Крик болотной птицы - Александр Александрович Тамоников
— Да какие уж тут детали? — не согласился мужчина в маскировочной одежде. — Это в театре — сценарий, детали и все такое прочее. А там — не театр, а война, настоящий риск и ничего переиграть нельзя. И предусмотреть тоже ничего нельзя. А потому вся надежда на сообразительность товарища Старикова и товарища Лысухина. Иначе говоря, на импровизацию. Я правильно говорю, товарищ капитан? — Мужчина внимательно взглянул на Лысухина.
— Справимся, — беспечным тоном ответил Лысухин.
Стариков и вовсе ничего не сказал, но по всему было видно, что он согласен с Лысухиным.
— Что ж, — вздохнул Корчагин. — С этой частью задачи все более-менее понятно. Итак, допустим, что все прошло гладко и вы оказались у фашистов в плену. И тогда-то ваша главная задача — убедить фашистов в своей ценности и полезности. Ну, то есть, что вы — не просто сами по себе офицеры Красной Армии, а… — Полковник многозначительно пошевелил пальцами и посмотрел на мужчину в маскировочной одежде.
— Да, — подтвердил мужчина. — Но об этом мы говорили предостаточно, а потому повторяться не будем. Скажу лишь, что и здесь очень многое зависит от вашей выдержки, вашего мужества и…
— Импровизации, — улыбнулся Лысухин.
— И от нее тоже. — Мужчина в маскировочной одежде скупо улыбнулся в ответ. — Ну а попав в плен, вам изо всех сил нужно постараться угодить в лагерь в Астаповичах. И там — начать действовать. Как именно действовать? Как получится. Подбирать единомышленников. Убеждать карателей, чтобы они, как только окажутся вне лагеря, тотчас же начинали искать встречи с партизанами. Или, если по каким-то причинам это будет невозможно, сами становились партизанами. Это что касается именно карателей. А вот диверсанты, которые окажутся в нашем тылу, должны тотчас же изыскать возможность сдаться нашим воинским частям, либо милиции, либо НКВД.
— Побоятся, должно быть… — покрутил головой Лысухин. — Немцы — они ведь тоже не дураки. Думаю, что прежде чем сделать из пленных солдатиков карателей или диверсантов, они настолько задурят им головы, что… — Лысухин махнул рукой. — Скажут: теперь вам возврата нет, теперь вас никто не простит, а коль попадетесь, то сразу к стенке. Ну, или что-то в этом роде. Боюсь, что поверит народишко… А коль поверит, то и сдаваться не пожелает.
— Кто-то, может, и поверит, — возразил мужчина в маскировочной одежде, — а другие — поверят вам.
— Тут многое будет зависеть от того, какими словами и оборотами вы их будете агитировать, — дополнил полковник Корчагин. — Немцы, конечно, будут агитировать, но и вы — тоже. Тут уж кто кого переагитирует.
— Ну, тогда всё в порядке! — Лысухин улыбнулся озорной улыбкой. — Уж в чем в чем, а в плане агитации мне просто-таки нет равных! Помню, до войны наша боевая часть шефствовала над одним колхозом. И трудилась в том колхозе одна передовая трактористка… Уж как я ее агитировал — куда там карателям и диверсантам! И, представьте себе, сагитировал.
— Товарищ Лысухин, — сдерживая улыбку, сказал Корчагин. — Дело, о котором мы сейчас говорим, серьезное. Поэтому хотелось бы, чтобы и мы все так же были серьезными.
— А я сейчас такой серьезный, что дальше некуда, — ответил Лысухин. — Это просто у меня такое представление о серьезности. Так, значит, я ее выражаю, свою серьезность.
— Как долго мы должны быть в том лагере? — спросил Стариков. — И каким способом мы сможем из него выбраться?
— В идеале — до той поры, пока Красная Армия не освободит Белоруссию. Хотя, конечно, сейчас никто из нас не знает, когда произойдет этот долгожданный момент. Ну а по сути — как получится. Сами понимаете: чем дольше вы будете оставаться в лагере, тем больше людей будет спасено. И наших пленных, и гражданских.
— Что касается того, как вам, в случае чего, покинуть лагерь, — продолжил мужчина в маскировочной одежде. — Скажу честно — не знаю. Всего предвидеть невозможно. Никто сейчас не может сказать, как там у вас все сложится. А потому — все оставляем на ваше усмотрение. Иными словами, действуйте в зависимости от обстоятельств.
— Понятно, — обронил Стариков.
— Все это очень похоже на смертельный риск. — Лысухин опять улыбнулся, и его улыбка была все такой же беспечной и по-детски искренней, будто он говорил сейчас не о собственной смерти, а совсем о другом — например, все о той же мифической передовой трактористке из подшефного колхоза. — Что-то вроде того, как кинуться под вражеский танк с гранатой. Доводилось мне однажды видеть. Очень, знаете ли, впечатлительно…
— Это приказ! — жестким тоном произнес полковник Корчагин.
— Понятно, что не любовное предложение, — дурашливым тоном ответил Лысухин. — Разрешите приступить к выполнению?
Ни Корчагин, ни мужчина в маскировочной одежде ничего не ответили. Оба они прекрасно понимали, что сейчас творится в душах и Старикова, и Лысухина. В самом деле — им предстояло отправиться на задание, вернуться с которого живым было почти немыслимо. Это действительно было примерно то же самое, что броситься под вражеский танк с гранатой. Или сунуть голову в пасть какого-нибудь немыслимого, кровожадного дракона. Но на то и война. Да-да, она и есть тот самый немыслимый, кровожадный дракон.
— Через два дня вы должны быть готовы, — сказал полковник Корчагин. — На самолете вас доставят в партизанский отряд. Доберетесь — тотчас же сообщите об этом по рации. Ваш позывной — «иволга». Открытым текстом ничего не говорить. Скажете: «Иволга прилетела в гнездо». Мы поймем… Выходить на связь — раз в два дня. Если что-то срочное и непредвиденное — то по мере надобности. Все говорить иносказательно. Мы разберемся… Каждое сообщение начинать словами… ну, скажем, такими: «Иволга поет». А дальше — о сути. Все понятно?
— Так точно, — почти в один голос ответили Стариков и Лысухин.
— Вы — боевая группа, — сказал Корчагин. — В каждой боевой группе должен быть старший. Старшим назначаю майора Старикова… Да, и еще, о нашей встрече и вашем задании — никому ни слова. Ни устно, ни письменно, ни даже полунамеком.
— Ну, на этом все, — сказал мужчина в маскировочной одежде и поднялся. — Готовьтесь. Переправлять на место вас будем не мы, а другие товарищи. Всего вам доброго и всяких успехов. Надеюсь, что когда-нибудь мы еще встретимся.
— Помнится, точно такие же слова сказала мне передовая трактористка после того, как я ее успешно сагитировал. —
