Евгений Сухов - Казначей общака
– Я как раз хотел сделать вам признание, а вы меня перебили, – в голосе боровика ощущалась нешуточная обида.
Святой сдержанно произнес:
– Слушаю.
– Так вот, хочу сказать, что я из старообрядцев, а это несгибаемое племя. – Его глаза слегка увлажнились. – Так вы хотите знать, кто я? Я журналист… американский журналист. Хочу написать книгу о России. А за любую информацию мне приходится щедро платить. Но, смею вас заверить, меня интересуют только ваши криминальные дела. У нас в Америке ценится информационная книга, где журналист становится действующим лицом интересных событий.
– Как же вы сюда попали? Вы, братец, шпион, – саркастически заметил Святой.
– Вижу, что с чувством юмора у вас полный порядок. Это хорошо, значит, мы поладим.
– Если мы не поладим, то я вас сдам компетентным органам.
– Ха-ха! Я не сомневался в вашей порядочности. Впрочем, у меня есть официальное разрешение, и я действую в его рамках.
– Ладно, продолжайте.
– Уже третье поколение мы живем в Америке, но я по-прежнему русский и старообрядец, как мои предки. А мы, старообрядцы, очень упрямый народ и, как правило, всегда добиваемся своего…
– Так что вы хотите мне сказать? – Святой понемногу терял терпение.
– Мне известно, что в Америку хотят переправить большую партию наркотиков. – И, предупреждая возможный вопрос, сухо заметил: – Прошу, не спрашивайте, откуда эти сведения, я все равно не скажу. Но со стопроцентной достоверностью скажу, что уже идет подготовка груза. Это чистейший героин. Очень большая партия! Может, пять центнеров, может, десять, неизвестно. Героин идет из Афганистана через Россию в Америку. И здесь каким-то образом замешан отец Яков.
Святой невольно хмыкнул:
– Вот оно как! Теперь выясняется, что он еще и наркобарон. Впрочем, меня это мало интересует. Я хочу знать, какое это имеет отношение ко мне.
Губы боровика растянулись в довольной улыбке.
– Дело в том, что он разгадал вас, мой милый друг. Он уже давно знает о том, что вместе с мощами воров вы храните в склепе и воровской общак.
– А вам-то откуда это известно?
Журналист хитро улыбнулся:
– Неужели вы думаете, что хранителей не интересует конвертируемая валюта… Пусть даже они носят на плечах рясу.
– Что дальше?
– Часть наличных денег уже переведена в качестве аванса за порошок, другая часть будет выложена после того, как груз прибудет в Москву. Но где будет храниться героин и каким образом попадет в Москву, я не знаю. Яков прибыл в столицу для того, чтобы встретить товар лично. Следовательно, за ним стоит более крупная фигура, о которой мы пока не знаем. Так вот мое предложение: вы должны помочь выявить канал доставки героина в Америку, я же со своей стороны попробую помочь вам найти общак.
– Вы хотите сказать, что деньги Яков держит при себе?
– Скорее всего нет. Потому что он не главная фигура. Деньги находятся в руках того, кто стоит за ним. Но с его помощью мы можем выйти на хозяина.
Похоже, что крепыш не враг.
Святой задумался. Все, что говорил журналист, очень похоже на правду. Не исключено, что он кадровый контрразведчик ФСБ, работающий, так сказать, под эмигранта, ностальгирующего по русским березкам. Это ведомство способно разрабатывать и не такие хитроумные операции. А если это в действительности так, тогда что они от него хотят? Чтобы он засветил воровской общак? Для фэбээровца Билл довольно хорошо осведомлен. Чувствуется, что он весьма неплохо разбирается даже в менталитете уголовников. Подобное агенту зарубежной разведки трудно осилить. Скорее всего он очень долго жил в России и занимался подобной проблемой.
Похоже, что боровик прекрасно догадывался о сомнениях, что роем зашевелились в голове его собеседника, а потому с ответом его не торопил.
– Вы в этом уверены? – после паузы спросил Святой.
– Абсолютно, – твердо произнес журналист. – У меня имеются свои источники информации.
Придется рискнуть. Похоже, что другого решения не существует.
– Хорошо, я согласен. Вы получаете свои наркотики, я получаю нал.
– Вот и отлично, – поднялся крепыш. Его глаза впились в равнодушное лицо Герасима. Равнодушие тому далось нелегко. – Давайте встретимся с вами через два дня. Скажем, на таком же тихом кладбище. Что вы скажете о Введенском, часов в пять? Вот и отлично, я знал, что вы не станете возражать.
– А вы эстет, мистер Билл, – произнес Святой, не считая нужным скрывать свою неприязнь.
– Еще какой! – согласился журналист. – Была бы моя воля, так я непременно сводил бы вас на Дорогомиловский погост… Вот видите, вы даже о таком и не слышали, а такой был. Там тоже был наш родовой склеп, а в тридцатых годах большевики все с землей сровняли, – в его зрачках заплескалась нешуточная ярость, – так что к этому быдлу у меня свой персональный счет. – И, не сказав более ни слова, направился к центральной аллее кладбища.
ЧАСТЬ 6
НОВЫЙ КАЗНАЧЕЙ
Глава 30
АМНИСТИЯ МНЕ НЕ ГРОЗИТ
Кроме печати и двух папок самых необходимых бумаг, в сейфе у хозяина всегда стояла бутылка хорошего французского коньяка. Об этом знала едва ли не вся колония, но лишь немногие могли похвастаться тем, что пробовали содержимое этой бутыли. Вор с изящным погонялом Шельма относился к числу избранных. Но беда состояла в том, что он не мог похвалиться этим перед другими зэками, а даже, наоборот, ото всех скрывал расположение хозяина как самую жуткую тайну. Страшно было подумать, что братве станет известно о том, что сам барин подливал ему коньячок в изящную рюмку. Порвут на части! Однозначно!
Для многих он пример стопроцентного отрицалы. На него равняется молодняк. И никому невдомек, что его вылепили в оперчасти, убирая с его дороги блатных, которые могли бы составить ему конкуренцию.
Для администрации важно иметь карманного смотрящего, который способен искоренить бунт в корне и ни при каких обстоятельствах не станет «размораживать» зону.
Щекотливость ситуации заключалась в том, что он обязан быть хорошим для обеих сторон: понемногу сдавать хозяину своих, а для сидельцев организовать дорогу. Следовательно, он вынужден ходить по лезвию. Но именно такая игра Шельме нравилась больше всего. Она заставляла кровушку двигаться интенсивнее, позволяла ощущать жизнь со всеми ее приправами. Двойная игра доставляла ему не только удовольствие, в ней он находил свое предназначение, если не сказать больше – призвание.
Но с некоторых пор хозяин колонии полковник Глеб Иванович Ковров использовал его таланты и в другом качестве…
– Как всегда, по полной? – дружески поинтересовался хозяин, извлекая из сейфа пузатую бутылку, наполовину порожнюю.
– Не откажусь, – довольно осклабился Шельма, показав золотые зубы. Полковник налил рюмку до самых краев.
Шельма не без сожаления подумал о том, что пока поднесет выпивку ко рту, то перепачкает дорогим коньяком не только пальцы, но и стол. Он всякий раз сдерживался, чтобы не слизать с ладони пахучую, чуть сладковатую на вкус жидкость. Слегка наклонившись, он вдохнул горьковатый запах и восторженно протянул:
– Ах, хорош коньячок! Душа так и поет.
Полковник сидел напротив в удобном кресле, расслабленно, чуток развалясь, как и подобает хозяину, осознающему собственную силу. У любого, кто перешагивал порог строгого, безо всяких излишеств кабинета, возникало невольное желание потоптаться у порога. Что уж говорить о заключенном, приученном к постоянным ударам судьбы.
Но Шельма держался молодцом, как будто он был едва ли не вторым человеком во всей колонии. Подобное поведение подкупало и даже забавляло полковника, но не более того. При желании он мог растереть Шельму между пальцами.
Шельма полковника не любил. Но это была не вражда, которая обыкновенно разделяет заключенного и дубака, а нечто большее, находящееся на подсознательном уровне.
Глеб Иванович брал от жизни все. Причем всегда самое лучшее: красивейших женщин, лучшие вина, и, презрев российские курорты, дважды в год отправлялся в экзотические страны.
А смотрящий колонии вынужден был перебиваться каким-то случайным пойлом, напрочь позабыть, как пахнет настоящая женщина, и довольствоваться лагерными пидорами. И самая большая ласка, на которую он может рассчитывать, так это обтирание крайней плоти вафельным полотенцем каким-нибудь очень старательным «петушком».
Пропасть между хозяином и смотрящим была куда существенней, чем перепад между высочайшей вершиной и глубинным разломом. Это сквозило в каждом жесте полковника, читалось по хозяйским глазам, но полковник был умен, чтобы не подчеркивать это. Шельма был ему нужен.
– Ну давай по первой, – объявил полковник.
Глеб Иванович никогда не чокался, даже этим он давал понять, что каждая птичка должна сидеть на жердочке, отведенной ей судьбой. Планида у каждого своя. Все выходило естественно, не выпирало на поверхность, но презрение было заметно даже в движении пальцев.
