Фредерик Дар - Секрет Полишинеля
Я сижу еще пару часов, а когда стрелки моих часов показывают половину третьего, решаю бросить это дело. Мои шмотки намокли, и я клацаю зубами, как пара скелетов, танцующих «Пляску смерти». Если я проторчу тут еще час, то заработаю себе пневмонию. Ко мне, пенициллин!
Я встаю и делаю несколько беспорядочных движений, чтобы восстановить кровообращение. Я уже собираюсь возвращаться, но тут говорю себе, что можно сходить взглянуть на голубей. Иду к полуразвалившемуся сараю. При моем приближении слышится воркование. Я подхожу к клетке и направляю внутрь луч моего фонаря. И вздрагиваю, ребята. В клетке сидит всего один голубь!
Вот это сюрприз! Парень приходил днем... Он отправил сообщение... Я был тут, а этот мерзавец вел себя так, будто Сан-Антонио вообще не существует.
Хоть я и знаю, что сообщение придет в нашу Службу, а все равно злюсь, что дал себя провести.
К счастью, я принял свои меры предосторожности. Дождь начинает лить как из ведра, и в дом я возвращаюсь совершенно мокрым.
Глава 7
Придя в свою комнатушку, я раздеваюсь, чтобы вытереться, потом надеваю красивую пижаму и снова отправляюсь в поход.
Подойдя к комнате Мартин, я начинаю скрестись в дверь, чтобы разбудить ее. Скоро под дверью появляется полоска света. Узнав мою манеру стучать, она открывает, не спрашивая, кто пришел.
– В такое время! – восклицает она. Я ее обнимаю.
– Представь себе, нежная моя, что я увидел тебя во сне... Мне захотелось соединить сон с реальностью... Слишком часто действительность разочаровывает после сна, но в этот раз она просто бесподобна...
Такая речь смягчила бы даже бронзовую статую. Она идет прямо в сердце Мартин и, преодолев этот этап, направляется в другие, столь же чувствительные части ее тела.
Мы чудно проводим время.
Организуется большая партия «Папа, мама, бонна и я» с холодными закусками, музыкальным парадом и хоровыми песнями в исполнении школьников.
Я исполняю ей «Похищение Прозерпины», «Фантастическую скачку», «Злую фею», «Туда-обратно» и «Не раскрывая кошелек» – произведеньице моего сочинения.
Она сходит от этого с ума, кричит «бис!», и я повторяю до тех пор, пока не утоляю ее жажду.
Затем я пользуюсь ее состоянием полузабытья, чтобы задать несколько вопросов. Как вы знаете, я никогда не забываю о деле.
– Скажи, милая, после обеда ты пила кофе с ассистентами, верно?
– Да, мой любимый дурашка!
«Любимый дурашка»! Надеюсь, она больше не повторит это, иначе попробует мой кулак.
– Ты не помнишь, кто-нибудь выходил в это время?
Она поднимает брови.
– Почему ты об этом спрашиваешь? Чтобы пресечь ее сомнения и дать себе время на раздумья, я говорю:
– Я объясню тебе после... Она размышляет.
– Ну, кажется, старик ушел раньше всех, да?
Это меня раздражает...
– Да, я помню. А кроме него?
– Планшони ходил в свою комнату за сигарами.
– Он быстро вернулся... Кто-нибудь еще выходил? Она безуспешно роется в памяти.
– Кажется, больше никто.
Я тоже перебираю воспоминания и тоже ничего не могу вспомнить... Значит, он выпустил голубя не во время обеда... Может быть, утром? Да, пожалуй...
– Почему ты об этом спрашиваешь, дорогой?
– Просто так...
– Противный! Ты обещал рассказать! Нет, каково! Эта раскладушка теперь начала изображать из себя тирана! Я спрыгиваю с кровати.
– Спи, мое сокровище, и до завтра...
На следующее утро, в семь часов, ночной сторож начинает барабанить в мою дверь.
– К телефону, – кричит он. – Вас вызывает Париж. Он мне сообщает, что в поместье есть два телефона: один в кабинете профессора, другой на складе. Именно ко второму я и направляюсь.
Я с сильно бьющимся сердцем беру трубку. Несомненно, звонит Старик. И опять-таки несомненно, у него есть для меня новости.
– Алло?
– Это вы, Сан-А?
– Да.
– Приезжайте немедленно!
– Что слу...
– Нет времени! – рявкает он. – Возвращайтесь!
И кладет трубку.
Это первый раз, когда он разговаривает со мной таким тоном. Что это значит? Я стою с трубкой в руке, совершенно обалдевший.
Почему он заткнул мне рот? Боялся, что я скажу что-то лишнее? Да, наверняка именно из-за этого...
Я поднимаюсь заняться туалетом, одеваюсь и иду стучать в дверь профессора Тибодена.
Он уже готов. В его галстук воткнута золотая булавка – Можно подумать, он собирается нанести визит римскому папе. Но нет, он надевает белый халат.
– Я слышал телефон, – говорит он мне. – Звонили вам?
– Да, профессор. Это был мой шеф. Он хочет, чтобы я вернулся сегодня утром...
– О! Есть новости?
– Не знаю...
– А вы, со своей стороны, что-нибудь узнали? Я не решаюсь говорить о голубях. Зачем его снова огорчать этой фантастической историей?
– Э-э... Ничего особенного, господин профессор. Я только приехал...
– И уже уезжаете! – вздыхает он.
– Вне всяких сомнений, это поездка туда-обратно... Я буду вам признателен, если за завтраком вы при остальных поручите мне сделать в Париже важные покупки, чтобы объяснить мой отъезд.
– Отлично...
Все происходит согласно предусмотренному плану. Два часа спустя я являюсь в Службу и спрашиваю Старика, но мне отвечают, что он на совещании у министра внутренних дел, а мне велел передать, чтобы я его подождал. Значит, мне придется убивать время в своем кабинете.
Я рад встретить там Берюрье. Толстяк лопает огромную порцию солянки, одновременно читая «Ле Паризьен».
– Привет, – говорит он мне. – Ты где пропадал?
– Отдыхал в провинции.
Я с ужасом показываю на его солянку.
– Что это за куча дерьма?
– Мой завтрак... Я заказал ее в бистро за углом. Там готовят самую лучшую солянку во всем районе.
– Ты что, не можешь есть это дома или в туалете? Это же неприлично!
Он пожимает плечами и яростно подцепляет вилкой большую порцию, которую собирается донести до рта. Франкфуртская сосиска делает ноги и сваливается ему на ширинку. Он хватает ее двумя пальцами и заглатывает одним махом, чем доказывает мне, что она осталась совершенно съедобной.
Я смотрю на него, смущенный и втайне восхищенный такой прожорливостью.
– Ты уверен, что у тебя нет солитера, Берю? – спрашиваю я наконец.
Он благовоспитанно рыгает в сложенную зонтиком ладонь.
– Ну и что? – спрашивает он. – Жить-то всем надо... Что с того, если у меня в брюхе сидит солитер? Мои доходы позволяют мне его прокормить!
После такого убийственного аргумента мне остается только отступить, что я делаю в темпе, потому что мне сообщают о возвращении Старика.
Он сидит за рабочим столом. Его руки с кожей, как у ящерицы, положены, словно драгоценные предметы, на кожаную папку.
– Ну слава богу! – вздыхает он, увидев меня. Я закрываю дверь и направляюсь к креслу для посетителей.
– У вас есть новости, патрон?
– Еще какие!
Он берет футляр для лапки голубя, как две капли воды похожий на первый, и достает из него сообщение, написанное на такой же, как в прошлый раз, кальке.
– Без комментариев, – говорит он, протягивая мне текст.
Я читаю, и по мере чтения моя рука начинает дрожать.
Первый голубь перехвачен. Послал вам формулу по запасному каналу. Просьба не входить со мной в контакт до нового сообщения, в поместье агент Секретной службы.
Тибоден.
Бумагу Старику возвращает совершенно бледный человек.
– Вы были правы, что подозревали Тибодена, – шепчет Старик. – Это лишний раз доказывает, что полностью достойных доверия людей не существует... Профессор предатель, пусть так... Я склоняюсь перед очевидностью. Но я не понимаю, как этот человек, посвятивший свою жизнь и карьеру Франции, мог перейти на другую сторону...
Какие высокопарные слова он подбирает!
– Вы недолго будете мучиться этим вопросом, шеф. Надо заставить этого подонка расколоться...
Старик качает головой со смущенным видом, совершенно для него не характерным. У него в голове явно есть какая-то идея...
– Нет, Сан-Антонио, он ничего не скажет...
– Я сам его расколю! Ах, я должен был догадаться... Он один выходил вчера во время обеда...
Старик меня даже не слушает. Он прилежно хрустит суставами.
– Устанавливается густая, как детская молочная смесь, тишина. Я предчувствую гадости на ближайшее время и ерзаю в кресле...
– Сан-Антонио, я только что от господина министра... Как босс официален... Господин министр! Ни больше ни меньше. Это тем более смешно, что в Службе этого министра все зовут Балда...
– Правда?
– Да.
– Дело приказано замять во что бы то ни стало. Скандал такого размера стал бы катастрофой для престижа нашей страны!
Я не могу не засмеяться:
– Престиж нашей страны! Да разве он у нее, бедняжки, есть?
– Что вы говорите, Сан-Антонио!
– Правду! Если бы вы ездили за границу, как я, шеф, то видели бы, что там испытывают к нам только жалость из-за наших проблем в колониях, из-за наших политиков и нашего франка, худеющего с удивительной скоростью... Водородной бомбы у нас и то нет! Все, что у нас осталось, это канкан, вино и Лазурный берег... Плюс Париж, к счастью!.. Вы мне скажете, что лучше производить шампанское и иметь женщин, умеющих заниматься любовью, чем готовить людей-торпед, и будете правы... Но все-таки мы живем в эпоху, когда царствует материализм, а благородство измеряется деньгами... Когда мы принимаем главу иностранного государства, то в один день показываем ему Версальский дворец и заводы Рено, как будто это единственные достижения за всю нашу историю! Мы хотим спасти лицо, но лучше спасать мебель, вам так не кажется?
