск по семейным обстоятельствам, — сказал Пухов.
— Надолго? — спросил Дровосек.
Майору показалось, что или глава крупнейшей российской финансово-промышленной группы сильно пьян, или он не верит, что генерала Сака, на чьих деньгах он поднялся, больше нет в живых.
— На три недели, — ответил майор.
— Как быть с… отпускными и лечебными? — поинтересовался Дровосек. — Банк на Смоленской открывается в восемь. Если надо прямо сейчас, приезжай в пансионат, я распоряжусь, чтобы приготовили.
— Не к спеху, — сказал Пухов, — сбросьте на пластиковую карточку.
— На «American express», — сказал Дровосек, — отпускные, лечебные и премиальные.
Съезжая с Кольцевой на шоссе, ведущее во Внуково, майор Пухов сделал еще один звонок по сотовому телефону.
— Леночка, — быстро сказал он, — я люблю тебя, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я сейчас вылетаю в Ставрополь. Мать похоронили без меня, надо сделать ограду, поставить на могиле памятник. Я собираюсь провести в Отрадной неделю. Если ты примешь мое предложение, прилетай прямо туда. Мы немедленно распишемся и… куда хочешь — на Багамы, Фиджи, Ямайку… Я не так богат, как Дровосек, но на жизнь денег хватит. Ты не будешь нуждаться ни в чем. Бог с ней, с Россией, Леночка, забудь о ней, она не приносит людям счастья. Я хочу, чтобы тебе, то есть нам, нашим детям принадлежал весь мир!
…К дому матери в Отрадной майор Пухов подъехал ночью. Он выключил фары на взятом в бригаде десантников УАЗе, как только свернул на грунтовую, ведущую в станицу дорогу. Майору не составило труда убедиться, что в доме не только никого нет, но что он даже не разграблен.
Светя фонариком, майор вошел в сарай, заперся изнутри и примерно через полчаса выкопал прорезиненные черные, опечатанные пломбами мешки, в которых пакистанское казначейство перевозило наличные дензнаки. В семи мешках было ровно семьдесят семь миллионов долларов.
Заперев сарай, майор Пухов вернулся в дом. У него сладко защемило сердце, когда в залитой лунным светом комнате матери он увидел стоящую лицом к окну и спиной к нему Лену Пак. В лунном свете черные азиатские волосы Леночки показались ему мельхиоровыми.
Майор приблизился, обнял ее и, задыхаясь от счастья и страсти, овладел Леной сзади — как когда-то давно в Германии, в комнате мотеля, освещаемой сквозь занавески фарами проносящихся по автостраде машин. И только потом, оторвав ее руки от подоконника, укладывая ее на себя, чтобы овладеть ею снизу, в тонком пронзительном свете уткнувшегося ему в шею мельхиорового луча, более похожего на спицу, а если быть еще точнее, на стилет, майор понял, что женщина, которой он только что овладел, вовсе не Леночка Пак.
