Михаил Федоров - Сестра милосердия

В домике, в котором квартировали медсёстры, появился вырвавшийся из плена Сергей. Он держал в руке букет роз.

Ему открыла калитку бабулечка:

— Что вам?

Оглядела не особо отличавшегося одёжкой от других парня.

— Мне Наташу нужно, — сказал Сергей.

— А ты, чай, не ошибся?

— Нет, бабуля! Я из Уфы приехал…

— А-а, из Уфы… И как там, в Уфе?

— А вы что, там жили?

— Я жила в Пензе…

— Проезжал такой город.

— Ну, заходи, гостем будешь.

— Мне Наташа…

— Там и поговорим о Наташе.

Когда Сергей прошёл по маленькому дворику и поднялся на веранду, то остановился, не зная, снимать ботинки или нет.

Но бабулечка:

— Не надо, не сымай. И садись на стул. В ногах правды нет…

Расспросив гостя о том, как дела в Уфе, как в Пензе, как вообще в России, она сказала:

— А знаешь, у них сейчас пересменок… Десять-пятнадцать дней — одни, потом — другие… Вот они с Лианочкой и уехали… Лиана — в Афон. Наташенька — к маме…

— А куда это, к маме? — спросил Сергей, вспоминая, как в Гудауте ходил вокруг Наташиного домика.

— А сначала покажь свои документы, — сказала бабуля. — А то, может, ты грузинский разведчик…

— А что, я лицом биджорик?

— Не поняла…

— Гога…

— Всё равно…

— У меня документов нет.

Сергей так быстро покидал Гагру, что, если бы он захотел получить и документы, вряд ли попал бы в обмен. Ему повезло, что в неразберихе грузины проглядели, кого выпустили.

— Тогда я при всём желании не могу сказать… Наташа спросит: Клавдия Афанасьевна, зачем вы адрес дали?

— Ну как хотите… — встал и всучил в руки бабуле букет: — Это вам! — Вот за это спасибо… А раз к Наташеньке, то как ей сказать, кто приходил?

— Сергей.

— А где сыскать энтого Сергея?

— В Верхней Эшере… — Скажу, скажу, сынок… Закрыв дверцу, посокрушалась:

— Надо ж, без документов… Это нехорошо… Мало ли Натулечка, козочка, кому понравится. А букет я сберегу.

Сергей пришёл в бывшую контору, которую занимал взвод.

— Ну что? — спросил Хасик.

— Что, что… Документ покажь! — зло выдал Сергей.

— Не признала?

— Да её нет… У них пересменок.

— Давай в Гудауту рванём. Ты же знаешь, где её дом.

— Не поеду, — желваки на щеках Сергея заиграли.

Не ожидал, что после стольких перипетий его встретят как чужого.

«Раскатал губы…»

Они с Хасиком вышли во двор, который упирался в плодовый сад. Яблоки свисали с деревьев, кругами усыпали траву под кронами.

— Вон Сухуми, — Хасик показал на распластавшийся в прибрежной низине город. — Новый район, — на стоящие ближе кварталы многоэтажек: — Видишь, высотка? Это Дом правительства. Если малость в гору, там батина хата.

Не знаю, что с ней.

— И я не знаю, — словно из-под земли вырос Василий Забетович.

«А мой дом…» — не нашёлся, что сказать, Сергей.

У него своего дома, который был бы домом в полном смысле слова, не было. Так, приют… Вдали взлетел дымок. Хасик толкнул Сергея:

— Давай в укрытие!.. Опять начинается…

Невдалеке от школы, за которой виднелся домик бабули, где час назад находился Сергей, взлетел столб.

— Я сделаю так, что ты сама придёшь! — ударил кулаком по стволу яблони Сергей.

От удара с дерева сорвалось несколько плодов.

Сергей поднял один, обтёр руками:

— Как у нас…

— Пошли, — потянул его Василий Забетович. — Славу лошади приносят её ноги…

Приехав на пересменку в Гудауту, Наташа не застала мать дома. Неля Борисовна находилась в отъезде. Она созвонилась с невесткой, которая увезла двух своих детей и дочь Наташи в Харьков, и поехала отправлять детям тёплые вещи. Уже приближалась зима, а те впопыхах уехали во всём летнем. В то время установилось морское сообщение с Сочи, куда уплывали беженцы и откуда абхазы возвращались домой.

Вещи Неля Борисовна положила в баул, баул — в детскую коляску. Хотя на причале в Гудауте собралась толпа, её пропустили, перетащили с вещами на катер. Такие в мирное время курсировали вдоль всего Черноморского побережья.

Когда катер набился, его отшвартовали, и он вышел в море. Сначала погода благоприятствовала пути, они миновали Мысру, мыс Пицунду, но вскоре налетел ливень, и все попрятались под навес. Только пошли вдоль Гагры, как в катер чуть не угодил снаряд. У грузин на горе Мамдзышхе стояла артиллерия, и они мешали сообщению окружённой абхазской территории с внешним миром. Но катер взял резко в море и уже при ясной погоде причалил на морском вокзале в Сочи.

Здесь Неля Борисовна встретилась с Людой, отдала ей вещи и тем же катером вернулась назад.

Когда Неля Борисовна вошла в калитку своего домика, её встретила Наташа:

— Мамуля! А я уже здесь…

— Наташенька…

Неля Борисовна засуетилась. Зашла в комнатку, в которой на верёвках растянулись сохнущие Наташины вещи.

— Мамуль, а что это коляска при входе валялась?

— Да это я вещички на пирс возила. Бросила там, а её прикатили…

Неля Борисовна полезла в сундук и достала оттуда связку носков.

— Дай ножку, померю!

— Ой, мамуля!

Натянула на ногу дочери один короткий чулок:

— Нормально… А это раздашь ребятам… — Какая же ты умница! — Наташа расцеловала мать в обе щёки. — Ночью уже не жарко. Да и носки быстро стираются…

— У одного жмота увидела на складе мешок. Еле выпросила.

Отбыв положенные дни дома, Наташа с пакетом носков уехала в Эшеру.

Лиана встретила подругу.

— Смотри, какие розы! — показала на вазу на подоконнике.

— Натулечка! Это тебе, — улыбалась Клавдия Афанасьевна. — Приходил красавец! — Кто такой? Наташа бросила на кушетку пакет с носками.

— Сказал, из Уфы…

— Звать как?

— Сергей…

Наташа вспомнила парня, который приезжал отдыхать в Гудауту и даже предлагал ей выйти за него замуж. Но всё тогда выглядело легковесно, поэтому она к его словам серьёзно не отнеслась.

— Он в Верхней Эшере, — продолжала стрекотать бабулечка. — Но я ему не сказала, где ты живёшь У него документов не оказалось.

Наташа, а следом Лиана, взорвались от смеха:

— Документов не оказалось! Может, он несовершеннолетний, жених-то наш?

Теперь хохотала бабуля.

— Не переживайте, Клавдия Афанасьевна, найдём его….

— А зачем искать? Он же мужчина! Обязан сам! — сказала Клавдия Афанасьевна.

— Ну, раз сам, так сам.

Наташа подошла к букету, понюхала:

— Пахнут… Как из другой жизни… Погладила бархатистые лепестки.

Опустилась на стул. Было приятно, что ей подарили розы. Цветы ей дарили редко, хотя воздыхателей всегда вертелось много. Хотя понимала, что принесённые розы не куплены — где их теперь купишь! — а скорее сорваны в питомнике, но всё равно почувствовала себя не просто медсестрой, а женщиной.

Теперь нет-нет да бросала взгляды на парней: не Сергей ли?

Носки, которые привезла Наташа, разошлись по роте.

— Наталка! А шапку нельзя связать? — спрашивали её.

— Думаешь, до зимы Сухуми не возьмём? — вопросом отвечала Наташа и тут же говорила: — Конечно, свяжем… У нас Неля Борисовна мастер на все руки.

— А кто такая Неля Борисовна?

— Живёт одна в Гудауте…

Днём было ещё жарко, но ночью становилось прохладно, особенно если рота спускалась в ущелье, и тогда носки натягивали на себя все, кому они достались.

Сергей попался Наташе на глаза. Однажды она увидела, как на холм, нависший над Гумистой, выехала «зушка». Так называли зенитку, поставленную на ГАЗ-66. Самоходную установку снимали с колёс и крепили на кузове грузовика.

«Зушка» колошматила всё впереди. Наташа увидела, как на грузинском берегу юлой завертелся БТР и дёрнул в посадку. Посыпалась крошка с домов Нового района, где засели грузины. Заглох пулемёт меж валунов.

Снаряды из пушки кромсали всё на своём пути. До «зушки» — метров шестьдесят.

Она пригляделась. «Он! — узнала человека в кузове. — Шпарит! Словно салютует!»

Долго наблюдать за «салютом» не пришлось. Со стороны Нового района взлетели дымки, и «зушка» уже не съезжала, а слетала с холма.

Наташа скатилась в блиндаж. Сверху запрыгали брёвна и задрожала земля.

Она подумала: «А если его ранят? Тогда побегу к нему». Но никто не кричал: «Сестра! Сестра!» — «А если кинется к ней в блиндаж?» Но он не кидался.

Как всякой женщине, ей хотелось счастья, и тем более после того, как не повезло с Павлом. Такое возможно было, но только не на войне. По-крайней мере, она так считала. Понимала, что здесь не время и не место чувствам. Знала, если женщина, девушка хоть раз неправильно себя поведёт, ей придётся уходить. С первых дней усвоила эту сермяжную истину. Истину, что мужчины на войне братья, а она всем — сестра. И здесь нельзя кого-то выделять, как бы она этого ни хотела.