Дмитрий Харитонов - Репортаж не для печати
Пагира выпрямился.
– Альтернатива только одна. Завтра утром вы отправитесь в Аддис-Абебу. Мы проследим за этим. Наши тайные агенты проконтролируют присутствие журналиста Стива Маклина на борту самолета, вылетающего в… – Пагира запнулся и решил осведомиться. – Кстати, куда вы полетите: в Европу или Америку?
– Да куда глаза глядят, – я заставил себя говорить шутливо. – Может быть, в Голливуд: предложить сюжет о новых приключениях Индианы Джонса, – помолчав, я жестко добавил. – О путешествии в сердце Африки.
– Тогда вы превратитесь в посмешище, – Пагира провел рукой по лицу, словно отгоняя от себя воображаемую картину грядущего унижения Стива Маклина. – Полагаю, что мало кого убедят ваши рассказы с священном Ковчеге Завета, хранящемся в Аксуме. Мы с удовольствием сообщим, что речь идет об исторической ошибке: у нас есть копии, многочисленные дубликаты, не обладающие и малой толикой удивительного могущества настоящей реликвии. Кроме того, мы спрячем Ковчег. Нам придется увезти его из Аксума. Здесь становится слишком опасно.
– И куда же, позвольте узнать, он отправится?
– Да куда глаза глядят, – отомстил мне первосвященник. – Итак, что вы скажете? Да или нет?
Я воспринял заявление Пагиры о переносе Ковчега со стойкостью оловянного солдатика из знаменитой сказки: «Щелкунчик».
– Вы спрячете сундук на одном из многочисленных островов озера Тана? Ведь он уже находился там во время оккупации Аксума имамом «Левшой»…
– Да или нет? – резко, почти грубо оборвал меня Пагира.
Мне пришла в голову одна идея, и я воспрял духом.
– Послушайте, а если предположить наличие третьего варианта?
– Да или нет? – глаза у Пагиры сузились. – Никаких третьих вариантов. Отвечайте коротко и без промедления, да или нет?
Внезапно, я отчетливо понял, что время, отпущенное на размышления, вышло, а игра в цейтноте была отнюдь не моей стихией.
3
Пагира, обосновывая отказ продемонстрировать Ковчег Завета, был весьма убедителен в своих рассуждениях. Его слова о «подвигах» Кортеса и Писсаро в Южной Америке напомнили мне встречу с Артуром Кейсом, который возмущенно рассуждал о последствиях необъявленных «крестовых» походов против народов, оставивших заметный след в истории мировой культуры.
Я вспомнил Диего де Ланда, одержимого всепоглощающим стремлением искоренить все остатки языческих обрядов и религий в Центральной Америке. В июле тысяча пятьсот шестьдесят второго года Ланда устроил аутодафе, на котором были сожжены придерживавшиеся старой веры индейцы вместе с пятью тысячами идолов и бесценными книгами. Глядя на языки пламени, Ланда увлеченно записывал в своем дневнике:
«Мы нашли у майя большое количество свитков и прочих книг. Так как в них не было ничего, в чем не имелось бы суеверий и лжи демона, мы их все сожгли. Это индейцев удивительно огорчило и причинило им страдания».
По странному капризу судьбы именно бесценные книги ацтеков ускорили крушение их цивилизации. Пришествие бледнолицых чужеземцев – солдат Кортеса – воскресило в их памяти древние предания. В старинных легендах утверждалось, что однажды их обожествленный царь Кецалькоатль вернется с востока, откуда поднимается оранжевый диск солнца. Миф о Кецалькоатле превратил Монтесуму, некогда смелого вождя ацтеков, в колеблющегося и нерешительного правителя, терпеливо позволявшего испанским конкистадорам завоевывать его страну.
Пагира не хотел повторить ошибку Монтесумы. Мог ли я осуждать аксумского первосвященника за его отчаянное стремление сохранить тайну Ковчега и не позволить бесцеремонным иностранцам наводнить царство легендарного пресвитера Иоанна?
Своими откровенными попытками скрыть местонахождение Ковчега, Пагира удивительным образом походил на итальянских монархов середины восемнадцатого века. В те далекие времена весь мир, казалось, был потрясен сенсационным открытием: археологи нашли затерянный город, погребенный под вулканическим пеплом и внушительным слоем плодородной почвы…
Перед изумленными взорами людей предстали остатки Помпеи, погибшей в семьдесят девятом году до нашей эры в результате извержения Везувия. На протяжении почти десяти лет миллионы людей с нетерпением ожидали подробностей о раскопках Помпеи. Склоны Везувия буквально осаждались посетителями. Те, кому удалось стать свидетелями раскопок, с восторгом рассказывали о настенных фресках, статуях, храмах.
Пытаясь спасти найденные шедевры от разграбления, власти ввели чрезвычайные меры по их охране. Многие находки были предусмотрительно скрыты от посторонних глаз. Любого образованного иностранца или заезжего художника подозревали в злом умысле- Им не разрешали спуск с факелом в глубокие подземные шахты или осмотр коллекций произведений искусства, собранных в королевском дворце в Портичи. Не могло быть и речи о том, чтобы сделать какие-нибудь зарисовки – в этом пришлось убедиться на собственном опыте даже великому Гёте…
Я не мог не признавать: у Пагиры имелись веские причины для того, чтобы требовать от меня молчание в обмен на возможность увидеть золотой Ковчег Завета. На душе становилось тяжело при мысля о том, что я, оказавшись в шаге от заветной цели, так и не достигну ее.
«…Вы ощутите, как с вами разговаривает сам Господь…»
Отбросив в сторону последние сомнения, я сообщил Пагире о своем согласии на его предложение. Правда, я оговорил важное условие: помимо возможности увидеть Ковчег в церкви Святой Марии, первосвященник брал на себя обязательство разрешить мне побывать на церемонии Тимкат.
– Первую часть нашего соглашения, -~ устало сказал Пагира, – я выполню завтра утром. За вами зайдут в семь часов. Вы увидите процесс смены охранников священной реликвии.
– Кстати, вы не ответили на вопрос о том, сколько человек несут стражу возле Ковчега?
Я заметил, что Пагира заколебался. Затем он нехотя сообщил:
– Ковчег охраняют двадцать пять монахов. При этих словах у меня глаза полезли на лоб.
– Что? Двадцать пять священников?
– Двадцать четыре, – поправился Пагира. – Они всегда должны находиться рядом с Ковчегом. Днем и ночью.
– Что же случилось с еще одним? – я не сумел сдержать своего изумления.
Пагира слегка поморщился.
– Он сбежал.
– Как сбежал? – не понял я.
– К сожалению, один из хранителей Ковчега не вынес ответственности и психического напряжения. Вы знаете, как выбирают Далай-ламу? Духовного вождя тибетских монахов?
Мне ли, совершившему две поездки в Тибет, было не знать. Как только умирает старый Далай-лама, сразу же начинаются поиски его преемника. Совсем маленький ребенок – двух или трех лет от роду – должен отличаться от своих сверстников по целому ряду признаков. Во-первых, внешне младенец должен быть похож на прежнего Далай-ламу. Во-вторых, он должен иметь отличительный признак на руке – отметину, своей формой хотя бы отдаленно напоминающую морскую раковину. В-третьих, кандидату дают целую россыпь детских игрушек, среди которых находятся и предметы, принадлежавшие умершему духовному владыке Тибета. Если ребенок выбирает для игры вещи Далай-ламы, то рассеиваются последние сомнения – наследник обнаружен. Его сразу же забирают в Лхасу, отрывая от родной семьи.
К сожалению, у ребенка вряд ли будет полноценное детство, так как процесс обучения нового Далай-ламы очень насыщен и кропотлив. Пока он не достигнет восемнадцатилетнего возраста, обязанности духовного вождя Тибета исполняет регент. В истории страны был даже период времени, когда пять юных Далай-лам управляли страной в общей сложности… семь лет. Им просто не давали возможности повзрослеть – наступала быстрая и загадочная смерть, причины которой никто не мог объяснить.
– Для того, чтобы охранять Ковчег, мы ищем кандидатов по всей стране, – сказал первосвященник.
– Какие критерии отбора?
– Будущий хранитель Ковчега должен обладать большой любовью к Господу Богу, добрым сердцем и благородными помыслами. Мы ведем отбор, в основном, среди четырнадцатилетних юношей. Они проходят процесс обучения. В двадцать-двадцать два года лучшие из них становятся хранителями священной реликвии.
– Почему же сбежал один из ваших людей? Что означает: «Не вынес ответственности и психического напряжения»?
Пагира строго посмотрел на меня.
– После избрания хранителем Ковчега Завета, монах должен полностью отказаться от личной жизни. Он никогда не будет женат, у него на коленях не будут играть собственные дети. Монах дает обет безбрачия и клятву служить Ковчегу. Священная библейская реликвия становится для него единственным смыслом жизни. Он постоянно находится возле Ковчега.
– А если Ковчег выносят из церкви, например, во время Тимката? Хранитель следует вместе с Ковчегом? – поинтересовался я.
