Данил Корецкий - Меч Немезиды
Пассажиры подходят и подходят. Первое купе, восьмое, седьмое. Женщина в возрасте возмущается, что ей досталось место с мужчиной. Это с тем, в наглаженных брюках. Людочка объясняет, что проводник не занимается продажей билетов, к тому же, если их рассадить по разным купе, то два места пропадут, а ехать всем надо.
– Если бы вам не продали билет вообще, вы бы радовались? Вот видите! Да если и проедете с мужчиной, то что страшного? Раньше все так ездили! А по мне, так и веселей!
Она подмигивает с улыбкой, но женщина остается хмурой.
– Если хотите, можете отказаться от поездки и пожаловаться на кассира. Или подайте жалобу начальнику поезда…
Появились еще двое со спортивными сумками, запыхались. Плечи – во, ручищи такие, что можно кирпич спрятать, не заметишь. У одного билет на имя Таризова Гайка Арменовича, а рожа курносая, рязанская. «Каких сейчас только армян да грузин не наплодилось, – думает Людочка. – И рыжие есть даже, и синеглазые, а все потому, что „черные“ пихают наших баб направо и налево. Вот только кровь русская все-таки сильнее ихней, потому и появляются на свет такие Гайки Арменовичи…»
Степенно подошли четверо серьезных мужчин с военной выправкой. И опять тяжелые сумки. И в пакетах что-то громоздкое, вроде мотоциклетных шлемов… Спортсмены, что ли? Так те обычно молодые… Может, тренеры?
А вот какие-то вертлявые, с противными рожами, матерятся, плюются. Уроды! Куда они все едут? Что за день такой?
Почти все пассажиры прибыли. Остались два места в последнем купе. Из вагона вышел покурить один из бизнесменов, которые донские дары везут в столицу. Вышел без шапки, голова у него бритая под ноль, вся в шрамах каких-то. Стоит, дымит, поглядывает на Людочку, улыбается. Подошел ближе, достал из куртки плоскую бутылочку водки, крышку свинтил, протягивает:
– Потянешь, красавица?
Людочка фыркнула, отвернулась: еще чего, больно надо.
– Как хочешь.
Парень пожал плечами, сам приложился к горлышку, всосал чуть не треть бутылки. Словно почуяв манящий запах, зигзагами к нему подрулил пьяненький мужичок в ушанке, которая каким-то чудом еще держалась на его голове.
Он встал напротив парня на широко расставленных ногах, качнулся и прожужжал:
– Муж-ж… Щю-щю…
Что означало, скорее всего: мужик, дай чуть-чуть. На всякий случай он продублировал свою речь жестом, сведя вместе дрожащие большой и указательный пальцы. Парень не обратил на его усилия ни малейшего внимания, завинтил крышку, сунул бутылочку во внутренний карман, развернулся и пошел в вагон. Мужичок в шинели устремился за ним, успел схватить за штанину, когда парень уже поднялся на ступеньки. Пассажир оглянулся и несильно, с ленцой, лягнул, угодив – случайно или неслучайно – ботинком прямо в лицо. Взмахнув руками, пьянчужка молча рухнул на перрон.
Людочка отвернулась. С противоположной стороны к вагону приближались двое мужчин в черных брюках, черных коротких куртках и черных вязаных шапочках. На плечах, придерживая руками, они несли длинные яркие сумки на ремнях. Другого багажа Людочка у них не заметила. На вид мужики как мужики, ничего особенного, вот только ей почему-то дико захотелось, чтобы они прошли мимо, в какой-нибудь другой вагон, не в 19-й, а еще лучше – вообще ушли подальше от вокзала.
Но они остановились рядом, поставили сумки. Один молча протянул билеты – рука вся синяя от наколок.
– Десятое купе, – произнесла Людочка не своим голосом. Прокашлялась.
Когда они уже зашли в тамбур, один негромко спросил другого:
– А Шнур в каком вагоне? Надо его к нам подтащить…
Второй что-то ответил, Людочка не расслышала. Семафор на ветке загорелся зеленым, и она, вскочив на площадку, привычно пропела:
– Провожающих просим покинуть ваго-он!
Когда через пять минут поезд тронулся, она стояла у открытой настежь двери, разглядывая уплывающее в сторону здание вокзала с гигантскими буквами «Тиходонск-Главный» на крыше, засыпанные снегом киоски и рекламные тумбы, бегущих следом за вагоном, стоящих, идущих, машущих руками, плачущих, смеющихся или просто глядящих перед собой без всякого выражения людей. И тут Людочку словно током ударило, сердце заколотилось часто-часто: почему-то вспомнилась песня, что пел Розенбаум: «Посмотри на это солнце, посмотри на это небо, ты видишь это все в последний раз…»
В душе противно защемило, даже захотелось заплакать. Ерунда какая-то! Надо немного выпить и расслабиться…
* * *В купе постучали.
– Ужин заказать не желаете? – раздался доброжелательный женский голос.
Костя Шаура, сидевший прямо у двери, глянул на черную фигуру без лица. Карпенко отрицательно покачал головой, на которой был бронированный шлем с пулестойким забралом. Торс закрывал бронежилет 3 класса защиты, в руке он держал пистолет «Вектор», пули которого перебивали рельс.
– Спасибо, не надо! – отозвался Шаура. Он тоже надел тяжелый жилет, но шлем пока держал в руках, а пистолет лежал рядом на полке.
– А завтрак закажете? – продолжала заботиться невидимая официантка. – Могу яичницу принести с корейкой…
«Какой, к чертям, завтрак! – раздраженно подумал Шаура. – Неизвестно, кто доживет до утра!»
– Нет, мы рано не едим, – громко сказал он и прижал ухо к двери.
Послышались мягкие шаги по ковровой дорожке, через секунду та же фраза – чуть тише и глуше – прозвучала для пассажиров соседнего купе. Вроде бы ничего подозрительного.
– Надо было вам выглянуть, она бы больше вопросов не задавала, – улыбнулся Шаура. – Вы похожи на Черного Рыцаря. Ну, этого, восставшего из мертвых…
– Не каркай, – глухо сказал Карпенко и стащил шлем. Лицо у него было красным и потным, но голос пришел в норму.
– Душно. Но работаем в шлемах. Лучше потерпеть…
Он не закончил фразу, но и так было ясно: «Чем получить пулю в голову!»
На столике в подставке стоит навигатор с пятидюймовым экраном. Вместо карты автомобильных дорог здесь загружена программа, какими пользуются машинисты на международных рейсах. Красная точка на экране бежала вдоль сдвоенных линий, обозначающих железнодорожные пути, а в окошке для текстовых сообщений то и дело вспыхивали надписи, предупреждающие о приближении к очередной ветке, развязке или станции. Обычно надписи дублировал мелодичный женский голос («Татьяна», как было сказано в меню), но сейчас Карпенко его отключил.
Шаура глянул на время, высвеченное на экране навигатора крупными цифрами. 22–45. Только миновали Северск и вышли на отрезок действия. Кулаков ушел на разведку двадцать минут назад и как в воду канул. У них есть коротковолновая связь, а у Кулака в высоком воротнике свитера спрятан микрофон, вот только пользоваться им без крайней нужды он не станет – дежурные милиционеры, начальник состава, машинисты, да и люди Караваева, что не исключается, – тоже пользуются коротковолновиками, «светиться» здесь ни к чему.
– Может, я пойду пройдусь? Проверю, чего там?
– Не дергайся, – сказал ему Карпенко.
Шаура посидел еще немного, покряхтел, прислушался к звукам, доносящимся из коридора. В последних купе «гуляли». Веселые крики, смех, звон посуды. Отчетливо тянуло сигаретным дымом. Ладно, гуляйте пока…
Он принял прежнее полулежачее положение, закинув ноги в тяжелых «берцах» на противоположное сиденье. И только он устроился, в дверь постучали мелкой условной дробью. Вернулся Кулак, живой и здоровый.
– Наша проводница привела хахаля, – доложил он Карпенко. – Они заперлись в служебном купе. Похоже, е…
Кулаков запнулся.
– Кажется, занимаются сексом, – поправился он.
Генерал поднял бровь:
– Да неужели? Ну, это мы переживем… А что происходит в вагоне более важного?
– Четверо новеньких, согнали пассажиров в другие вагоны и заняли их места…
– Откуда новенькие? – перебил его Карпенко. – Кто такие?
– Двое вроде бы тиходонские, по описаниям подходят. Тогда это Уманский и Витенко – Винт который. Они в шестом купе. А те, что в третьем, – не знаю. Там высокий один, морда такая, что молоко скиснет, у Караваева есть похожий хмырь, я видел на фотках и на видео…
– Так что бандюков уже шестнадцать, – раздумчиво произнес Карпенко, не обдумывая, а констатируя. Численное превосходство его не пугало. История специальных операций знает, как шесть диверсантов без потерь уничтожили батальон противника. Предстояло просто выбрать тактику действий и решить боевую задачу.
Кулак кивнул.
– По-моему, тиходонских – десять или одиннадцать, ничего не боятся, вон какую пьянку устроили! А эти таятся: в купе закрылись да в тамбуре восемнадцатого вагона толкутся… Видно, не хотят на глаза попадаться!
Он полез в сумку под столом, спросил оттуда:
– А чипсы все сожрали, что ли? Я ж просил…
– Жердя видел?
– Видел, кажись. В купе заперся.
– А с ним кто?
– Не знаю. Такой…
Кулак повертел в воздухе бутербродом, который только что отыскал в сумке.
